Читаем без скачивания Проклятие королей - Филиппа Грегори

Дуэнья, дока Эльвира, бросает на меня холодный взгляд и выходит из комнаты следом за своей подопечной. Я возвращаюсь к постели принца, понимая, что поклялась и его жене, и его матери, что присмотрю за ним, но от моего присмотра будет мало толка, если бледный юноша, который так мечется под пологом огромной кровати, стал жертвой отцовской болезни и материнского проклятия.

День тянется до боли медленно. Принцесса послушно гуляет в саду и занимается в своих покоях, каждый час посылая узнать, как ее муж. Я отвечаю, что он отдыхает, что лихорадка пока не спала. Я не говорю, что ему все хуже, что он мечется в бреду, что мы послали за королевским врачом в Лондон и что я протираю губкой с уксусом и ледяной водой его лоб, лицо и грудь, но ничто его не остужает.

Катерина отправляется в круглую часовню во дворе замка и на коленях молится о здравии своего юного супруга. Поздно вечером я выглядываю из окна в башне Артура и вижу, как ее свеча мерцает в темном дворе, а за ней из часовни в спальню идут ее дамы. Надеясь, что она сможет уснуть, я возвращаюсь к постели и к мальчику, который горит в жару. Бросаю в огонь очищающие соли и смотрю, как пламя становится голубым. Беру Артура за руку, чувствую, как влажны от пота его горячие ладони, как колотится под моими пальцами пульс, и не знаю, чем ему помочь. Боюсь, что ему ничем не поможешь. Долгой ночью, в холодной тьме я начинаю думать, что он умрет.

Завтракаю я в его покоях, но есть мне не хочется. Артур бредит, он не принимает ни еды, ни питья. Я велю постельничим подержать его и насильно вливаю ему в рот слабое пиво, пока он не начинает давиться, кашлять и глотать, а потом его снова укладывают на подушку, и он мечется в постели – горячий, и делается все горячее.

Принцесса приходит под дверь спальни, за мной присылают.

– Я должна с ним увидеться! Вы не можете мне помешать!

Я закрываю за собой дверь и преграждаю принцессе путь, бледная от решимости. Под глазами у нее тень, словно помятая фиалка. Она не спала этой ночью.

– Болезнь может быть тяжелой, – говорю я, не произнося самого страшного. – Я не могу вас впустить. Я нарушу свой долг, если позволю вам войти.

– Вы служите мне! – кричит дочь Изабеллы Испанской, приведенная страхом в ярость.

– Я служу Англии, – тихо отвечаю я. – И если вы носите во чреве наследника Тюдоров, то я служу и этому младенцу, и вам. Я не могу позволить вам подойти ближе, чем к изножью кровати.

Она едва не падает.

– Впустите меня, – умоляет она. – Прошу вас, леди Маргарет, просто пустите меня на него взглянуть. Я встану, где скажете, я все сделаю, как велите, но ради Божьей Матери, дайте мне увидеть его.

Я веду ее мимо толпы ожидающих, которые благословляют ее, мимо стола, на котором доктор устроил аптечку с травами, маслами и пиявками, извивающимися в банке, сквозь двустворчатую дверь, в спальню, где тихо и неподвижно лежит на кровати Артур. Когда она входит, он открывает темные глаза, и первое, что он шепчет, – это:

– Я тебя люблю. Не подходи.

Она вцепляется в резной столб у изножья кровати, словно удерживаясь от того, чтобы забраться и лечь с принцем рядом.

– Я тебя тоже люблю, – не дыша, произносит она. – Ты поправишься?

Он просто качает головой, и в этот миг я с ужасом понимаю, что не сдержала обещание, данное его матери. Я сказала, что уберегу его, и не уберегла. От зимнего неба, от восточного ветра – кто знает, откуда? – он подхватил проклятие отцовской болезни, и Миледи мать короля настигнет проклятие двух королев. Она заплатит за то, что сотворила с их мальчиками, она увидит, как похоронят ее внука и, без сомнения, ее сына. Я делаю шаг вперед и обнимаю принцессу за тонкую талию, чтобы увести.

– Я вернусь, – говорит она Артуру, нехотя отходя от него. – Останься со мной; я тебя не предам.

Весь день мы боремся за него так неистово, словно мы – пехота, увязшая в грязи Босуортского поля. Мы клеим жгучие пластыри ему на грудь, ставим пиявки к ногам, протираем лицо ледяной водой, кладем под спину грелку. Он лежит белый, как мраморный святой, а мы истязаем его всеми видами лечения, какие можем придумать, и все равно он потеет, словно в огне, и ничто не спасает его от жара.

