Читаем без скачивания Виктор Цой - Александр Житинский

В те времена принято было посылать научных сотрудников и инженеров осенью «на картошку», а летом «на сено». Такие бригады выезжали в совхозы, селились там обычно в клубах, днем работали на полях, а вечерами пили вино, пели песни и, как могли, скрашивали свой досуг.

Я сам бывал в таких трудовых лагерях, было там весело. Об этом примерно в то время, в 1973 году, я написал маленькую повесть «Сено-солома». Там речь как раз о такой «совхозной» любви, за что мне в свое время досталось и от «Литературной газеты», и от местного комсомольского начальства.

Мол, надо трудиться, а они пьют вино и песни горланят под гитару.

Замечу, что технических средств для скрашивания досуга было совсем немного – портативный приемник «Спидола» (это считалось очень крутым) или магнитофон с бобинами (везти который «на картошку» было слишком большим шиком и нелегким трудом – он был очень тяжелым, а бобины занимали немерено места). Основным средством, как правило, была гитара. И песни, какие кто знал.

Такие вечерние посиделки в полутьме, при свете костра, очень сближают, никуда не нужно спешить, все домашние заботы остались где-то далеко, есть возможность почувствовать себя молодым и свободным.

Множество любовных романов вспыхнуло на этих кострах, «создающих уют», вспыхнуло и погасло вместе с догоревшим огнем.

Но не у всех.

Существует редкая порода мужчин, которые считают необходимым жениться, влюбившись. Насчет правильности такого подхода есть разные мнения, потому что, если человек влюбчив, свадьбы могут происходить слишком часто. Это не очень удобно, всякая перемена брака связана с огромным количеством бытовых проблем, так что в них может утонуть любая влюбленность.

Поэтому женятся лишь некоторые, а «некоторые так», как поется в одной известной песне.

Отец Цоя не хотел «так». Он оформил развод и ушел к другой.

Можно только догадываться, какие переживания выпали на долю одиннадцатилетнего мальчика – все это означало крушение мира, в котором он привык жить. Кстати, главным аргументом, оправдывающим тех некоторых, которые «так», является именно желание не разрушать мир ребенка. Кому-то это удается.

Конечно, Валентине тоже пришлось нелегко, однако энергии ей было не занимать, она осилила и размен квартиры, и переезд, а вдобавок записала Витю в художественную школу на канале Грибоедова, куда Цой и стал ездить три раза в неделю.

Слова школьной учительницы рисования о том, что у мальчика есть способности, запали ей в душу. Она решила, что сын станет художником.

Валентина Цой (из интервью автору, 2007):

«Меня все мучило, что он такой способный, а я ничего не делаю. Я его устроила в ДПШ (Дом пионеров и школьников), в третьем классе, на рисование. Поводила-поводила туда, вижу – не могу, не успеваю. Мы ушли оттуда. В четвертом классе, думаю, все равно надо что-то делать. И устроила его в изостудию при Дворце пионеров.

Было там родительское собрание. Вел его один художник, он сказал: в группе тридцать пять человек, я про всех говорить не буду, скажу только про самых-самых. И сказал сначала про одного мальчика – ну все, одни плюсы. А второй Виктор Цой. Родители есть Виктора Цоя? Я встаю, такая, с косой – русская-русская. Он даже опешил. Вот, говорит, мальчик может очень хорошо рисовать, только если он не хочет, его нельзя заставлять. Но если хочет, то рисует бесподобно. То есть все отмечали, что он очень способный.

И тут мы как раз развелись, переехали на Пулковскую, в однокомнатную квартиру (а Роберт взял комнату при размене), там метро„Звездная“ рядом.

Я стала искать художественную школу рядом с метро. Позвонила „09“ и прямо так и спросила. И мне сказали: городская художественная школа „Казанский собор“. Там, где Банковский мост. Я туда пошла с ним, с рисунками и со всем, что было, и его сразу взяли. Он поступил и четыре года там учился. Вот так он формировался.

В шестом классе его наградили книгой – он занял второе место в городе по рисованию. Все художественные школы участвовали.

Помню, приносит нам приглашение: в Этнографическом музее выставка детских работ. Мы пошли. Искала я, искала работу, едва нашла. Рисунок такой маленький! Там был изображен поезд – три вагона, платформа, ребята, один с гитарой, а на вагонах так крупно-крупно написано: „Все на БАМ!“ Помните, была тогда такая тема? И ему за композицию дали второе место.

Что я хочу сказать – у него был талант попадания во время. Он ведь мог любую тему взять, а он взял политическую. И его песни тоже, они попали во время, в свое время. Бывают художники, картины которых только через сто лет могут оценить, открыть, а у Вити это чутье своего времени было.

В пятом классе я хотела отдать его в среднюю художественную школу с интернатом, потому что мне очень тяжело было его возить, а мне сказали: городских в интернат не берем. Школа эта была на Васильевском, очень далеко от нас. Чтобы возить его туда, надо было нанимать специальную няньку.

В пятом-шестом классе мы ему подарили маленькую гитару, по возрасту. Я что хочу сказать: что его все хвалили, ему было, за что себя уважать, и его совсем не угнетало, что он кореец.

В восьмом классе мы опять переехали, он опять пошел в другую школу, мы у парка Победы стали жить, в доме со шпилем. Отец мой умер, и мы с матерью и сестрой Верой объединились и переехали в эту квартиру. И тут Роберт вернулся. Витя обрадовался, конечно. Но Роберт такой отец (дело прошлое, конечно, но я скажу). Вот он ушел, но жил-то в этом городе, но три года с сыном не встречался! Первое время еще чуть-чуть было. У Вити была операция аппендицита, и я позвонила Роберту: так и так, Витя в больнице. Он сходил раза два. А потом потихоньку исчез. Я ведь была не против – ради бога, встречайтесь с сыном, только не у меня в квартире. Гуляйте где хотите. Витя уже не маленький, гуляйте вместе! Но он не приходил.

А когда Роберт захотел вернуться, я с Витей поговорила: ты хочешь, чтобы отец вернулся? Он сказал: да. Мне мать потом говорила: Валя, неужели ты не помнишь, когда Роберт пришел, Витя кинулся и повис на нем? А я этого не помню.

И второй его сын, который у той женщины. Леонид его имя. Когда Роберт ко мне вернулся, ему был годик, и Роберт как-то украл его – сказал, что пойдет погулять, и принес его мне показать. Жалко было, конечно, но своего сына жальче! Та ведь моего мужа крала, моего сына не жалела! Пусть теперь поживет одиночкой сама с ребенком, узнает, каково это».

Попытаемся разобраться в этом хитросплетении школ, разводов и квартир.

Итак, в 1966 году, когда Вите было четыре года, молодая семья Цоев покинула квартиру отца Валентины напротив Дома Советов (Московский проспект, 193) и переехала в собственную двухкомнатную квартиру на проспекте Космонавтов, 96. Там прошло детство Цоя, там он поступил в школу и учился до четвертого класса, пока в 1973 году родители не развелись в первый раз. И тут произошел первый размен. Витя с матерью отправились жить в однокомнатную квартиру на Пулковской улице, в доме № 17. А Роберт Максимович получил при размене комнату.