Читаем без скачивания Пополам - Трауб Маша

– Так я-то тут при чем? Георгий позвонил, сказал, тебе плохо, билеты уже куплены. Он мне купе оплатил, представляешь? Так что плохого, что муж беспокоится? Вот ты его подвела. В доме срач, еды нет. Неужели трудно сготовить?

– Я все время с Антошкой, – ответила Аня.

– Так нельзя. Нужно с мужем, – строго заметила мать.

– Ты мне сейчас советы в личной жизни даешь или молодой хозяйке на заметку? – хмыкнула Аня.

– Георгий – очень благородный человек. Он мне дал денег на новый насос – поставить на даче. Еще обещал бойлер оплатить. Любой мужчина хочет приходить в чистый дом, где пахнет домашней едой и где его встречает красивая жена. А не… – Мать сморщилась, глядя на собственную дочь, будто та стояла облитая помоями в буквальном смысле слова.

– Да, я не справляюсь. Не хочу готовить. Не хочу убирать. Так что, убить меня за это нужно? – заорала Аня.

После этого она слушала лекцию частного врача о важности и жизненной необходимости грудного вскармливания: нужно кормить грудью «до конца», «до последней капли», только тогда у ребенка появится иммунитет, разовьется мозг и установится связь с матерью.

– У меня не хватает молока. Там даже не молоко, а вода, – твердила Аня. – Антоша не наедается и плачет.

– Тогда мы сдадим анализ и только после этого будем рассматривать возможность искусственного вскармливания. А пока – кормите грудью, старайтесь, сцеживайтесь.

– А если врач из поликлиники считает по-другому? – спросила Аня.

– Или вы обслуживаетесь в поликлинике, или частным образом. Выбирайте. – Врач говорила с неприкрытой брезгливостью, будто речь шла о еде из ивановской рабочей столовки и блюдах из лучшего московского ресторана. Аня не сказала, что привыкла есть в столовке, в ресторан попала впервые с Георгием и предпочла бы ходить в поликлинику к доброй и уставшей Светлане Андреевне, которая считает, что мать не должна страдать и мучиться.

– Ваше молоко мы отправим в лабораторию, после этого поговорим, – заявила частный врач, уже сделав выводы без всякого анализа. Молоко было плохим, как и ребенок. У Ани, помимо некачественного и скудного количества молока, оказались неудачные соски, у Антона – недостаточно выраженный сосательный рефлекс. – Вы можете мне звонить, если у вас возникнут вопросы. Ваш супруг уже все оплатил.

Аня поняла, что ей не оставили выбора. Так и оказалось. Татьяна Анатольевна приходила раз в неделю, мать перед ней лебезила, Антошка начинал истошно плакать, когда врач его осматривала. Аня пила какие-то чаи, настои, сцеживалась, пихала грудь измученному и изголодавшемуся сыну, тот ее выплевывал. По ночам, убедившись, что мать уснула, Аня смешивала в бутылочке смесь и кормила сына. Антон жадно сосал, после чего они оба, обессиленные, засыпали. Аня едва успевала вымыть бутылочку, вытереть ее и поставить смесь в дальний ящик, заставив кастрюлями.

Мать полностью взяла на себя хозяйство – бегала по магазинам, лепила котлеты, жарила картошку. Выставляла перед зятем тарелки и стояла на изготовку – вдруг тот что-то пожелает?

– Может, компотику подлить? – спрашивала она услужливо. – Хороший сварила, из свежих ягод. Надо бы на зиму заморозить, чтобы Антоше варить. Можно? Я бы на рынок сходила, купила клюквы, облепихи.

Георгий кивал и выдавал деньги на ягоды. Мать отчитывалась, показывая разложенные по пакетам в морозилке ягоды.

– Какой суп на завтра сварить? Щи, борщ или, может, грибной? Куриный? – согласовывала мать с зятем его питание на следующий день. – Сырники пожарить или оладушки на завтрак? Может, омлет в духовке?

Георгий наслаждался. Говорил, «борщ» или «сырники». На завтрак просил омлет, запеченный в духовке, как в детском саду. Мать всплескивала руками от радости.

– Ты совершенно не ценишь своего счастья. Такой муж тебе достался. Не пойму, что он в тебе нашел, – выговаривала мать Ане, когда Георгий уходил на работу. – Вот, доешь сырник, жалко выбрасывать. – Мать ставила перед ней тарелку Георгия с недоеденным сырником. У Ани подступала к горлу тошнота. Она вставала и варила себе яйцо. Мать делала скорбное лицо и доедала сырник.

