Читаем без скачивания Дар Божий - Петр Семилетов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Потом титры: «Наше время». Ботсад, местная свалка, рокочет бульдозер, ковшом сдвигая горы гнилой капусты и строительного мусора. Одновременно с этим монтаж — колесо автобуса, автобус везет в ботсад на экскурсию людей, из другого города. Сегодня понедельник, в ботсаду санитарный день. Так нужно по сценарию, чтобы исключить множество посетителей ботсада, кроме забредшей туда влюбленной парочки и участников экскурсии. Бульдозер работает, расчищает участок склона перед обрывом, срывает слой грунта.
Автобус движется с юга, проезжает мимо Лысой горы и по улице Тимирязевской карабкается на самый верх Зверинецкого холма, к двум кассам ботсада, что в виде грибов с огромными шляпками. Грибов-поганок.
Из автобуса выходят люди, по количеству друзей-актеров, надо писать роли под них, но сначала — обзавестись друзьями! А бульдозер задевает ковшом металлический ящик. Тот, кто лежит в нем, не спит с сороковых годов! Жертва экспериментов фашистов. Тот, кого нельзя было убить. Кого похоронили живым.
Экскурсантов пропускают в ботсад. Бульдозер на свалке уже не дырчит, водитель свесился с сиденья, рука плетью, из угла рта на рубашку стекает кровь.
Вдоль ботсадовского забора возникает странная граница, ботсад как бы становится отдельным миром, откуда нельзя вырваться. Этот мирок подчинен воле заключенного в ящике, а все находящиеся в это время в ботсаду — теперь пленники ботсада.
Чтобы выбраться, надо, наверное, найти ящик и его содержимое. Но до этого еще далеко. Экскурсантов — и парочку — будет преследовать садовый мотороллер «Муравей» с притороченной спереди косилкой. Другая косилка, еще более смертоносная, из гаража в холме у Сиреневой аллеи. Орешник осыпет их бешеным градом орехов. Множество казней есть у того, кто лежит в стальном ящике и все еще жив.
Целый день Миша пролежал на чердаке сарая, обдумывая сценарий. Иногда он задирал ноги на стену, потом опускал. Наконец, всё упёрлось в деньги. И Миша сошел вниз, к ужину.
А потом он сидел на ступеньках крыльца. Поглядел на небо и сказал:
— Дело было вечером, делать было нечего.
Встал и скрылся в доме. Оделся поплоше, в чем на люди показаться стыдно, но, не таясь, отправился по улице Мичурина к лестничке у шестнадцатиэтажки. Огляделся и зашел в таксофонную будку с выбитыми стеклами. Здесь пару лет назад произошло сражение, потрясшее всю округу — козел напал на бабку, бабка оборонялась от козла в будке, а тот бил стекла рогами.
Миша только не знал, с какой бабкой это случилось. Не с бабой Дашей. Та живет почти через улицу от Гнутовых, у нее тоже козы и даже корова мычит. К ней ездят покупать козье молоко, пожалуй, со всего Киева.
В будке Миша бросил монетку в телефон и позвонил по случайному номеру. Ответила какая-то тетенька:
— Алло.
— Вы продаете унитаз? — басом спросил Миша.
— Нет… Какой унитаз?
— Ну я прочитал ваше объявление в газете.
— Мы не давали никакого объявления.
— Тогда послушай это! — Миша запердел губами, а потом с хохотом бросил трубку.
Внизу бетонной лестнички высажены чернобрывцы. Вьющийся клематис ползет по днищу ступенек. А надо всем нависает светлый бок шестнадцатиэтажки, в мелкой светлой плитке. Самый высокий дом по Бастионному переулку, ну, кроме наверное Дома Художников. Тот, кажется, вообще попирает небо и тычет верхними этажами, где мастерские художников да скульпторов, в сами тучи. Из туч проистекает вдохновение и питает мужей и жен искусства.
Но то дальше, Дом Художников Мишей еще не освоен, и вот почему — там живет сумасшедшая, она бросает из окна или с чердака кошек и пакеты с говном, перевязанные шпагатом. Он ее видел несколько раз — белобрысая женщина лет тридцати пяти.
А вот шестнадцатиэтажку и гостинки по переулку Миша знает как свои пять пальцев. Он лазает по мусоропроводам. Спускается. Третий этаж — самое большее. С четвертого этажа уже как-то стремно сорваться. Хотя внизу мусор, обычно мягкий. Но всё равно.
На лифте или по лестнице Миша поднимается на нужный этаж, отворяет люк мусоропровода, и осторожно, задом, залезает в его темное стальное жерло. Упираясь спиной и руками-ногами в противоположные стенки, Миша потихоньку передвигается, передвигается. Он смотрит только наверх. Если там вдруг появится свет, это значит, что выше открыли люк и сейчас скинут мусор. Тогда Миша орет — что орет, сам не знает, главное громко. Надо же предупредить людей. Обычно после этого люк сразу закрывается, но никто не беспокоится, что человек в мусоропроводе. Просто мусор вынесут позже.
После лазания по мусоропроводам Миша воровал газеты из почтовых ящиков. Газеты ему были нужны, чтобы подзаработать. Он вырезал из газет картинки и наклеивал их на картон, делая «калажи», которые потом рассылал в редакции газет. «Предлагаю вам мой новый калаж», — писал Миша в сопроводительном письме, «Можете иллюстрировать им какую-нибудь статью или даже разместить на первой полосе, для привлечения внимания к вашему изданию».
Но из редакций не отвечали. Миша терялся в догадках — то ли его послания не доходили и надо было распутывать клубок злоумышлений со стороны работников почты, то ли просто его уровень был слишком высок, а их, газетчиков, низок, им бы чего попроще.
Для «калажей» требовалось много газет, журналов и притом разных. Покупать у Миши денег особо не было, но и воровать нагло он не смел. Он брал только накопившуюся в ящиках прессу. Человек долго не вынимает, значит в отъезде или ему просто не надо. Мише нужнее.
Сегодня у домов было людно, на лавочках сидели бабушки и не только. В своей рабочей для мусоропроводов одежде проходить мимо них Миша застыдился. И не хотел лишних вопросов. Хотя на любой вопрос можно изобразить иностранца:
— Фифти фо!
И взятки гладки, ни бельмеса по-русски не понимаю.
Ноги сами принесли Мишу к Дому художников, что угрюмо торчал из самой котловины при склоне Собачки, с двух сторон укутанный серым бетоном опорной стены. Оттого глухо и тихо было возле дома. Миша думал поначалу свернуть направо, в овражек, к мастерским ПТУ, и поискать там выкинутые напильники. Попадались сточенные, но иногда и вполне годные. Но вместо этого повернул к самому дому, прошел вдоль стеклянной витрины нижних мастерских на первом этаже, поднялся на крыльцо первого парадного, толкнул дверь…
Хорошо, что еще мало где распространилась эта мода на домофоны, такие
