Читаем без скачивания Крылья мужества - Жорж Санд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
V
Это встревожило Хромушу, и он уже хотел отправиться обратно восвояси, но проходя мимо булочной, он не устоял против искушения и зашел в нее.
— Сколько же тебе надо хлеба, мальчуган? — весело спросил булочник, взглянув на него с удивлением.
— Не можете ли вы дать мне один очень большой хлеб, — ответил Хромуша, которому хотелось, чтоб ему хватило его на несколько дней.
— Разумеется, могу, — отвечал булочник, — хоть даже два или три, если только у тебя хватит силы нести их.
— Так дайте три, — сказал Хромуша, — мне не будет тяжело.
— У вас, верно, большая семья? — заметил булочник.
— Должно быть, что так, — отвечал мальчик, которому не хотелось солгать.
— Ого! какой ты гордец! — сказал булочник. — Ты неразговорчив. Ты не хочешь сказать, откуда ты, а ты нездешний, я тебя никогда не видал.
— Да, я нездешний, — ответил Хромуша, — только мне некогда разговаривать. Дайте мне, пожалуйста, три хлеба и скажите, сколько они стоят?
— Да недешево, — отвечал булочник, — в здешней стороне хлеб ведь очень дорог, но если ты отдашь мне вот эти перья, что у тебя на шляпе, так приходи ко мне каждое воскресенье весь месяц, я буду каждый раз давать бесплатно по три таких же хлеба. Этот обмен выгоден для тебя, ты должен быть рад.
Хромуша сначала подумал было, что булочник смеется над ним; но так как тот настаивал, то мальчик смекнул, что верно перья его большая редкость и что все прохожие на улицах смотрели на них, а не на него. Он проворно снял их, булочник потянул уже было руку за ними, но Хромуша не дорожил деньгами; он считал себя богачом, так как обладал двумя экю и отказался отдать эти красивые перья, найденные на вершине скалы, куда он вскарабкался с опасностью для жизни.
— Нет, — сказал он, — вот вам деньги, возьмите сколько вам следует за три хлеба, я не отдам перьев.
— Хочешь, я буду давать тебе по три хлеба не один, а два раза в неделю?
— Нет, благодарствуйте, уж лучше возьмите деньги за хлеб.
— Хочешь — по четыре хлеба в неделю в продолжение двух месяцев?
— Я сказал вам, что не хочу, — отвечал Хромуша, — я не отдам перьев.
Булочник дал ему три хлеба. Хромуша заплатил за них и вышел из булочной. Чтоб возвратиться в пустыню, ему пришлось обогнуть дом булочника, и он услыхал, как булочник сказал жене:
— За сорок восемь фунтов хлеба он не хотел уступить мне своих перьев.
Хромуша остановился под окном и стал слушать.
— Да это настоящие ли перья квиквы? — сказал женский голос.
— Настоящие! — отвечал муж, — да еще какие славные! Я никогда не видывал таких.
— Они становятся нынче редкостью, — продолжала жена, — эти птицы не водятся больше на здешнем берегу; нынче за одно такое перо платят по луидору. Ты мог бы выручить за них три луидора. Надо догнать этого мальчика и предложить ему по одному экю в три ливра за перо, может быть наличные деньги прельстят его скорее, чем кредит в булочной.
Но Хромуша, как мы уже знаем, не слишком дорожил деньгами. Он пошел скорее и, пока булочник искал его направо, он убежал налево и возвратился в свою пустыню.
Он много раз раздумывал об этом приключении.
“Отчего же, — думал он, — перья квиквы — этих птиц, я помню, называли квиквами — такая редкость. Что за чудо, что птичье перо стоит луидор? Я думал, что они ни на что негодны и воткнул их в шапку так только, ради забавы, а выходит, что если бы я потребовал, чтоб булочник снабжал меня хлебом целый год, он, может быть, согласился бы, лишь бы только я отдал ему мои перья со шляпы.”
Хромуша, никогда не видавший нищеты, был некорыстолюбив. Ему гораздо было приятнее обладать диковинкой, может быть, еще одаренной какой-нибудь тайной чудной силой. Погруженный в свои думы, шел он, ничего не подозревая, по дороге, пролегавшей посреди дюн, как вдруг услыхал позади себя пронзительный, хриплый голос.
— Вы сказали, — говорил этот голос, — что он пошел в эту сторону; будьте спокойны, я догоню его, и если он не хочет продать своих перьев, я отниму их у него, таким образом, они нам достанутся задаром, это будет самая выгодная сделка.
Голос раздавался еще вдали, но он так хорошо был знаком Хромуше, что он в ту же минуту узнал его, не было никакого сомнения — за ним гнался портной! В ту же секунду у Хромуши выросли крылья страха и унесли его далеко от дороги в кустарник. Но когда он очутился в кустарнике, ему стало очень стыдно, что он так боялся горбуна.
