Читаем без скачивания Стилист (СИ) - Лось Наталья

Геля и Лена позировали друг дружке, но становиться единственными обладательницами такого замечательного угара было недостаточно весело. Им требовались зрители!

Когда Геля показалась в одном из «карнавальных костюмов» между стойками с развешенной одеждой, в зале находилось человек пять покупателей. Моделька училась не один год особому мастерству — показывать необычные задумки странных дизайнеров, которые ни за что не надели бы на своих подружек воплощение своих ошеломляющих идей.

Ноги в черных чулках заплетались медленными восьмёрками. Лицо — всегда без эмоций. Пять шагов, стоп, поворот. Улыбнёшься — проиграла!

Надо пройти до кассы, повернуться и профессионально дойти обратно до кабинки. Выходить из роли нельзя.

Два раза Геля поступала в театральный на актёрское отделение, готовилась и в третий раз. В ЦУМе успешно отрабатывались этюды по актёрскому мастерству. В роли топ-модели она каждый раз импровизировала и ни разу не повторилась.

Бесчисленные малиновые воланы колыхались вокруг Гели. Она заставляла их трепетать, делая резкие остановки, крутые повороты, разгоняла их, придумывая разные трясучие движения: то цыганщина откровенная, то танец живота. Телефонных кинооператоров хватало с избытком.

Вечером выступление обязательно появится в социальных сетях. Чей выход соберёт больше лайков?

Лена выбрала для себя двухцветный балахон с хищным принтом. «шкуры желтого леопарда», с косой фиолетовой вставкой на груди, украшенный бриллиантами из пластмсассы. Юбка показалась ей совершенно лишней, а уж брюки — тем более. Даже дети знают, что в Африке, где охотятся на леопардов, штаны и юбка — не главные части одежды.

Насмеявшись в примерочной кабинке, Лена задушила в себе все эмоции и, решительно сдвинув занавеску примерочной, вышла на людское обозрение. Сделав пару нервных шагов, она вдруг столкнулась глазами с человеком в смешной кепке: он ей кого-то очень напоминал.

Юрик, которого Маруся привела на закупку одежды, услышал музыку и, как сомнамбула, двинулся туда, где разворачивалась весёлая игра двух манекенщиц. Он не сводил с них глаз и пытался ухватить своей травмированной извилиной суть воспоминаний.

Стилист будто попал в кривое зазеркалье. Вроде это всё уже случалось в его жизни, но сейчас повторяется в очень плохом формате! Какая-то зудящая яркая гадость что-то пытается ему напомнить. От бессилия Юрик заплакал.

Маруся, увидев, что он расстроился, вытащила Стилиста из толпы и стала утирать ему, как маленькому, лицо. А он терпел и смотрел на неё несчастными глазами, выдавливая из себя какой-то вопрос, который состоял из одного звука:

— О? О?

Она силком тащила его подальше от непонятного ей перфоманса, заставляющего его память копаться в ненужных воспоминаниях и восстанавливать свою прежнюю, не подходящую Марусе, жизнь.

Юрик не выносил любого насилия. Он тщетно пытался выдернуть свою руку из Марусиной, сопротивлялся, максимально выбрасывая в окружающее пространство свои руки и ноги, хватался за попадающиеся по дороге стойки, круговые вешалки, покупательниц. Вокруг него падало железо, скрипели ножки под кассами, обрывались ручки у пакетов, визжали и ругались тётки с красными лицами и девушки со злыми бровями. Кассирши терзали кнопку вызова милиции.

Маруся, собрав последние силы, вытолкала Юрика к эскалатору, и они относительно спокойно съехали на один этаж вниз. Дурацкая система спусков: «то эскалатор, то лестница» не давала Марусе шанса отдохнуть. На лестнице Алик-Юрик легко находил за что уцепиться. Она отдирала его пальцы от перил, подставляла подножки, тянула и пихала, ругаясь про себя чудовищными непечатными словами, стаскивая его всё ниже, к спасительному выходу. И какой же он, зараза, был тяжёлый, корчеобразный. Она вдруг оставила Стилиста в покое — сил не осталось волочить его дальше. Опустилась на ступеньки и сдалась. А он, почувствовав свободу, мгновенно успокоился, протянул ей руку, и они, как нормальные люди, вышли из боковой двери прямо к летнему кафе.

