Читаем без скачивания Невыдуманные рассказы - Евгений Ройзман

Проехали через Искор. Древняя столица пермских князей. Все завалено снегом. Волки выходят из леса и таскают собак. Прямо с дворов. Совершенно случайно встретил отца Александра. Вокруг него куча детишек. Веселые. Прыгают в сугроб. Вообще дети в тех краях есть. Ходят в школу, бегают по улицам. Настоящие дети. В наших деревнях уже этого не видно.

А потом поехали в Ныроб. Четыреста лет назад там уморили боярина Михаила Романова. Сейчас вокруг одни лагеря. Живут с леса. Но лес уже кончается. Поговорили с местными. Местные сказали, что мы до Печоры не проедем. Мы внимания не обратили, потому что местные всегда так говорят. И поехали.

Западный склон завален снегом. Деревья ломает. И даже следов звериных нет, потому что, видимо, мигрировали. Зимники до какого-то момента чистили, а потом бросили. Доехали до Валая. До Валая дорога расчищена. Свернули на Верхнюю Колву. Там время от времени ходит трелевочник, а за ним полноприводный «Урал» с вахтовкой раз в две недели. Мы поехали. Ноль градусов, если машина в подъеме останавливается, то вперед уже не едет. Развернуться невозможно. Надо пятиться назад. Как-то доехали.

Наткнулись на пункты оперативного контроля. Дежурят в них тэки-поселенцы. Говорят, что много побегушников. А дорог нет, и мимо этих избушек никому не пройти. Мне кажется, за сигареты и за водку пропустят кого угодно.

Переночевали в Колве, в гостинице. Все очень чисто, люди все доброжелательные. Вокруг очень много зэков, бывшие и настоящие и поселенцы. И очень много детей. Облепили машины, глаза у всех горят. Хорошие дети, любознательные.

Поговорили со взрослыми. Говорят, что зимники есть, но их никто не чистит. Из Коми к ним уже два года никто не приезжает.

Все-таки мы утром выдвинулись, и начался снегопад. Просто в снежное царство попали. И не стали умничать, просто развернулись и поехали обратно. В общем, попал в плен — подними руки. Доехали до Чердыни, налупились вкусных пельменей. Перевалили через хребет и ночью были в Верхотурье (первый русский город на Урале). Переночевали. Снега на восточной стороне хребта нет вообще. В полях трава торчит. Доехали до Всехсвятской церкви, которую Игорь Алтушкин построил над камнем, с которого Семен Верхотурский рыбу ловил (этот камень есть на всех житийных иконах, так все и выглядит), и оттуда — в Меркушино. Меркушино восстанавливал тоже Игорь Алтушкин вместе с Андреем Козицыным.

А потом по лесным дорогам напрямую уехали до старинной деревни Махнево (1624 года). Куча звериных следов: и заячьи, и лосиные. Оттуда — на Нижнюю Синячиху. Через несколько часов были в моей родной деревне Мироново, где нас встретили, затопили баню, накрыли стол и напекли пирожков. И когда мы уже доели все пирожки, Леха Макаров посмотрел на нас, вздохнул и сказал:

— Это была очень напряженная экспедиция…

Утром встали, не торопясь доехали до Невьянска. Залезли на башню. Потом до знаменитого Быньговского храма. Храм построен в честь Николы Чудотворца в конце XVIII века и ни разу не закрывался. А иконостас и оба придела расписывали невьянские иконописцы Богатыревы (?), Малыгановы и Чернобровины. А потом проехали через Кунару, зашли в гости к Лидии Харитоновне. Тот, кто увидел домик в первый раз, испытал культурный шок. Вернулись домой. И пошли в баню к Лехе Макарову, где подвели итоги.

Проехали мы две тысячи километров (я немножко вспомнил зимнее вождение). Посмотрели много красивых мест: Соликамск, Чердынь, Ныроб, Верхотурье, Меркушино, Нижнюю Синячиху, Невьянск и т. д. Увидели, что везде живут добрые люди. Выяснили, что швейцарцы стойкие и могут пить наравне с русскими. Узнали, что все швейцарские ножи делаются в Китае (увы!). Убедились в том, что «тойоты» не ломаются. Кроме того, получили много дополнительной полезной информации.

И все равно вертится фраза из Конька-Горбунка: «…И всю ночь ходил дозором у соседки под забором…»

ЖИМ ЛЕЖА

Тренируюсь вчера, жму лежа. В это время заходит Дюша в красных лакированных кроссовках, смотрит по сторонам и бодрым голосом: «А что, девчонок-то в зале нету? Странно, ни одной девчонки в зале. А чего тогда этот тут пыхтит, старается?» Я засмеялся и чуть себя не придавил. Кое-как поставил штангу, отругал Дюшу и вспомнил одну волшебную историю.

В конце 80-х годов мы тренировались в подвале на Челюскинцев. В одном зале подушки и мешок висел, а во втором — все станки. И вот я в конце тренировки, уже в последнем подходе, решил пожать максимум. Вокруг никого нет, кроме Димы Павлова, он гам где-то, в углу, с какими-то подростковыми гантелями упражнялся. Поставил сто семьдесят пять килограммов и лег. Снял штангу легко, а на грудь бросить побоялся, начал опускать аккуратно, и, когда уже жал в мертвой зоне, она у меня не пошла. Я какой-то момент подержал, встал на мост и ничего не смог сделать. Орать сил нету. Опустил на грудь. Она у меня по мокрой груди скользнула — и на горло. Я держу, сколько могу, мне смешно, глаза выпучил, задыхаюсь, еще и смеюсь. Дима бросил свои гантели, подбежал ко мне, схватился за штангу цепкими руками пианиста. Постоял так немножечко, побежал в другой зал звать на помощь. Забегают Андрюха Урденко с Димой Дугиным, схватили с двух сторон и тоже начали хохотать. Оба в боксерских перчатках! В конце концов освободили. Всем смешно, у всех истерика. А мне очень плохо, но все равно смешно. Вот, думаю, фраер!

Домой приехал едва живой, мне еще и попало: «Ты где шлялся?!» «На тренировке, — говорю, — был». — «Да? А почему тогда вся грудь исцарапана и засосы на шее?»

И что мне делать? Я же не могу сознаться, что меня штангой придавило!

ВСЕ НЕ СЛУЧАЙНО

Чуть не убился! Еду в Невьянск по Серовскому, не быстро, сто двадцать — сто тридцать километров в час. Вдруг хлопок! И повело… Переключился с пятой на третью с добавлением газа, чтоб не дернулась, и плавно-плавно начал выводить к обочине, не притормаживая. Скатился. Вроде несколько секунд, а рубашка к спине прилипла. Выхожу, так и есть, выстрелило заднее левое колесо. Тьфу ты, блин! Надо менять, холодно, колесо килограммов пятьдесят весит, да и просто обидно… И вдруг останавливается машина, а там моя сестрица с мужем, его тоже Женей зовут. И мы с ним вдвоем, как на соревнованиях, перекинули колесо за несколько минут. Еще денег у сестры взял. Вот как удачно остановился!

А последний раз я пробил колесо в 2006 году. Это же самое! Выезжал из экспедиции со стороны Костромы, ехал в направлении Кирова. Там вообще места безлюдные и дорога-то какая-то странная — ни одной машины, ни встречной, ни попутной. Дождь начинается, а я без домкрата. Правильно, на фиг в экспедиции домкрат. И вот стою, репу чешу, тоска тоскливая. Понятно, что я все равно что-нибудь бы изобрел… Уже полез за топором, и вдруг в этой пустыне появляется машина. И не просто машина, а такая серьезная, подготовленная. Останавливается, и оттуда вылезает старый гонщик Сан Саныч Трушников (ух как я обрадовался!), которого я последний раз видел на «Тосненских болотах»[3] пять лет назад, и у него есть и домкрат, и компрессор, и все, что ни пожелаешь. Мы с ним быстро перекинули колесо, поговорили, выпили чая. Я ему говорю: «Сан Саныч, ты только никому не рассказывай, что я без домкрата езжу». А Сан Саныч говорит: «Женя, а зачем теперь тебе домкрат, ты уже все равно без запаски?!»

ИРБИТСКАЯ-СТРИТ

Когда я был президентом Фонда, день заканчивал очень поздно, потому что ездил на Белоярку, заезжал на Изоплит в реабилитационный центр и только после этого, полностью высушенный, почти ночью ковылял домой.

А Витя Махотин жил прямо по дороге, на улице Ирбитской. Витя называл ее «Ирбитская-стрит» и добавлял, что раньше он жил на «Финских коммунаров-стрит».

У меня руль прямо сам туда поворачивал. Я стукал кулаком в стенку, заходил.

Витя жил небогато, но очень чисто. У него в комнате была куча книжек и картинки. Картинки он мне дарил (а я еще, болван, кочевряжился и не всегда брал). Мы с ним чаю заварим в эмалированных кружках, пряники, сахар… И сидим, о жизни разговариваем.

А тут как-то Витя достал альбом с фотографиями.

Я смотрел, смотрел:

— Витя, а сколько у тебя детей?

Не задумываясь:

— Восемнадцать.

Я взвыл:

— Витя, ну хорош врать! Если б ты сказал «пять», ты б меня уже убил наповал. Ну, скинь немножко!

— Хорошо. Шестнадцать. Но больше не скину, даже не проси! — Вскочил. Борода всклокочена. — И не вздумай торговаться, я против истины не пойду!

Я говорю:

— Ну, хорошо, перечисли.

— Лешка, Петька, Ленка, Илюху ты знаешь, Анька, Вовка, Прохора ты знаешь, Серега, Клавка…

Бормотал, бормотал, загибал пальцы — сбился.

— Слушай, — говорит, — я ведь тебе наврал. Похоже, все-таки восемнадцать.

Я тем временем фотки смотрю:

— Витя, ты сколько раз был женат?

— Восемь. Или девять. Вот здесь точно не скажу — соврать боюсь.