Читаем без скачивания Приятель фаворитки. Царственный пленник - Хоуп Энтони

Финеас заметил впечатление, произведенное его словами, но ложно понял его. Приняв его за поощрение, он стал выражаться еще оскорбительнее, всячески понося предмет своего негодования.

Я не выдержал и пошел к нему, думая заставить его замолчать, но меня опередил рослый носильщик с грязным и красным лицом. Энергично работая локтями, он пробрался сквозь толпу и с угрожающим видом остановился против Финеаса.

– Говори, что хочешь про Кэстльмэн и остальных, но попридержи язык насчет Нелл! Слышишь? – крикнул он.

Вокруг послышался одобрительный ропот. Здесь, очевидно, хорошо знали Нелл, здесь, в Друри-лэйн, было ее царство.

– Оставь в покое Нелл, если хочешь, чтобы твои кости были целы! – продолжал кричать носильщик.

Финеас не был трусом, и возражения только еще больше воодушевляли его. Я хотел остановить его, а теперь приходилось спасать его голову. Не сдобровать было этому чудаку пред дюжим носильщиком. В свою очередь я протолкался сквозь толпу как раз в то время, когда громадный кулак был занесен над слишком усердным, тщедушным проповедником морали. Я схватил за руку обозленного молодца, а он свирепо обернулся ко мне, прорычав:

– Что, он – тебе приятель, что ли?

– Вовсе нет, – ответил я, – но ты убьешь его.

– Пусть этот болван берет назад свои слова и прикусит себе язык! Убью его и отлично сделаю.

Дело принимало скверный оборот, и я один, конечно, не мог помешать насилию. Одна девушка из толпы напомнила мне о моей беспомощности, слегка тронув меня за раненую руку.

– Мало вам было драки? – сказала она.

– Ведь это – помешанный! – громко произнес я. – Кто будет обращать внимание на его слова?

Однако Финеас не пожелал принять мою защиту.

– Помешанный? Я! – завопил он, ударяя кулаком по Библии. – Узнаешь ты, кто помешанный, когда будешь корчиться в аду, а с тобою вместе эта… – и отвратительная брань снова посыпалась по адресу бедной Нелл.

Великан-носильщик не мог больше выдержать. Он отбросил меня в сторону прямо в объятья какой-то краснощекой цветочницы, со смехом обхватившей меня своими грубыми, красными руками. Выступив вперед, носильщик схватил тщедушного Финеаса за шиворот, поднял его в воздух и стал трясти, как собака – крысу. Не знаю, до чего дошло бы бешенство молодца, если бы из окна таверны «Петух и сорока» не послышался голос, от которого я вздрогнул всем телом.

– Эй, добрые люди! Послушайте, добрые люди! – сказал этот голос. – Пусть его ругается и проповедует. Не надо беспорядков в Лэйне. Идите-ка на работу, а если нет работы – идите пить, а вот это – на выпивку!

Пригоршни мелких монет полетели на головы толпы, и там тотчас же началась суматоха. Моя цветочница отпустила меня, чтобы не прозевать своей доли. Носильщик остановился, не выпуская из рук несчастного, истрепанного Финеаса, а я поднял взор к окну таверны.

Взглянув наверх, я увидел Сидарию – Нелл. Ее сияющие золотистые волосы были распущены по плечам; она протирала руками заспанные глаза, а белая батистовая кофточка была едва застегнута у ворота – Нелл была, очевидно, еще не одета. С тихим смехом она высунулась из окна, одной рукой защищая глаза от ярких солнечных лучей, а другой шаловливо погрозила необузданному проповеднику.

– Фи-фи! – кротко сказала она. – Зачем так нападать на бедную девушку, которая честно зарабатывает хлеб, часто подает нищим и к тому же хорошая протестантка? – Потом она обратилась к носильщику: – Отпусти его, если он еще жив. Пусть идет!

– Вы слышали, чо он говорил о вас? – горячо начал носильщик.

– Ну да, я всегда слышу, что говорят про меня, – беззаботно ответила Нелл. – Пусти же его!

Носильщик неохотно выпустил свою добычу, и Финеас стал отряхиваться и переводить дух. Еще горсть монет посыпалась на носильщика, и тот двинулся с места, погрозив еще раз кулаком проповеднику.

Только тогда Нелл взглянула на меня, не сводившего с нее глаз, весело улыбнулась, и ее глаза радостно блеснули.

