Читаем без скачивания Купите книгу – она смешная. Ненаучно-популярный роман с элементами юмора - Олег Сенцов

– Морган, старый пират, сколько ты сегодня прирезал народу? Что ты роешься в огороде, забыл, где зарыл свои сокровища? Я видел вчера рекламу по телевизору, так ты не только ассенизацией, но и одеждой теперь занимаешься? – это был стандартный набор приветствий, которыми встречал Дядя Фроста. И вот сейчас это ничтожество – этот не способный даже достойно парировать дядины выпады в свой адрес, а умеющий только злобно тявкать: «Старый неудачник, закрой свой поганый рот!» – сейчас бодро толкал тачку на десяток корпусов впереди основной группы, в том числе и Дяди, кричавшего истошным голосом неприличное ругательство, от которого все дамы позакрывали себе уши: «Фальштраф! Фальштраф!» На что Фрост только улыбался во все свои три желтых зуба, оборачивался и показывал язык. В очередной раз, обернувшись на не совсем удачном куске трассы, он зацепился ногой за кочку и некоторое время еще проехал на своей тачке, головой в грузе и ногами вверх, а затем весь этот человеко-тачко-навоз полетел на землю в районе второй беговой дорожки. Заметив такое неожиданное, но вполне заслуженное счастье, Дядя издал воинственный клич гугенотов – это племя одних французских индейцев, и припустил вскачь, практически обогнав свою тележку. Это ускорение стоило ему золотой медали или чем он там себя собирался награждать за первое место, потому что, если Дядя проигрывает в подобных соревнованиях, зачастую сам являясь их организатором, то до награждения дело обычно не доходило. Так вот Дядя конечно же тоже упал, причем вровень с Фростом. Некоторое время они еще ползли наперегонки, но вскоре тачки, вцепившиеся им в руки, а также стадо неандертальцев, пронесшееся мимо них, и табун ржущих со всех сторон лошадей остудили их спортивный пыл. Отдышавшись, оба старых пердуна попытались встать, причем удалось это лишь одному и это был не Дядя. Он снова упал в перепаханную тачками и ногами, а также хорошо удобренную навозом землю, схватился за ногу и вскрикнул неприличным словом.

– Перелом, – единодушно констатировал научно-медицинский консилиум из всех быстренько собравшихся зрителей тачечного забега.

– Нет, – академично парировал Дядя. – Я не слышал хруста!

Под влиянием его авторитета единство в рядах резко испарилось и наметился раскол. Половина родонаселения – в основном отчаявшиеся домохозяйки, признавали в Дяде пожизненного инвалида. Другая половина, в основном мочащаяся стоя и смеющая перечить первой только на людях, – отрицательно качала головами, наперебой припоминая истории про прыжки с амбара, нераскрывшиеся парашюты и танцы в тот же вечер с активным участием нижних конечностей. Дядя продолжал лежать.

– Это точно перелом, – изрек, наконец, Фрост, который физически не мог оказаться на дядиной стороне.

– Спор! – это уже Дядя.

– Десять долларов, что ты калека! – принял вызов Фрост.

– Согласен, – это Дядя. – Хотя если бы спорили по поводу твоей инвалидности, то я победил бы даже без проведения вскрытия! – дружный хохот нашей стороны. – Нужно проверить, – изрек Дядя, по-прежнему возлежа на куче навоза и потихоньку там уже обживаясь. – Эксперимент! – не закусывая, продолжил вещание на своей волне главный участник сегодняшнего вечера, которому было не привыкать к этой роли.

Большой трактор с красной крышей подогнали быстро. Несмелые предложения типа: «Может, все-таки рентген…» были быстро затюканы желающими острых зрелищ и их аргументами: «Ехать долго… Все доктора шарлатаны…» и прочее. Дядю и его пока еще не слишком травмированное тело разложили на более ровном месте с мягкой почвой. Я вместе с Дядей смотрел тот рекламный ролик с участием подобного трактора и лампочки, волшебно извлекаемой в конце из-под его колес, поэтому я, как и он, не сомневался в благополучном исходе эксперимента.

Дядя лично командовал собственной казнью, велев трактористу проехаться для начала по больной ноге, чтобы убедиться, что она вовсе не больная, а потом уже приниматься за здоровую. После первого проезда сельхозтехники по собственной конечности Дядя потерял сознание совсем ненадолго, это его, конечно, немного встревожило, но не остановило, и он решил все-таки для сравнения проехаться и по здоровой, чтоб уже наверняка! После второго проезда Дядю уже вырубило надолго, и партия его сторонников быстро потеряла позиции в обеих палатах, а ее лидер через несколько часов был наконец доставлен в больничную.

– Зачем вы пытали старика? – это был первый вопрос, заданный дежурным врачом. – Неужели этот малый смог столько скопить и так хорошо спрятать, что ему пришлось ломать ноги в трех местах? – это были его следующие вопросы, и пока Дядя был в отключке, его дух все равно поддерживал в нас силу юмора через уста этого молодого хирурга.

Дядю выписали уже на следующий день после обеда – больничный персонал в сговоре с больными обратился с воззванием к главврачу, пообещав, что они все умрут и поувольняются, если этот старый зануда останется в клинике еще хоть на час.

