Читаем без скачивания Хроники сыска (сборник) - Николай Свечин

Вечером на следующий день в кабинете директора Департамента полиции Косаговского состоялось совещание. Помимо хозяина кабинета, присутствовали Путилин со своими тремя агентами, Кунцевич и Благово с приехавшим Титусом. Все были опытны в своем деле и понимали друг друга с полуслова. Павел Павлович Косаговский уже десятый год руководил департаментом, объяснять ему необходимость тщательного расследования вместо торопливого ареста одного убийцы было излишне.

Договорились, что Вощинин будет изображать полковника Адальера из Главного интендантского управления, а Шереметьевский – майора Петрово-Соловово из управления нерегулярных войск. Это были известные среди конезаводчиков офицеры, много лет занимавшиеся поставками конского состава в армию. Решено было даже загримировать сыщиков на тот случай, если Рубочкину сообщены приметы интендантов. Еще несколько агентов предназначались для исполнения второстепенных ролей – швейцаров, вестовых и т. п. Кунцевич обязался к утру доставить из обмундировальной мастерской всю необходимую амуницию, в том числе и гусарский мундир для Благово. Во избежание недоразумений решили, что Павел Афанасьевич будет говорить, что он прикомандирован к Сумскому полку. В окружное управление Варшавского военного округа была послана телеграмма: на любые попытки навести справку о князе Порюс-Визапурском отвечать сообразно легенде. В Военно-Ученом комитете для Благово сфабриковали форменный служебный билет[14] и командировочное предписание.

Кунцевич взял на себя также подготовку обоих ведомств своего министерства, куда завтра поведут Рубочкина: интендантского и казачьего. Нужно было выставить там нижегородского сыщика влиятельным завсегдатаем.

Дружный ход совещания был прерван появлением курьера от министра внутренних дел: Тимашев срочно требовал Благово к себе. Кунцевич ехидно улыбнулся.

– Получил Егорка, да с тыльной стороны. Наш старик слов на ветер не бросает!

– Не знаете вы наших порядков, полковник, – неодобрительно покачал головой умудренный жизнью Путилин. – Не стало бы Павлу Афанасьевичу хуже…

– Я с вами, – нахмурился Косаговский. – Операция необходима и может принести успех, будем отстаивать ее вместе.

Поднялись на третий этаж. Директор Департамента полиции остался ждать в приемной; Благово не без волнения вошел в огромный кабинет министра.

Тимашев, в парадном генерал-адъютантском мундире и александровской ленте (только что с высочайшего доклада), встретил его стоя. У окна Благово заметил Макова со злой гримасой на физиономии.

– Вы встречались вчера с военным министром? – не здороваясь, поинтересовался Тимашев.

– Да, ваше высокопревосходительство.

– Я же вам запретил! – взвизгнул от окна Маков. – Вы посмели нарушить мой приказ?!

Министр повернулся к директору своей Особой канцелярии.

– Его Императорское Величество расценили ваше препятствие следствию как серьезную служебную оплошность. Мне велено передать вам августейшее неудовольствие. Без занесения в формуляр…

Тайный советник побагровел и прикусил ус.

– Я отменяю ваш запрет. Министерство внутренних дел берет дело по обезвреживанию шайки конокрадов под свой контроль. Вам, господин коллежский асессор, будет оказана всемерная поддержка. Присядем. Расскажите-ка все в подробностях.

– Позвольте пригласить из приемной Павла Павловича Косаговского. Он совместно со мной готовит петербургскую часть операции.

– Так, значит, мое ведомство не самоустранилось! – обрадовался Тимашев. – Завтра же доложу государю об этом запиской. Нет, сегодня!

Директор Департамента полиции и нижегородский сыщик посвятили министра в подробности готовящегося маскарада. Далее Павел Афанасьевич уже в одиночку рассказал, что собирается посетить Чуварлей под именем Порюс-Визапурского. Познакомиться с князем Маминым, ударить с ним по рукам, а заодно изучить систему охраны, определить численность шайки, обдумать детали штурма. И потом появиться в разбойничьем гнезде уже во главе полицейского отряда.

Тимашев одобрил все предложения Благово и распорядился при необходимости лично адресоваться к министру. Затем помялся и спросил:

– Государь сказал, что два человека одновременно известили его об… э-э… не совсем верной позиции моего министерства. Один из них – генерал-адъютант Милютин. А кто же второй?

– Не знаю, ваше высокопревосходительство. Вероятно, это следствие усилий вице-губернатора Всеволожского.

