Читаем без скачивания Души. Сказ 2 - Кристина Владимировна Тарасова

– И не должна. Иди. Я не хочу показывать тебя приближающемуся гостю. Прошу, ступай.

Я запомнила этот жест и, погладив мужчину по щеке, ускользнула в здание. Под очередной животный возглас. Кто это был? И стоило ли мне опасаться этого лица ныне?

Однако я послушалась. Вновь. Вновь позволила отцовским речам наставлять и указывать. И то было моим решением. Раз за разом.

Ману перехватила меня на спальном этаже и, витиевато болтая о нарядах послушниц, утащила в собственные покои.

– Кого боится Ян? – перебила я.

– Отец никого не боится, – сердито прыснула женщина: её раздосадовало и упоминание имени, и констатация человеческого чувства.

– Почему он боится за меня?

– Много берёшь на себя, птичка.

– Имею право, основания и возможности, – посмеялась я.

Женщина посмеялась в ответ. И согласилась.

– Дурной гость, – отметила Ману и пригласила сесть за крохотный столик подле окна, затянутого плотными гардинами.

В комнатке было темно; единственным источником света служила лампадка у кровати. Женщина кивнула на адаптацию кухонного гарнитура из нескольких шкафчиков и полок (эти предметы появились недавно) и велела угощаться, несмотря на моё вечное отсутствие аппетита и вицеподобные ключицы. Я обнаружила пастилу (кухарка недавно сушила) и сигареты. Прикусила первое и облаком от второго укутала смуглое лицо. Ману вдохнула во всю силу (грудная клетка едва не распорола корсет) и замурлыкала на старом наречии. Было похоже на похвалу.

– Чем занимаешься? – спросила я в момент, когда в женские руки запала пляшущая ткань, к которой налипли крохотные сверкающие камни.

– Костюмами, – ответила Ману; на пальце вырос напёрсток, в пальцах – игла, меж пальцев – прозрачные нити.

– Планируется Шоу?

Женщина ответила отказом; просто желала порадовать любимец.

– Мне думалось, я твоя любимица, – лукаво улыбнулась и в очередной раз затянулась.

– Была, пока не украла Папочку.

За действие в прошедшем времени мне захотелось уколоть…

– Какого это жить с осознанием, что пуста и никогда не сможешь выносить дитя?

То было больно.

– О, ты знакома с моей биографией. Очаровательно, – не поддалась Ману. – В Монастыре среди кошек завелось несколько крыс? Пора травить…

– Ты не ответила.

– Я не враг, Луна. Мы на одной стороне, – кивнула женщина. – Даже если ощущения обратные. Не кусай ласкающую тебя руку. А если хочешь честного ответа – держи: почти бессмысленно. Но лишь потому, что чувство материнства познать мне довелось. Послушницам же в тяготу не будет.

– Как он убедил тебя отдать ребёнка?

– Укоряешь?

Лёгкие напитались искусственно-сладким ароматом.

– Спрошу иначе: как ты не убедила его оставить?

– По той же причине, по которой вы не можете договориться с ним о дальнейшем сотрудничестве и работе в Монастыре, – поперёк кольнула Мамочка.

Я настояла, что всё предопределено, и отправлюсь вслед за мужем. Ману настояла, что впервой слышит об этом.

– Торгов не было?

– Я бы сказала, птичка. Ты учишься летать и иногда бьёшь меня своим неокрепшим оперением, но ты всё еще моя птичка.

Дверь – после короткого стука – отворилась и в спальню зашла послушница. Она хотела обратиться к Мамочке (покладисто опустила головку), как вдруг заметила меня и, не растерявшись, уважительно поприветствовала тем же жестом. Спинка выгнулась, ножки дрогнули; Ману поучала монастырских кошек здороваться с прибывающими гостями и хозяевами в том числе пресным – как называла сама – реверансом.

