Читаем без скачивания Дикий барин в диком поле (сборник) - Джон Шемякин

И палец владыки упёрся в потолок.

– Создадим комиссию? – с надеждой спросил я, утирая слёзы полой градоначальниковой мантии.

Я очень хотел создать хоть какую-то комиссию. Или даже консультативный совет. И быть там председателем. Помимо чисто эстетической прелести, создание комиссии отдаляло от меня весёлую перспективу погони за водителями-окурошниками по кривым переулкам и буеракам. Сами посудите: одно дело – торжественно вести заседание в мраморной зале под опахалами экспертов, отпивая из бокала «Вдову Клико», и совсем другое – топать тяжёлыми сапожищами за «жигулями», натужно свистя в казённый свисток.

– Обязательно, обязательно создадим! – растроганно вымолвило их сиятельство. – Во благовременье, благословясь, сформируем и некую программу. Но покамест иди в ночной патруль, дерзай, и преуспеешь! Препоручаю тебе надежды наши…

Гербовой орёл на стене простёр надо мной крыла. Ударил городской пожарный колокол. На стене чья-то неведомая рука кровью начертала: «Не курить! Не сорить! Штраф 100 рублей!»

Я на коленях выполз из чертогов.

Взгляд мой был пронзительно ясен.

Краевед Краснов

Взмыленный вестовой донёс сегодня поутру, что пропал краевед Краснов, проклятие всех местных археологов.

Прочтя депешу, перепрыгивая через ступеньки, вбежал я в библиотеку свою и, воя от радости, катался по полу долгое время. Трудно поверить в такое вот счастье.

Конечно, я не хочу, чтобы краеведа Краснова нашли мёртвым в вороньем овраге, на сундуке с сокровищами Степана Разина, поискам которого он посвятил лучшие пятьдесят восемь лет своей жизни. Хотя, признаюсь, неоднократно мечтал именно о такой развязке. На периферии этой фантазии маячили ещё волки-людоеды и жаба-душительница. И огнедышащий зверь саламандер, исходящий ядовитым потом при виде жертвы.

Я не хочу печального.

Я хочу, чтобы краеведа Краснова нашли живым и здоровым. Но без памяти. В пяти тысячах километров отсюда. Или в семи тысячах. Так надёжнее, если в семи. Но и такие расстояния не гарантируют счастья. Краевед Краснов может преодолеть пешком и гораздо большие расстояния.

А ещё его иногда подсаживают попутные машины. Он вообще очень обаятельный человек. И собирает свою кровавую жатву не со зла.

Водители машин, подсадившие себе в кабину (а значит, и в подсознание) краеведа Краснова, обычно умирают от мозговой горячки примерно через неделю. Я знаю – я веду посильный учёт. Был один случай, когда водитель прожил месяц. Но очень мучился. Этого водителя отвели в лес, и там он попросил, чтобы его разодрали посредством двух берёз, так он хотел прекратить поскорее свои муки.

Только восемь заволжских святых старцев (я в их достойном числе) могут сносить общение с этим локальным феноменом-инферно около получаса без особых последствий для здоровья. Но для этого мы должны стоять в магическом восьмиугольнике, держась за руки и заткнув уши размягчённым воском от афонской свечи. Желательно, чтобы у каждого был чёрный плат с вытканными на нём василисками. Платом сим следует бережно обматывать голову поверх фольги. При соблюдении этих мер можно продержаться даже минут сорок, ответствуя на пытливые вопросы самородка. Но потом придётся, конечно, худо. Ладно, если только часть тела парализует и рвать желчью будет неделю-другую.

Краевед Краснов был первым случаем одомашнивания сельской интеллигенции. Сам-то он долгое время был пастухом в колхозе им. Серафимы Губкиной. И ничто в поведении будущего краеведа не предвещало беды. Пьянство и блуд, безделие и воровство были основными занятиями сего злого кудесника в молодости. Так, в принципе, жили все колхозники-мальчики. И это нормально.

Но потом в колхозных окрестностях нашли некий археологический памятник ямной культуры, и беда постучалась в двери. Краснов за два археологических сезона превратился из душки-пропойцы, которые тысячами трутся у каждого археологического лагеря, в демона.

Он стал читать. Он стал ходить в самостоятельный археологический поиск. Он стал приносить в лагерь то, что ласково называл «артефактами». Стал петь у костра. Стал вести дневник. Перестал выпрашивать самогон и начал пить лосьон «Огуречный».

На Краснова стали смотреть с опаской. Причём все. И односельчане, и приезжие. Лосьон в сочетании с брошюрой «Люби родной край» – он ведь любого насторожит.

Как и все свежие безумцы, Краснов долгое время был крепок телом и ходил с сапёрной лопаткой за поясом. Так он и пришёл в январе через замерзшую реку Волгу в университет. Решил не дожидаться мая. Стосковался как-то…

Именно на книжном развале в университете он и купил книгу академика Фоменко. И полностью прозрел.

А над нашими головами загудел набатный колокол обречённости.

Дикий барин в офисе

Повязывая галстук

Очень многие в последнее время стали задавать мне вопросы, связанные с родом моей деятельности.

Для меня такое любопытство кажется странным. Люди не верят, что чтение псалмов на паперти взаправду может кормить!

Я даже сначала обижался и подбегал украдкой к зеркалу, чтобы посмотреть на себя и понять причину столь пристального интереса к роду моих занятий. Не знаю, не знаю, придирчиво шептал я, поворачиваясь то так, то эдак перед трюмо, чем это я возбудил такое любопытство…

Любой Шерлок Холмс может подойти ко мне, хрустя пустыми ампулами с семипроцентным раствором под ботинками на пуговицах, и сразу же догадаться, кто я такой и чем зарабатываю себе на кусок горького хлеба и кружку дождевой воды. Раз в тельняшке – значит, моряк. Деревянная нога, подсыхающая у камина, говорит о том, что моряк я не очень хороший, но с богатым прошлым, скорее всего, боевым. Где у нас была война последний раз? Значит, боевой моряк из Кандагара. Любит сидеть на стульях верхом, значит, кавалеризмом занимается. Боевой моряк-кавалерист из Кандагара. Часто матерится. Известное дело, гуманитарий. Татуировка «Саша» на тыльной стороне ладони помогает понять, что зовут меня Саша. А сердце, пронзённое стрелой, под синим именем – что я очень эгоистичный, самовлюблённый Саша…

В общем, отшучивался я всегда. Не хотел говорить правду. Я люблю, когда интрига.

Вот спрашивают у тебя сгрудившиеся за столом собутыльники, толкаясь плечами в прогорклом чаду, под визги шансонеток, а ты им не отвечаешь, а просто, не торопясь, портрет государя-императора с автографом на стол выкладываешь и бровь соболиную выгибаешь. Пусть поломают голову, не всё же им первых комсомолок по деревням да агитпоездам таскать из ельника.

Это я к тому, что заждались меня на моей работе. Там от меня на этаже только секретарь моя осталась. