Читаем без скачивания Виток истории - Игорь Маркович Росоховатский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он появился ровно за пять минут до звонка: лопоухий, сухощавый, с курчавой шевелюрой, запавшими строгими глазами, быстрый и стремительный в движениях. Саше Митрофанову, кинувшемуся было заводить «душевный разговор», он так сухо бросил «доброе утро», что тот сразу же пошел к своей лаборатории и в коридоре поругался с добрейшим Мих-Михом.
В директорском кабинете Мих-Миха ждала новая неприятность.
— Уберите из коридоров все эти потертые диваны, — сказал директор. — Кроме тех двух, которые у вас называют «проблемным» и «дискуссионным».
— Выписать вместо них новые? — со свойственным ему добродушием спросил Мих-Мих.
У директора нетерпеливо дернулась щека.
— А что, стоя женщинам очень неудобно болтать? — спросил он и отбил охоту у Мих-Миха вообще о чем-либо спрашивать.
Это был первый приказ нового шефа, и его оказалось достаточно, чтобы директора невзлюбили машинистки, уборщицы и лаборантки, проводившие на диванах лучшие рабочие часы.
— Меня зовут Торием Вениаминовичем, — сказал он на совещании руководителей лабораторий. — Научные сотрудники (он подчеркнул это) для удобства могут называть меня, как и прежнего директора, по инициалам — ТВ — или по имени.
Многие из нас тогда почувствовали неприязнь к нему. Он не должен был говорить, как нам называть его. Это мы всегда решали сами. Так получилось и теперь. После совещания мы называли его «Тор», а между собой — «Тор I», подчеркивая, что он у нас не задержится.
Люду, пришедшую просить об отпуске за свой счет, он встретил приветливо, спросил о больной маме. Его лицо было сочувственным, но девушке казалось, что он ее не слушает, так как его взгляд пробегал по бумагам на столе и время от времени директор делал какие-то пометки на полях. Люда волновалась, путалась, умолкала, и тогда он кивал головой: «Продолжайте».
«Зачем продолжать, если он все равно не слушает?» — злилась она.
— Мама осталась совсем одна, за ней некому присмотреть. Некому даже воды подать, — грустно сказала девушка, думая о Грише, который заждался ее и шлет пылкие письма.
— Ну да, к тому же, как вы сказали раньше, ей приходится воспитывать вашу пятнадцатилетнюю сестру, — заметил директор, не глядя на Люду, и девушка почувствовала, что он уже все понял и что врать больше не имеет смысла.
— До свидания, — сказала она, краснея от стыда и злости.
Люда так и не поехала к Грише, что, впрочем, спасло ее от многих неприятностей в будущем. Но директору она этого не простила.
Затем Top I прославился тем, что отучил Сашу Митрофанова задерживаться после работы в лаборатории.
Однажды он мимоходом сказал Саше:
— Если все время работать, то когда же будете думать?
Гриша Остапенко, вернувшись из села, где напрасно прождал Люду, пришел к директору просить командировку в Одессу. Лицо Тора I казалось добрым. Словно вот-вот лучи солнца, ломаясь на настольном стекле, брызнут ему в глаза, зажгут там веселые искорки. Но это «вот-вот» не наступало…
Остапенко рассказывал о последних работах в институте Филатова, с которыми ему необходимо познакомиться.
Директор понимающе кивал головой.
— Мы сумеем быстрее поставить опыты по восстановлению иннервации глаза…
Директор снова одобрительно кивнул, а Остапенко умолк. «Кажется, «увертюра» длилась достаточно?» — подумал он, ожидая, когда директор вызовет Мих-Ми-ха, чтобы отдать приказ о командировке к морю и солнцу.
Top I посмотрел на него изучающе, потом сказал без нотки юмора:
— К тому же неплохо в море окунуться. Голову освежает…
Остапенко пытался что-то говорить, обманутый серьезным тоном директора, не зная, как воспринять его последние слова. A Top I наконец вызвал Мих-Миха и приказал выписать Остапенко командировку в Донецк.
— Сфинкс! — в сердцах сказал в коридоре Гриша Остапенко. — Бездушный сфинкс!
Нам пришлось забыть «доброе старое время». Где-то лениво и ласково плескалось синее море, шумели сады, звали в гости родственники «завернуть мимоходом», но больше никому в институте не удавалось ездить в командировки по желанию. Теперь мы ездили только туда, куда Top I считал нужным. (Если быть до конца честным, надо признать, что это всегда было в интересах дела.)
Одним словом, как вы уже понимаете, к нему питали одинаковые чувства многие — от швейцара до ученого секретаря, — и если он все-таки удержался на новом месте, то не из-за пылкой любви коллектива.
Но завоевал наше уважение он совершенно неожиданно.
Каждый месяц мы устраивали шахматный блицтурнир. Победитель должен был играть с «ВМШП». Так мы отыгрывались на победителе, потому что если бы даже чемпион мира стал играть с «ВМШП», то это походило бы на одновременную игру одного против миллиона точных шахматистов.
Победителем в этот раз был Саша Митрофанов. Он бросил последний торжествующий взгляд на унылые лица противников, затем на «ВМШП», обреченно вздохнул, и его лицо вытянулось.
Он проиграл на девятнадцатом ходу.
Даже Сашины «жертвы» не радовались его поражению. В том, как «ВМШП» обыгрывала любого из наших чемпионов, были железная закономерность и в то же время что-то унизительное для всех нас. И зная, что это невозможно, мы мечтали, чтобы «ВМШП» проиграла хотя бы один раз, и не за счет поломки.
Саша Митрофанов, натянуто улыбаясь, встал со стула и развел руками. Кто-то пошутил, кто-то начал рассказывать анекдот. Но в это время к шахматному столику подошел Top I. Прежде чем мы успели удивиться, он сделал первый ход. «ВМШП» ответила. Разыгрывался королевский гамбит.
После размена ферзей Top I перешел в наступление на королевском фланге. На каждый ход он тратил вначале около десяти секунд, потом — пять, потом — одну, потом — доли секунды. Это был небывалый темп.
Вначале я думал, что он просто шутит, двигает фигуры как попало, чтобы сбить с толку машину. Ведь не мог же он за доли секунды продумать ход. Затем послышалось свистящее гудение. Оно означало, что «ВМШП» работает с повышенной нагрузкой. Но когда машина не выдержала предложенного темпа и начала ошибаться, я и все остальные ребята поняли, что каким-то непостижимым образом наш директор делает обдуманные и смелые ходы. Он бил машину ее же оружием.
— Мат, — сказал Top I, не повышая голоса, и мы все увидели, как на боковом щите впервые за всю историю «ВМШП» загорелась красная лампочка — знак проигрыша.
Да, мы кричали от восторга, как дикари, хотя