Читаем без скачивания Воздушные головорезы - Александр Афанасьев

– Я понимаю, сэр.

– И еще одно. Имейте в виду, эта операция полностью черная. Мы предоставим вам определенную поддержку. Точнее сказать, это сделают турки. У них есть кое-какие оперативные возможности в Азербайджане. Но это все. Если русские или азербайджанцы схватят вас, то мы не признаем, что вы работали на нас.

– А когда было по-другому?

– Рад, что ты это понимаешь. Погуляй по Одессе. Отправление вечером.

У меня есть Алимхан

В больницу в Дагестане нам путь заказан, но у меня есть Алимхан. Это врач с образованием, самый настоящий, а не знахарь. Он помогает мне, не задавая вопросов, а я поддерживаю его.

Алимхан – честный человек. Он берет не деньгами, а медицинским оборудованием и всем прочим, что необходимо в искусстве врачевания. Сейчас такие врачи, которые помогают людям, – редкость. Все на бабках держится.

Подъехала машина. Оператора, раненного в голову, мы отвезли не в больничку и не в СИЗО, а вот сюда, в гараж.

Сейчас я подсвечиваю ему мощной галогенной лампой-переноской, а он заканчивает шить.

– Голова не пробита? – спрашиваю я.

– Нет. Аллах уберег его.

Ну, про Аллаха я бы поосторожнее.

Гараж этот мой. Он расположен на окраине Махачкалы. Тут же стоит моя машина – «Мицубиши», который я купил с рук, уже подержанным. В Волгограде на заводе по моему заказу были частично бронированы двигатель и салон. Причем хорошо, листами из сплава титана и алюминия.

– Крови много, – говорю я.

– При ранениях головы так и бывает. Там много кровеносных сосудов. Подержи.

Я помогаю. Незадачливый оператор лежит на капоте, руки связаны. Алимхан к этому привык и смирился. Понимает, что это боевики. Сам-то он против экстремизма. Но требовать от Алимхана, чтобы он одобрял наши действия, – это уже слишком. Все-таки он сын своего народа, и никуда от этого не денешься. А я ничего лишнего от него и не требую.

– Все.

– Совсем все?

– Сейчас повязку наложу, и жить будет. Иншалла!

– Это хорошо. Он нам живой нужен.

– Чтобы пытать?

Вместо ответа я, удерживая переноску, другой рукой достаю телефон, нахожу в нем нужный снимок.

– Сюда посмотри.

На экране фотка из Интернета.

– Они ее продали ваххабитам, когда сын погиб и русская невестка стала никому не нужна. За семь тысяч долларов. А вахи подготовили из нее смертницу. Семь тысяч долларов, Алимхан, – вот цена жизни здесь. Тебе не кажется, что это не мы ее установили?

Перевязка закончена. Мы выходим покурить. Точнее, это хочет сделать Алимхан, а я – просто постоять, наслаждаясь тишиной и поглядывая на звездочки, проклевывающиеся на небе.

«Газель», на которой мы сюда приехали, стоит в темноте с выключенным мотором. Мне даже кажется, что никого рядом нет, но это ерунда, есть. Как минимум двое.

– А ведь это вы виноваты, – проговорил Алимхан, затягиваясь и смотря на небо.

На его пальцах темнела подсохшая кровь, заметная даже сейчас, ночью.

– В чем?

– В том, что тут такая задница.

– Уверен?

– Уверен. Вы давали деньги и продолжаете это делать. Посмотри, что происходит. Чиновники воруют, ваххабиты вымогают свою долю, простой народ – все через одного инвалиды. У нас врачи на «крузерах» ездят с этими левыми инвалидностями. Не было бы этих денег, дела обстояли бы лучше.

– Отвечаешь?

– Отвечаю.

– Посмотри хотя бы на Афганистан. Есть там деньги или нет – какая разница? Да никакой – война. Знаешь, на что я надеюсь?

– Я, в общем-то, понимаю, что произошло в девяностых. Мы оплошали. Облажались. Глупо требовать уважения к тем, кто обделался по самое не могу. Но теперь мы стали намного сильнее и умнее. В Сирии мы показали, на что способны. Теперь у каждого кавказского пацана есть выбор, на какой стороне находиться.

– Думаешь, все решится силой?

– Я не собираюсь ничего решать силой. Просто думаю, что стать шахидом на пути Аллаха, посидеть под бомбами и ракетами, а потом отправиться в рай – теперь не самое лучшее, что может предложить эта жизнь, Алимхан. Наверное, афганцу или пакистанцу, который хорошей жизни никогда не видел, это все в кайф, но нашим людям – вряд ли. У нас же тут, в России, жизнь очень даже интересная. Жутко хочется узнать, чем все это закончится. Да, Алимхан?

– Не уверен.