— Мороженого хочешь? — едва переводя дыхание спросила Маруся.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Он с любопытством принял из её рук эскимо «Каштан». Стилист абсолютно не помнил: что может быть под блестящей обёрткой. Маруся сняла фольгу с мороженого и ткнула его в рот Алику-Юрику, измазав немного ворот рубашки, потому что он уворачивался, а она не сразу попала. Стилист дотронулся языком до застывшего шоколада, зажмурил глаза, вспомнил этот восхитительный вкус. Его мозг активизировался, требовал новых зацепок, чтобы всё в голове стало на места. Та-дам! Такое яркое, приятное, знакомое защекотало нервы. Юрик впился глазами в манекен, стоящий прямо перед ним за стеклом магазина. Витрина арендовалась «Карамелями», и на манекене висело одно из странных платьев салона, а манекен для этого платья готовил он. Стилист изменил пропорции куклы, изготовил специальный парик, над которым трудился неделю. А на левой ладошке манекена он когда-то оставил свой автограф.

Юрик, не отрываясь смотрел на платье, морщил лоб и мычал, показывая на манекен. Неуклюжая Маруся стояла рядом в своём уродливом самодельном сарафане, из-под которого топорщилась мужская рубашка с жёстким воротом и мокрыми подмышками. Завершали картину колготки, которые собрались гармошкой над туфлями.

Марусю раздражал вид одежды, в которой нельзя пойти в магазин или на работу, поэтому, решительно подхватив Юрика под руку, она повела его к метро, подальше от старых воспоминаний.

Волосы у Юрика слегка отросли, скрыли швы, под которыми пряталась металлическая пластинка, защищающая высверленную хирургами лунку. Маруся стирала и гладила отцовские рубашки, которые он теперь носил, чистила его обувь, готовила — и чувствовала себя… Господи, кем же она себя чувствовала? Не жена, не мать, не любовница… Становилась у зеркала по утрам и говорила: «Корова!»

Ничего обидного, так её называла мать… Кормилица.

Она чувствовала, что жизнь меняется к лучшему. Всё теперь будет как у людей. Вот и мужчина в доме появился. Маша его научит разговаривать, он пойдёт на работу, можно же гардеробщиком или сторожем в детский сад. Денег немного, — но с двумя зарплатами хватит на жизнь. А сегодня она ему даст в руки мусорное ведро и покажет, как надо выносить мусор. Он такой послушный, благодарный, только очень грустный. Она сделает его счастливым. Мама приедет и научит Марусю печь пирожки. Это даже очень хорошо, что её мужчина такой немногословный и покорный. Не станет с собутыльниками на рыбалку ездить, в баню ходить водку жрать. Она из него сделает настоящего человека.

Стилист сидел, набычившись, на стуле и наблюдал, как воспитательница разводит в щербатой миске мыло. Он пытался догадаться: для чего? Но простые предметы в Марусиных ловких руках ничего ему не говорили. Она же задумала сбрить его рыжеватую бороду, которая портила её представление об ухоженном мужчине, вызывающем чувство семейного благополучия и счастья.

Воспитательница намылила щеки грустному Стилисту и взяла почти новый одноразовый станок, которым мать брила говяжьи галёнки для холодца. Но только бухгалтерша поднесла к лицу Стилиста голубенький женский приборчик для бритья, он вырвал его из Марусиных рук, покрутил возле своего носа, детально рассматривая, и дико рассмеялся. Потом бросил станок на пошарпанный пол, наступил на него ногой в самодельном тапочке и с видимым удовольствием раздавил хрупкую пластмасску. Теперь его внимание переключилось на самодельную обувь, шедевр ручного творчества и маниакальной экономии. Новый взрыв смеха ошеломил Машу. Она подумала, что надо вызывать психбригаду. Но он скоро успокоился, засунув тапочки и сломанную бритву в помойное ведро, вытер полотенцем мыло на щеках и заперся в ванной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Маша собиралась на работу и, снедаемая всякими нехорошими предчувствиями, периодически выкрикивала:

— Аличек, что с тобой? Тебе плохо? Выходи, мне надо сказать тебе что-то важное. Я ухожу на работу, я ушла!

Она хлопнула дверью, но осталась в квартире, затаившись в коридоре.