На этом я, пожалуй, прерву свой затянувшийся рассказ о своем Дяде, и так изрядно утомивший читателя своей персоной. Но может быть, мы к нему еще вернемся, если вдруг нам станет скучно на страницах этой книги…

Глава четвертая

А наш африканский праздник тем временем продолжался. Когда прибывшие леди спросили, по какому поводу праздник, то мы решили не посвящать их особо в наши маленькие археологические радости, а сказали, что празднуем Рождество. Они с радостью согласились, хотя до Рождества оставалась минимум еще неделя, но им настолько надоел пост, который их заставляли держать в миссии, да и какие женщины не любят праздники, пусть даже столь скромные! Хотя Елен сказала, что до настоящего Рождества еще не одна неделя, а почти три, но я не стал с ней спорить – у этих ньюйоркцев все не как у людей… Джеббс вообще заявил, что, скорее всего, никакого Рождества нет и не было и все это сказки и вранье. Но меня было не провести, я уж точно знал, что Рождество есть, или, по крайней мере, было. Оно для меня так же реально, как праздничный стол с индейкой, пудингом, шоколадными зайцами и подарками поутру в сапожках над камином. Единственное, чего я не мог понять, почему для некоторых Новый год является более важным праздником, нежели Рождество? Например, та же Елен рассказывала, что у них в России все старания хозяек проломить снедью столы направлены именно к Новому году, а на Рождество, которое, наверно, из-за своей неправильной христианской любви переставили после Нового года, они доедают то, что осталось, ну а если не хватает, то готовят недоваренную пшеницу – называя ее при этом Kutya! Ну, Россия дикая страна, в которой правят медведи, хотя вон у китайцев вовсе позднее зажигание. Джим говорил, что к ним Новый год вообще в феврале доходит и то постоянно в разные дни! Как они знают, когда к празднику готовиться? Хотя что им готовиться – у них и так каждый день на обед рис. Хотя так у них хотя бы было время из него тортик с индейкой вылепить… А есть ли у них Рождество, они вообще не признаются.

Но бог с ними, с китайцами и с их несчастными миллиардами населения, кому они интересны? Мне нет. Мне интересно, почему некоторые люди считают Новый год главнее Рождества? Вы же не празднуете Новый Месяц или Новую Неделю и тем более Новый День? Хотя помнится, был как-то у того же Дяди недолгий период, когда он праздновал каждый день Новый День. К нему как раз очень неожиданно, но как нельзя вовремя приехал старый родственник из Кентукки. Дядя никогда его до этого не видел, и поэтому так по нему наскучался за всю свою жизнь, что не отпускал его из своего дома и объятий почти две недели, в течение которых они ввели празднование не только Нового Дня, но постепенно деградировали до празднования каждого Нового Часа. Не знаю, куда еще чаще можно было откупоривать бутылки и до каких новых праздничных делений времени добрался бы Дядя со своим уже не радостным тогда, то ли деверем сестры мужа тети, то ли свекром двоюродного племянника брата отца, но тут вернулась из очередной поездки по святым местам набожная тетушка Джинджер. Она быстро прекратила этот затянувшийся, по словам соседей, пьяный дебош, который Дядя, пусть нечленораздельно, но все же пытался представить в виде «трчского симпозма». Бедному кентуккскому родственнику было произведено краткое, но глубокое дознание на предмет его познаний в генеалогических ветвях, корнях, стволах и дуплах семейства Джонсон, по результатам которого оный представитель табачного штата, не набрав ни одного балла, был назван самозванцем и в двадцать четыре секунды был выставлен за дверь со всеми своими полутора чемоданами вещей, потому что на другие полтора чемодана тот имел неосторожность сыграть с Дядей в вист.

Буквально через четверть часа бедный странник из Кентукки был радостно найден своими счастливыми родственниками из семейства Дэвис, живущими на другой стороне улицы и чуть наискосок. Об этом еще через четверть все того же часа тетушке Джинджер сообщила через ограду заднего двора соседка, добавив, что Дядя мог бы и пораньше выпустить бедолагу на свободу, если бы он хоть раз за это время выглянул на улицу и взглянул на любой забор, где он непременно заметил бы объявление о розыске, с обещанным вознаграждением за любую информацию о местонахождении жертвы, ну, или хотя бы каких-либо ее ценных и распознаваемых органов. Правда, в человеке, лучезарно улыбающемся с каждого забора и столба нашего города, было крайне трудно узнать того заросшего и опустившегося типа, которого полчаса назад тетушка спустила с нашего крыльца. Дядя впоследствии очень жалел об упущенном вознаграждении, которое могло бы хоть частично возместить непоправимый урон, нанесенный двухнедельной попойкой магазинному складу, потому что одними дядиными извинениями, сильно девальвировавшими в течение последних сорока лет совместной жизни, тетушка Джинджер уже не удовлетворялась. Мнение самого родственника из Кентукки по поводу произошедших событий узнать не удалось в связи с тем, что как только он немного отошел и начал снова узнавать людей и отличать их от чертей, в отсутствии которых его всю неделю дружно уверяло все семейство Дэвис, он был немедленно отправлен обратно домой в закрытом фургоне под покровом темноты, причем маршрут отступления был проложен так, чтобы он ни в коей мере не мог пройти мимо дома Дяди или мест его возможного обитания.