Принцесса возвращается, как обещала, и на этот раз мы говорим ей, что у принца потливая горячка, что к нему нельзя подходить, только стоять на пороге спальни. Она отвечает, что ей нужно побеседовать с ним наедине, и приказывает всем нам выйти из комнаты, а сама стоит на цыпочках, держась за дверной косяк, и обращается к принцу поверх усыпанного травами пола. Я слышу, как они наскоро обмениваются клятвами. Он просит ее обещать ему что-то, она соглашается, но умоляет, чтобы он поправился. Я беру ее под руку.

– Ради его же блага, – говорю я, – оставьте его, так надо.

Артур приподнялся, опершись на локоть, я мельком вижу смертельную решимость на его лице.

– Обещай, – говорит он. – Прошу, ради меня. Обещай мне, любимая.

Она выкрикивает:

– Обещаю! – будто это слово у нее вырывают силой, будто не хочет исполнить его последнее желание, и я увлекаю ее прочь из комнаты.

Колокол замковых часов бьет шесть, духовник Артура дает ему последнее причастие, и тот откидывается на подушку и закрывает глаза.

– Нет, – шепчу я. – Не сдавайся, не сдавайся.

Я должна бы молиться в изножье кровати, но вместо этого прижимаю стиснутые кулаки к мокрым глазам и могу лишь шептать: «Нет». Я не помню, когда в последний раз выходила из комнаты, когда ела или спала, но я не могу вынести, что принц, этот изумительно красивый и одаренный молодой принц, умрет – под моей опекой. Я не могу вынести, что он простится с жизнью, с прекрасной жизнью, исполненной стольких надежд и обещаний. Я не смогла научить его тому, во что верю сильнее всего: ничто не может быть важнее самой жизни, нужно цепляться за жизнь.

– Нет, – говорю я. – Не надо.

Молитвы не могут его остановить, он ускользает, пиявки, травы, масла и обожженное сердце воробья, привязанное ему на грудь, не в силах его удержать. Когда колокол бьет семь, он уже мертв, и я подхожу к постели, чтобы расправить ему воротник, как делала, когда он был жив, закрываю его невидящие темные глаза, разглаживаю и ровняю вышитое покрывало на его груди, словно подтыкаю его на ночь, и целую его холодные губы.

Я шепчу: «Благослови тебя Господь. Спи, милый принц», – посылаю за женщинами, чтобы его обмыли, и выхожу из комнаты.

Ее Светлости королеве Англии

Дорогая кузина Елизавета,

Вам уже должны были сообщить, так что это частное письмо: от женщины, которая любила его, как мать, к матери, которая любила его сильнее всех. Он мужественно встретил смерть, как все мужчины в нашей семье. Страдания его были недолги, он умер христианином.

Я не прошу простить меня, за то, что не смогла его спасти, потому что сама себя никогда не прощу. Не было иных признаков, лишь потливая горячка, а от нее нет лекарства. Не вините себя, на нем не было следов проклятия. Он умер все тем же любимым отважным мальчиком, от болезни, которую армия его отца, сама того не зная, принесла в эту несчастную страну.

Я привезу его вдову, принцессу, к вам в Лондон. Сердце этой молодой женщины разбито. Они полюбили друг друга, и ее потеря невосполнима.

Как и ваша, моя дорогая.

И моя.

Маргарет Поул.

Моя кузина королева присылает свой личный паланкин, чтобы вдова отправилась в долгое путешествие до Лондона. Катерина в пути подавлена и молчалива, каждую ночь в дороге она отходит ко сну, не произнося ни слова. Я знаю, она молится о том, чтобы не проснуться. Я спрашиваю ее, как должно, не думает ли она, что может носить дитя, и этот вопрос заставляет ее трепетать от гнева, словно я вторгаюсь в сокровенную область ее любви.

– Если вы носите дитя и если это дитя – мальчик, то он станет принцем Уэльским, а потом, позже, королем Англии, – мягко говорю я ей, не обращая внимания на трепет ее ярости. – Вы будете такой же могущественной женщиной, как леди Маргарет Бофорт, которая сама избрала себе титул: Миледи мать короля.

Она едва может заставить себя говорить.

– А если нет?

– Тогда вы вдовствующая принцесса, а принц Гарри станет принцем Уэльским, – объясняю я. – Если у вас не будет сына, который примет титул, он отойдет принцу Гарри.

– А когда умрет король?

– Во имя Господа, пусть этот день придет нескоро.

– Аминь. Но когда придет?

– Тогда принц Гарри станет королем, а его жена, кем бы она ни была, будет королевой.

Она отворачивается от меня и уходит к камину, но прежде я вижу презрение, промелькнувшее на ее лице, когда речь шла о младшем брате принца Артура.

– Принц Гарри! – презрительно восклицает она.

– Вы должны принять место в жизни, которое определит Господь, – тихо напоминаю я.

– Не должна.

– Ваша Светлость, вы пережили страшную потерю, но вам нужно смириться с судьбой. Воля Господа в том, чтобы все мы приняли свою участь. Возможно, Господь повелел, чтобы вы лишились титула? – предполагаю я.