Ведь он влезал на большую дюну и плавал по морю, а Тяни-влево никогда бы не отважился на такие подвига.
— Пора, — подумал он, — быть мне настоящим человеком и перестать бояться другого человека, иначе я буду вечно несчастен и вечно связан во всех моих поступках. Я так же высок и так же силен, как этот злодей портной, а дядя Лакиль говорил, что он храбр только с трусами. Будь, что будет, а уж я постараюсь задать ему жару! Добрые морские духи не оставят меня.
Он воткнул в шапку свои перья, удальски надел ее набекрень, положил хлеб на траву и, вооружась своей толстой палкой с железным наконечником, пошел прямо навстречу портному с твердой решимостью так отколотить врага, чтоб у того навсегда пропала охота преследовать его. Однако, когда он очутился лицом к лицу с портным, сердце у него сильно екнуло, и он чуть было не убежал. Но в ту же минуту он вытянул руки, воображая, что это крылья мужества, и очень проворно и ловко завертел палкой. Портной попятился шага на два.
— Ах, да это мой маленький ученик, — проговорил он с приятной улыбкой. — Хромуша, голубчик, ты верно не узнал меня? Ведь я твой друг. Я не имею против тебя никаких дурных намерений.
— Неправда, имеете, — возразил Хромуша. — Вы хотите отнять у меня мои перья. Я знаю это.
— С чего ты взял? — вскричал портной в изумлении. — Кто мог тебе сказать это?
— Должно быть, духи, — отвечал Хромуша, стоявший в воинственной позиции на большом камне на краю дороги; услыхав слово “духи”, Тяни-влево побледнел и задрожал, так как был твердо убежден в их существовании.
— Ах, какой же ты сердитый, голубчик! — проговорил он; — ты скажи мне только, где гнезда квикв, у которых такие славные перья. Я больше ничего от тебя не требую.
— Их гнезда в таком месте, — отвечал Хромуша, — куда могут летать только птицы да духи. Это значит, что я вас не боюсь, и если вы все еще затеваете против меня какие-нибудь козни, я вас унесу туда, куда квиквы уносят морских раков, и сброшу вас оттуда в море на самое дно.
Хромуша был так зол на портного, что сам не помнил, что говорил; но Тяни-влево вообразил, что Хромуша продал свою душу черту, он пробормотал что-то сквозь зубы и пустился улепетывать со всех ног обратно в Виллер. Хромуша, сам не веря себе, что одержал такую блестящую победу, пошел в кустарник, где захватил свой хлеб, и убежал в пещеру.
— Конечно, — говорил он вслух сам с собой — он чувствовал непреодолимую потребность говорить, — теперь я ничего больше не буду бояться, и никто не уведет меня туда, куда я не хочу идти. Я теперь свободен, если это дух моря даровал мне мужество, то я не хочу утратить его дара. Теперь, — продолжал он рассуждать, — я стану еще искать перья этих чудных птиц, которым все люди завидуют. Когда я наберу много перьев, я продам их и пойду скажу отцу: “Теперь мне не нужно быть портным: ничего, что я хромой, я могу в один день приобрести больше денег, чем мои братья в целый год”. Отец будет доволен и позволит мне жить, как я хочу.
Пустыня показалась ему очень приятной. Он был так рад, что у него был хлеб, да еще к тому же такой вкусный, что он в этот день ничего не ел, кроме хлеба. Прежде его несколько тревожила мысль, чтобы не пришлось ему насидеться голодным, равно и мысль о необходимости каждый день промышлять себе обед на морском берегу. Теперь же он был вполне уверен, что в состоянии ходить везде, куда ему вздумается, без страха и покупать все, что захочет; в нем разыгралось самолюбие. Теперь он не хотел уже довольствоваться только маленькими птичками и маленькими рыбками, ему захотелось иметь предметы роскоши и добыть такие перья, которым позавидовали бы все жители в окрестностях, а жадный портной умер бы с досады.
На следующее же утро он совершил мудреный и опасный подвиг. Еще до рассвета он полез на вершину, пробираясь между высокими остроконечными утесами и шагая через глубокие расщелины так ловко и осторожно, что не разбудил ни одной птицы. Взобравшись, наконец, на вершину, он потихоньку прилег на склон, так что мог за всем наблюдать, и лежал неподвижно. Он очень удивился, приметив развалины, которых прежде не замечал. Здесь была когда-то караульня, то есть то, что нынче называют береговым телеграфом: такой телеграф находится теперь в другой части этих же самых дюн. Он служит для того, чтоб видеть все происходящее на море и чтоб передавать предостережения. Около того места, где лежал Хромуша, стоял прежде простой шалаш, построенный с той целью, чтоб воспрепятствовать краже морской соли, составлявшей тогда отрасли контрабанды, которою промышляло много удальцов.