Читаем без скачивания Главы для «Сромань-сам!» - Сергей Николаевич Огольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Благодаря инквизиторскому освещению, вы тут уже как бы не на пару, а в компании с бесовской свистопляской размашистых теней (немых, слава Богу, нам и себя хватает) в развязной скачке галопом по обоям. Назначение оживлённо-мятущихся контурных вздрыгов то же самое, как у зеркал на потолке в спальнях Древнего Рима.
Однако при всём, сколько положено, респекте к предкам, ракурс у древних ни в пиз*ду, ни в Красну Армию. Размазали их физматовцы по полной.
Хотя и у абстрактных анимэ свои глюки и, снова-таки, некомфортный ракурс — скачи глазами с её спины, титек или что уж там активничает в момент наблюдений, на стену и обратно.
Снижает монотонность? Да. Но вместе с тем и напрягает…
Вот если б, скажем, сбоку снять на плёнку… Ну допустим… Но так уже выходит откат в порнуху, тупо, плоско, а не досуг сибарита… Смотришь клип, одна рука трудолюбиво дрочит, второй грызёшь поп-корн или там семечки, но только не чипсы — от них брюхо растёт, ну их нах…
С усталым вздохом он отбросил эту мысль, что, кстати, характерно для него.
По своей натуре, он — естествоиспытатель, пытливый, обстоятельный, но до сих пор не создал ни одной работающей модели для воплощения своих гипотез, идей, предположений…
Всё как-то проходит, уходит, канет в Лету (нет здесь нужно длительное время… «канует»?. …«угребает на каноэ»? …хотя кого это, собственно, гребёт, скажи на милость?)
Поэтому он снова переключил внимание с настенной тени на свою ладонь.
Всё верно, хироманты просят давать левую, не так расплющена трудом, мозолями и прочим…
Хотя если молотобоец или регулярно вкалываешь ломом какая разница: солома или сено?
Об чём сталбыть? А! Хиромантия… Ну вот они, Венеркины бугры… линия жизни, длиннючая зараза, хоть об лёд бей… или здоровья? …он всегда их путает… тут этот, как его? — Croix Mystique… постой-ка! а линия ума где? должно на перекур ушла, когда не думаешь, зачем ей напрягаться?. залог успешных достижений в разделении труда…
И тут он вспомнил:
— Томка, слышь? Я вспомнил!
— Ммм… ну чё ты ещё вспомнил?
— Вспомнил чё спросить хотел — сегодня какое? Двенадцатое?
Она чуть шевельнулась, чтобы очнуться из изнеможения:
— Ну…
— А завтра, выходит, пятница?
— Ну…
— Гра-аздец!.
— Кому?.
— Кому-кому! Рыцарям тамплиерам со мною вместе!
— Чё ты мелешь?
— Тринадцатого в пятницу, зачёт у Граздецкого по Научной Типологии.
— А чё так рано? До сессии полмесяца почти.
— Я знаю? Едет он куда-то. Всё — граздец. Шатнусь по этажу, може у кого учебник есть, хотя бы цвет обложки посмотреть. Он такой, блин, придира…
— Оно те нада? Врёшь ты всё, свалить намылился, а у меня, кстати, сегодня комната свободна, сожительницы за «торбами» разъехались…
— Не, в натуре. — Он начал продеваться в трусы, затем, с прискоком, в джинсы и в носки с туфлям. Натянул майку и свитерок.
— Да всё ты врёшь, мудила.
— Вот только дяде не хами, да?.
— Вали уже, мудядя.
— Так другое дело.
Он двинул к выходу, в который раз чистосердечно восхищаясь безошибочным выбором места для экспозиции, что состояла из большого листа ватмана пришпиленного на внутреннюю поверхность двери, со своим карандашным рисунком.
Ню, разумеется. Просто рисунок, простым карандашом, но в стиле проникновенного реализма, а не каракули Пикассо. Есть на что глянуть и восхититься.
Женщина Бальзаковского возраста с высокомерным снисхождением преподносит реально зрелые формы и утомлённость от этих всех тормознутых раззяв с отвисшей челюстью.
Томка говорит, это подарок ей от студента киевской академии художеств или типа того. А модели нынче недёшевы, тем более готовые сбросить антураж. Будущие Микели Анджелы в складчину оплачивают ей за сессию. Кто больше вкладывал — первым выбирает откуда ставить свой мольберт и — по нисходящей, жмотам и неимущим достаются лопатки с ягодицами для тренировки своих навыков.
Да, но с чего это Томке такой дорогой презент? Или тоже подрабатывала там натурщицей? У Врубеля не хватило башлей за красу ненаглядную так расплатился ранней из своих работ? Натурой за натуру, бартерный обмен или как оно там в Научной Экономике?
Но вопрос не в том, а в Томке — это ж до чего без промаха выбрала место для шедевра. Допустим, вот уже уходишь из комнаты и — лицом к лицу и прочему всему, что из Бальзака запросто верёвки вило.
Хочешь не хочешь, а и оглянёшься на прощанье, из чистой ассоциативности. Ага.
Оглянулся, а там — Томка у подоконника, халат расстёгнут и половина отброшена за бедро, в которое рука подбоченилась с тем, чтобы голая часть тела — от плеча, потом потом по титьке, а там уже пупок, чубчик поверх лобка, затем вдоль ляжки чуть отставленной ноги и через коленку — невыносимо долго длилась аж до пола…
Вот именно в чём и есть отличие чистого искусства от порнухи — в утаённости. Какую-то малость непременно нужно сокровенной удержать, что и усилит притягательность очарования. В женщине обязана присутствовать загадка, хотя б на малый завиток, на прядку из трёх волосин, но должна, иначе это просто будничный перепихон.
Да, проверялось на житейском опыте: дошёл до двери, назад глянул, по неосторожности, и — попёр обратно…
Всё по канонам ёп-охальной жемчужины народного фольклора про двор, кол и мочало: пришёл к двери с махой-похуисткой в сидяче-наглой позе — оглянулся, а как оглянулся — захотел опять, захотел опять — кол торчком, и — в то же мочало, не начать ли сказочку сначала?. дошёл — оглянулся — захотел — торчком — не начать ли… Закольцованный цикл — безвылазно…
Поэтому, из хитрости, он иногда скромно потуплял взор перед творением шедевральных вздрогов, казалось бы простого, но вдохновенного карандаша и, в результате, вызывающие позы Томки за его спиной просто не срабатывали. Ха!.
Однако Граздец — падла ещё та, Матвей с четвёртого курса предупреждал. Да ещё зловеще так совпало: число и день недели. Нет, при таком раскладе сегодня лучше «бонсвар, мадам!» и — прямо в коридор.
Так, приближаясь к двери, он печалился, попутно (и не в первый раз) о горькой судьбине братанов-тамплиеров — самый загадочный средневековый орден рыцарей за те дремуче-тёмные века.
13-го, в пятницу, их всем гамбузом арестовали, пытали, заставили оговорить самих себя и жгли за это на кострах без малейшей презумпции. Кто выжил — ушли в подполье, стали масонами и теперь заведуют всемирной банковской
