Читаем без скачивания Александр Ульянов - Владимир Канивец

С детства Саша отличался большой вдумчивостью. Он обо всем старался составить свое мнение, каких бы трудов это ему ни стоило. Но если уж он уяснял какую-то идею, увлекался ею, он отдавался ей со всею страстью души.

Но было бы неправильно думать, что только влияние Саши сказывалось так ощутимо в семье. Нет. Талантливая семья Ульяновых была очень дружной. Развитие всех детей шло в ней гармонично. Все они постоянно обогащали и дополняли друг друга. Такая обстановка общего, духовного единения играла огромную роль в становлении характеров, в формировании общественных идеалов.

Мария Александровна все силы ума и души безраздельно отдавала детям. Подмечая плохие черточки в характере детей, она очень терпеливо и настойчиво боролась с ними. Она не только не прибегала к наказаниям, но даже голоса не возвышала, а дети беспрекословно слушались ее. Дети любили ее, учились у нее спокойствию и выдержке.

Саша никогда не слышал, чтобы отец и мать спорили и не сходились в чем-то. Если так даже и было, то дети об этом не знали. Перед ними отец и мать выступали «единым фронтом». Вообще же отец и мать проявляли исключительное внимание и заботу друг к другу. Постоянное согласие родителей, их нежная дружба создавали ту обстановку общего душевного спокойствия, в которой так хорошо жилось и работалось всем.

Илья Николаевич не имел особой канцелярии и всех принимал дома. Канцелярские дела он тоже вел сам. В дверь его кабинета постоянно стучали рассыльные, учителя, учительницы, крестьяне. Однажды Саша засиделся с отцом за шахматами. Часы в столовой пробили уже одиннадцать, когда послышался стук в дверь.

— Я посмотрю, кто там, — встал Саша.

— Нет-нет, — остановил его отец. — Я сам. Это, видимо, ко мне, что-то экстренное.

Он вышел и вскоре вернулся с телеграммой. Надел очки, прочел и озабоченно нахмурился, потирая лоб.

— Мда-а…

— Что случилось?

— Заболел один учитель. Тиф. Посылали в Покровское за врачом, а тот ехать отказался. Мда-а… Вот она, Саша, жизнь народного учителя. Никому до него нет дела. Получает он гроши — одному учителю за год земство выплатило всего сорок три копейки жалованья! — ютится в угарных, промерзающих насквозь сторожках, воюет со старшиной, с попом, с писарем, с мироедами даже за право песни петь с ребятами в школе. Именно за эту любовь к делу на него ополчаются все. Ему никак не могут простить то, что он вышел победителем в борьбе с законоучителем — человеком тупым, злобным, вечно пьяным и скандальным. И вот они хотят всякими правдами и неправдами выжить его.

— Куда ты, папа? — спросил Саша.

— На телеграф. Нужно сейчас же сообщить, что я приму все меры.

— Давай я схожу.

— Нет, я сам. Возможно, мне удастся с кем-то из земства переговорить. Дело ведь не терпит отлагательства.

— Я провожу тебя.

— Хорошо.

Ночь стояла тихая, но такая темная, что в двух шагах ничего не было видно. Взявшись под руку, Илья Николаевич и Саша с трудом добрались до телеграфа. Увидев Илью Николаевича, дремавший телеграфист засуетился.

— Зря волновались, — улыбаясь, говорил он, — ночью там все равно никто телеграмму не понесет. Это я доподлинно знаю. Доставят ее только завтра,

— Только завтра… — говорил про себя Илья Николаевич, уходя с телеграфа. — А когда же к нему врач доберется? Нет, придется все-таки сегодня побеспокоить…

Долго Илья Николаевич и Саша стояли у подъезд да председателя земской губернской управы. Наконец из-за двери послышался заспанный, раздраженный голос швейцара:

— Кого там носит?

— Откройте.

— Илья Николаевич? — узнав по голосу посетителя, спросил швейцар, распахивая дверь. — Простите, ваше превосходительство. Никак не думал. Никак не предполагал в такой поздний час… Проходите, ради бога… Прикажете доложить?

— Что случилось, Илья Николаевич? — запахивая на ходу халат, испуганно спрашивал председатель управы.

— Один учитель заболел. Тиф.

— И только? — удивленно поднял брови председатель. — А я, простите, думал, город опять горит.

— Он в тяжелом состоянии, — не обращая внимания на иронию председателя, продолжал Илья Николаевич, — а врач отказался посетить его. Я прошу вас, дайте распоряжение, чтобы врач немедленно выехал к больному.

— Хорошо, — сухо ответил председатель, — я завтра дам телеграмму.

— Я буду вам очень обязан, если вы сделаете это сегодня, — мягко, но настойчиво продолжал Илья Николаевич.

— Если вы так желаете, извольте! Никифор, подай мне бумагу и чернила! — председатель быстро написал текст телеграммы, сердито сунул ее швейцару: — Снеси сейчас же на телеграф!

— Я сам это сделаю, — сказал Илья Николаевич, — мне почти по пути.

— Как угодно.

— Прошу извинить за беспокойство. Потревожить вас я решился только потому, что боялся: завтра может быть уже поздно. Покойной ночи!

Вернувшись домой, Илья Николаевич долго не мог успокоиться, и Саша, уже засыпая, слышал, как он ходил тяжелыми шагами по кабинету, кашлял. Утром Саша проснулся рано, но отца уже не было дома. Вернулся он только к вечеру, усталый, но довольный. Врач поехал к больному и будет через день навещать его.

Учитель Волков вскоре поправился и приступил к занятиям.

В те редкие дни, когда поездка Ильи Николаевича выдавалась удачной, он возвращался домой веселый и счастливый. Он весь светился, смеялся, шутил. Обстоятельно, не замечая, что повторяется, рассказывал, как ему удалось сломить — упрямство местных властей и добиться денег для новой школы. Саша слушал отца, и ему невольно казалось: нет на свете более важного дела, чем строительство школ. Он радовался за отца, за ребят, которые будут учиться.

— Я только учительницей пойду, — горячо говорила Аня, — это сейчас самое главное! Самое трудное! Мне рассказывали об одной учительнице. Она не только учила ребят, но собирала крестьян по вечерам, читала им книги, рассказывала обо всем. Но тут кто-то донес на нее. Приехали с обыском, принялись допрашивать перепуганных крестьян. И хотя все только хвалили учительницу, ее все-таки арестовали. Когда ее увозили, вся деревня плакала! Ну, разве это не героиня?

После ужина Илья Николаевич приглашал Сашу к себе в кабинет сыграть партию в шахматы. Расставляя фигуры, спрашивал доверительным тоном:

— Как занятия?

— Отлично, — коротко отвечал Саша.

— Что нового прочел? Или все Пушкина штудируешь?

— Нет. Забросил.

— Надолго ли?

— Совсем.

— А-а, понимаю, — весело прищурился Илья Николаевич. — Ты Писарева прочел.