– С добрым утром! – крикнула она. – Да ведь это – Симон, мой маленький Симон из деревни! Пойди ко мне, Симон! Нет, нет, погоди, я сама сойду к тебе. Иди вниз, в гостиную! Слышишь? Скорее!… Я сойду к тебе мигом.

Видение исчезло, но я все еще стоял неподвижно, пока не услышал скрипучего голоса Финеаса Тэта.

– Кто эта женщина? – спросил он.

– Да это – сама Нелл Гвинт, – запинаясь, ответил я.

– Она – сама? – Он торжественно выпрямился, обнажил голову и сказал: – Благодарю Всевышнего, что Его святая воля привела эту заблудшую овцу на мой путь, дабы я мог обратить ее на путь истины! Благодарю Всевышнего!…

Прежде чем я мог ему помешать, Тэт перешел дорогу и быстро вошел в таверну. Мне не оставалось ничего иного, как только последовать за ним. Я сам не мог понять свои чувства. Только что накануне я твердо решил никогда больше не видеться и не говорить с Сидарией: я не мог забыть смешное и позорное положение, в которое меня поставило ее воспоминание обо мне. А теперь все мои твердые намерения рухнули от одного присутствия Нелл. Я последовал за Финеасом Тэтом под предлогом защитить ее от его грубостей, но в сущности потому, что не мог поступить иначе: каждый фибр моего существа, моя душа и сердце устремлялись навстречу Нелл при первом ее зове.

Когда я вошел, Финеас стоял посреди гостиной, перевертывая листы своей Библии, как бы отыскивая какой-то текст. Я прошел мимо него и прислонился к стене у окна.

Нелл вошла нарядно, хотя довольно небрежно, одетая. Ее лицо сияло улыбкой, и она смотрела на меня так непринужденно, как будто наша встреча была в порядке вещей. Увидав фигуру Финеаса, неподвижно стоявшего посреди комнаты, она невольно вскрикнула:

– Я ведь хотела быть наедине с Симоном, с моим милым Симоном!

– Наедине с ним? – подхватил Финеас. – А подумали ли вы о том времени, когда вы останетесь наедине с Господом Богом?

– Разве вы еще не кончили? – нетерпеливо спросила Нелл, подходя и садясь у стола. – Право, я думала, что вы уже все сказали на улице. Ну, я испорчена до мозга костей – и дело с концом.

Тэт подошел к столу и вытянул руку над ее головой. Положив подбородок на руки, она, насмешливо улыбаясь, смотрела на него.

– О, ты, которая живешь в открытом грехе, – начал он, но я сейчас же перебил его:

– Замолчите! Какое вам до этого дело?

– Пусть он говорит, – сказала Нелл.

И Тэт говорил и говорил – боюсь, что говорил правду.

Нелл слушала терпеливо, изредка встряхивая головой, как бы отгоняя надоедливое насекомое. Потом он упал на колени и стал горячо молиться. Кончив молитву, он устремил на молодую женщину пристальный взгляд. Она встретила его без всякого замешательства, дружелюбно. Тогда Тэт воскликнул:

– Дочь моя, ты все-таки не понимаешь? О, как зачерствело твое сердце! Молю Вседержителя, чтобы Он отверз твои очи и смягчил твое сердце. Да спасет Он твою грешную душу!

Нелл внимательно рассматривала свои розовые ногти.

– Не думаю, чтобы я была грешнее других, – сказала она. – Ступайте ко двору и проповедуйте там!

Лицо Финеаса приняло суровое выражение.

– Слово Божие будет услышано. Чаша переполнена, грех переступил всякие границы! Кто доживет – увидит.

– Очень возможно, – зевнула Нелл и лукаво взглянула на меня. – А что будет с Симоном? – спросила она.

– С этим молодым человеком? У него честное лицо; если он будет хорошо выбирать друзей, то для него все будет благополучно.

– Я принадлежу к его друзьям, – промолвила Нелл.

Желал бы я видеть того, кто мог бы отказаться от такого признания.

– Твоего сердца не смягчит Господь! – сказал Финеас.

– Многие находят, что оно и так слишком мягко, – заметила Нелл.

– Мы еще увидимся, – сказал ей Финеас и, еще раз пристально взглянув на меня, вышел из комнаты, оставив нас одних.

Нелл облегченно вздохнула, вскочила с места и, подбежав ко мне, схватила меня за руки, после чего спросила:

– Ну, как дела в нашей деревне?

– Сударыня, – сказал я, освобождая свои руки и отодвигаясь, – здесь не деревня и вы – не та, которую я знал там…