– Как странно. Еще два месяца назад он был моим чиновником особых поручений и хорошо знает мои хватку и быстрый ум. Почему же Всеволожский не дал мне знать, а обратился через мою голову?

Павел Афанасьевич промолчал, хотя знал ответ на вопрос генерала.

– Таким образом, вы всего-навсего коллежский асессор из провинции, чужой в столице человек, всего за сутки сумели дважды найти способ обратиться к государю. Не так ли?

– Исключительно для пользы дела, ваше высокопревосходительство.

– Конечно, конечно, все мы служим только ради этого. Благово… Я запомню вашу фамилию.

– Я тоже, – подал голос из угла Маков, и в голосе его прозвучала угроза.

До конца дня Павел Афанасьевич с путилинскими агентами и полковником Кунцевичем успели подготовить все необходимое для завтрашнего спектакля. Главное интендантское управление находилось в здании министерства, но имело отдельный вход с Вознесенского проспекта. Уже в десять часов пополудни сыщик зашел к Милютину. Известный труженик, тот все еще работал. Благово поблагодарил генерала за поддержку, рассказал, как идет подготовка к операции. Министр выслушал, протянул руку и бросил коротко:

– С Богом!

И снова уткнулся в бумаги.

Утром 17 мая Благово неспешно прогуливался по Адмиралтейскому скверу. Он был одет в яркий мундир 1-го Сумского гусарского полка: краповые шапка и чакчиры и синяя венгерка с гарусными шнурами. На шнурах – подполковничьи гамбы, на сабле аннинский темляк, вид по-гусарски лихой.

Павлу Афанасьевичу уже приходилось носить мундир в молодые годы. И хотя то был скромный сюртук лейтенанта флота, походка и привычки русского офицера у него сохранились. Более того, сыщик умело изображал «николаевскую» школу в выправке – выпускники Николаевского кавалерийского училища ходили все одинаковым манером. Благово тонко дзенькал шпорами, лениво козырял младшим по званию, игнорировал равных[15], ловко избежал какого-то престарелого артиллерийского генерала. Тут и появились те, кого он ожидал.

– Разрешите представить, ваше сиятельство, – почтительно отрапортовал Титус. – Савва Провыч Рубочкин, нижегородский извозопромышленник. А также доверенное лицо князя Мамина.

– Князь Порюс-Визапурский, – Благово благосклонно махнул извозопромышленнику рукой в замшевой перчатке.

Втроем они вышли на набережную Невы и около получаса беседовали на тему ремонта. Рубочкин был насторожен и недоверчив, внимательно наблюдал повадки «князя», часто оглядывался вокруг. Из разговора скоро выяснилось, что он человек умный и по-звериному хитрый; сыщик внимательно подбирал каждое слово. Наконец решено было зайти в интендантское управление – выяснить планы закупок на текущий год, узнать цены и заручиться предварительной поддержкой друзей князя.

Едва Порюс зашел в шинельную, навстречу ему подобострастно бросился швейцар – бессрочноотпускной седовласый фельдфебель, весь в медалях.

– С приездом, ваше сиятельство! Давненько вас не было; мы уж соскучимшись. Дозвольте сабельку принять.

– Здорово, Тимофей, – благосклонно улыбнулся князь. – Все пыхтишь, старый гриб?

И сунул швейцару рубль.

– Премного благодарны, ваше сиятельство Антон Львович, завсегда-то вы нас балуете.

Двинулись дальше по коридору, и, пока шли, с гусаром приветливо поздоровались еще несколько человек – писари, офицеры и даже один моложавый генерал. Чувствовалось, что князь здесь свой, что ему рады и хорошо его знают. Без доклада зашли в большой кабинет с табличкой: «Начальник Отдела комплектации живым инвентарем полковник М.М. Аладьер». Толстенький, живой, как ртуть, хозяин кабинета радостно расцеловался с Порюсом, после чего тот представил ему своих спутников:

– Мишель! Мы по делу. Серьезному. Господина Титуса я хорошо знаю, а он рекомендует господина Рубочкина как делового и надежного человека.

Полковник без лишних слов прикрыл поплотнее дверь, внимательно взглянул на статских.

– Роспись до министерства дошла?

– Позавчера.

– Значит, у тебя теперь денег как грязи?

– Есть маленько. А что вы имеете предложить?

– Пять тысяч голов лошадей равными частями в течение года.

– Всего-то? В русской армии почти семьсот тысяч конского состава. Лошадь служит по восемь лет; каждый год ремонту подлежит примерно восемьдесят восемь тысяч единиц, и столько же выранжируется из строя.[16]