Послушница о чём-то заговорила, но ни я, ни Мамочка её не слышали и не слушали; жест – жест обыкновенной послушницы – в адрес такой же послушницы поразил. Ману – глаза её засверкали – возгордилась и напугалась. Как раньше быть уже не могло.

Спустя часы объявился Ян: он растряс своим появлением стены крохотной комнатёнки, окинул взглядом задымлённое пространство, поразил Мамочку замечанием на старом наречии, а затем велел мне следовать за ним.

– Ты просишь или…?

Рука сдавила руку; я нервно отдёрнулась – напрасно: цепкий хват приковал к мрачному силуэту.

– Оставь свои игры, Луна, и следуй за мной.

Ману простилась грустной улыбкой. Послушницы – пока мы рассекали коридор – услужливо склоняли головы и – опосля – прятались в спальнях. Ян захлопнул за нами кабинетную дверь, а ключ – в который раз во время бесед – скормил кубку на столе. Поставил меня по центру комнаты и оглядел. Обошёл, прищурился, вновь обошёл. Оглядел.

– В чём проблема, Отец? Ищите изъяны?

– Мне известен главный, – прошипел мужчина. – Теперь известен.

– Что напел наш таинственный гость?

Я шагнула к распахнутому окну и взглядом окинула тропу и ворота. Никого.

– Отойди, – рявкнул Хозяин Монастыря.

Ржание повторилось. Я посмотрела на покрытую зеленью часть сада, сквозь растительность которого выглядывала смольная голова лошади. Навострённые уши ловили посторонние звуки, ноздри раздувались; лошадь ударила ногой, и к ней подошёл неизвестный. Чёрную мантию разрезала белая рука – животному протянули угощение.

Ян велел скрыться и рывком задёрнул балдахин. Кабинет погрузился во тьму.

– И что же тебе напели таинственный гость и его лошадь? – улыбнулась я. – Отчего лицо твоё грустит, Отец?

Пальцы сжали челюсть: осмотрел. Заглянул в глаза и причмокнул.

– Думаешь, добротный ли товар? Не прикасайся, Ян. Мне неприятно.

– А так?

Он перехватился за горло и подтянул к себе.

– Так приятно?

– Тебе известно лучше, Отец, – ответила пренебрежительно, хотя секундой ощутила тревогу. Общаясь с лжецами, перенимаешь их повадки; скрывать и утаивать – основа общения и порядка. – Мы одинаковы, Ян, – говорю я. – Разница лишь в одном: под солнцем тобой отхожено больше лет. А так мы одинаковы.

– Ничего ты не знаешь, вот и молчи.

– И тебя это раздражает и привлекает одновременно. Мы с тобой, Хозяин Монастыря, одной породы.

Мужчина вдруг осёкся и поник, отпрянул и потопил взгляд в неровно-пляшущих половицах (не отмечала их раньше – видела всё затуманено-идеально).

– Покупатель прибудет через два дня, – выдавил просевший голос на онемевшем лице.

– Кто же он? – опасливо спросила я, а Хозяин Монастыря недобро глянул.

– Прекрати думать об этом. Прошу тебя, не рассуждай: для женщин то плохо кончается.

– Ты не смеешь давить моё мнение и мою честь…

– Честь! – воскликнул Ян. – Ты говоришь это всё, Луна, и даже не ощущаешь, что у слов есть вес и последствия. Ничего не происходит просто так. Ничего не говорится без причины.

– Назови мне имя, – потребовала я. – Кто он?

– Какая разница?

– Что значит какая разница? – вскрикнула будто бы не своим голосом. – Она есть и она велика!

– Ты, помнится, просила вручить тебя первому встречному, лишь бы быть подальше от стен Монастыря и Хозяина Монастыря в том числе. Своё ты получила, суккубка. Дом твоего господина в нескольких днях пути.

– …кто он?!

Я нагнала Яна и притянула за рукав задранной рубахи.