Как-то Аня до одури захотела пшенки. Той самой, из детства. Которая на утро – с молоком и сахаром, а в обед – с поджаренным луком в качестве гарнира. Из духовки, в горшке. Всегда требующая много масла, сахара – если на завтрак, побольше соли – если на обед, дышащая, будто разговаривающая. Пшенка – главная каша ее детства. Аня сварила пшенку на гарнир. Поставила на стол. Надеялась порадовать Георгия. Он увидел и отбросил вилку. Ушел. Даже не попробовал. Аня сковырнула с горшка фольгу и стала есть. Это было невозможно вкусно. Антон заплакал, и Аня взяла его на руки. Дала попробовать буквально несколько крупинок. Он зачмокал от наслаждения, она сама, кажется, впервые поела с удовольствием, досыта.

Мать носилась в панике по кухне.

– Пюрешечка есть с котлеткой. И гречка, как вы любите. Еще рисик с морковкой, – причитала она.

Георгий вернулся за стол, согласившись на «рисик с морковкой». Мать была счастлива.

Аня не понимала, почему Георгий так отреагировал на пшенку.

Мать считала, что пшенка – это не для него. «Каша для курей», как говорила она. И Аня опять осталась виновата, раз не поняла, какой гарнир понравится ее мужу.

– Прости, я не знала, что ты не любишь пшенку, – сказала она мужу.

Георгий не счел нужным ей ответить.

Спасали Аню только встречи с Наташей, которые стали редкими. Частная врачица категорически запретила гулять с Антошей по магазинам и другим местам с большим скоплением людей. Только по лесополосе за неимением парка. Наташа не всегда могла себе позволить гулять по лесополосе. Ей нужно было забежать в магазин, в аптеку, на почту, в сберкассу и так далее. Но иногда они шли с колясками по дорожке.

– Не могу больше. Эта врачица хуже моей матери. Антоша, как только ее видит, начинает вопить. Он ее боится. У меня грудь уже синяя от сцеживания, – призналась как-то Аня подруге.

– Частный врач – это дорого, да? – спросила Наташа.

– Не знаю, муж платит, – ответила Аня.

– Это ведь хорошо. Не надо в поликлинику таскаться. И в очереди сидеть тоже не надо, – заметила Наташа.

– Я бы лучше в очереди посидела к Светлане Андреевне, чем с этой грымзой раз в неделю общаться. Понимаешь, она говорит так, будто я недомать какая-то. Все не так делаю. У Антоши сыпь на попе появилась, так она со мной в таком тоне разговаривала, будто я хотела убить собственного ребенка. Мать меня тоже во всем винит. Лебезит перед Георгием, чуть ли не в ноги ему кланяется. Заладила, какой он щедрый – и на насос, и на бойлер деньги дал. Еще ремонт обещал оплатить.

– Это же хорошо, что он о твоей маме заботится, – заметила Наташа.

– Конечно, хорошо, только они – Георгий, мать, врачица, – вообще исключили меня. Сами все решают. Как кормить Антошу, как и где с ним гулять. Я не имею права слова. Не могу так больше, – призналась Аня.

– Слушай, прости, пожалуйста, можем мы до магазина добежать? Мне надо на ужин что-нибудь купить. Постоишь с коляской? – попросила Наташа.

– Конечно.

Аня стояла с двумя колясками, когда из магазина вышла мать, нагруженная пакетами.

– Ты что тут делаешь? – ахнула она. – Тебе же запрещено!

– Что запрещено? Помочь подруге? – возмутилась Аня.

– Татьяна Анатольевна сказала, чтобы ты гуляла в лесополосе. Здесь же столько людей, инфекции. А если Антоша заболеет? Кто будет виноват? – начала причитать мать.

– Конечно, я, кто же еще? Во всем ведь я виновата. Всегда, – огрызнулась Аня.

– Не такой я тебя воспитывала. Стыдно за тебя. Чего тебе еще нужно? Чего желать? На голову счастье упало, так ты его не ценишь. Даже ребенка не могла нормального родить, – мать поджала губы.

И тут Аня не сдержалась. Будто прорвало.

– Ты хочешь сказать, что Антоша больной? – заорала она на всю улицу. – Что я ущербная? Тебе другой нужен внук? Щекастый и толстый? А если не такой, как ты ожидала, значит, все, плохой, бракованный?