– Да перестань. Хочется. Ладно, пошли к нашему пациенту.

Вместе со спецами, материализовавшимися из темноты, мы перегружаем пострадавшего в «Газель».

Потом я говорю парням так, чтобы Алимхан это слышал:

– Оформляем официально, пока за ношение оружия.

Каждый должен верить, что вред, причиняемый им, меньше предотвращенного. Алимхан не исключение.

Опять игра, опять кино,Снова выход на бис.Плетет судьбу веретеноЗа чертою кулис.

Домой я возвращаюсь уже под утро. Где живу, говорить не буду, ни к чему это. Скажу лишь, что в новостройке, по качеству вполне такой средненькой.

В Махачкале сейчас строительный бум. Наконец-то до региона добрались деньги, и в недвижимость здесь стали вкладываться не только сумасшедшие персонажи. О том, что все налаживается, что разбогатевшие дагестанцы больше не уезжают и не пристраивают комнаты к балконам пятиэтажек, говорят хотя бы рекламные объявления строительных компаний. Например, на улице Генерала Омарова воздвигнут дом на двенадцать этажей. Эксклюзивный дизайн, бутики внизу и зимний сад на крыше, площади от девяноста квадратов. Это уже шик.

Закрываю дверь. Она стальная, в ней четырехточечный израильский замок. Прохожу в квартиру, сбрасывая все лишнее на ходу. Все, вот и диван.

Спать. Не могу больше.

Новый день встречает меня отвратительным телефонным террором. Этот агрегат надрывается в кармане штанов и не дает мне отдохнуть. Я с трудом выковыриваю из кармана чехол, а из него – телефон.

Бабка за дедку, дедка за репку.

– Алло.

– Простите. Андрей Павлович просит вас срочно приехать.

Господи!

– На сей-то раз что приключилось?

– Новый заказ. Надо срочно обсудить.

– От кого?

– «Роснефть».

Я с трудом просыпаюсь. Последнее слово означает не заказчика, а место, где надо встретиться. Но вызов действительно срочный.

– Через час буду.

– Хорошо.

Меры экстренной реанимации – энергетик. Банка с лошадиной дозой кофеина и таурина. Я выпиваю все это, смотрю на состав и некстати вспоминаю, что бензоат натрия – один из самых опасных консервантов. Он, говорят, и рак вызывает, и вообще черт знает что. Но эта проблема – самая меньшая из всех, какие у меня сейчас имеются.

Махачкала представляет собой потенциальный туристический центр, при правильной раскрутке способный выстрелить почище Дубая. Но пока в этом направлении не приложено самых минимальных усилий. Город напоминает роскошную петербургскую квартиру, в которой после 1917 года появилось много новых жильцов и хозяев.

Одно из самых отвратительных мест Махачкалы – это набережная. Для того чтобы облагородить ее, местными властями не предпринято даже самых минимальных усилий.

В Махачкале очень неудобно расположена железная дорога. Она идет параллельно морю, а вокзал расположен почти на самом берегу. Эта дорога отрезает город от воды и делает невозможным сколько-нибудь осмысленное освоение побережья. Бардак там еще тот. Да вы и сами представляете.

Параллельно железке идет автодорога, убитая в хлам. Ямы там такие, что могут прямо сейчас служить в качестве противотанковых рвов.

Но в городе есть места, где очень удобно тайно встречаться. В том числе и вот это, расположенное недалеко от центра.

Когда я останавливаю свою машину, шеф уже там. Недавно он каким-то левым способом пригнал из Грузии «Мерседес» и очень рад этому. Между нами и морем тянется дорога. Бродячие собаки роются в отбросах. На горизонте сгущаются тучи. Дело идет к грозе.

– Как ты?

– Три часа сорок семь минут.

– Чего?

– Поспал столько. Три сорок семь.

– Засек, что ли?

– Конечно.

– Жизнь не сказка.

– Ага. – Я зевнул. – А ее отсутствие. Чего звал-то?

– Клиентом твоим интересовался некий местный тип. Кстати, бывший журналист.

– Журналист чего?

– Независимый.

– Блогер, что ли?

– Примерно так.

– Блогеры бывшими не бывают. Дерьма сейчас поднимется много, целый девятый вал. Ты за этим меня звал?

– Нет. Его загранпаспорт пробили. Тридцать шесть виз.

– Сколько? – ошалело переспрашиваю я.

– Тридцать шесть.

Однако!

– Еще что?

– Виз в арабские страны не так много. Гораздо более интересны записи на камере.

– Подожди. Он что, карту памяти не менял?

– Похоже, что не менял.

– И что там интересного?

Андрей Павлович помедлил несколько секунд, потом сказал:

– Аэропорты там. Волгоград, новый в Ростове-на-Дону и московские.

– Ни хрена себе.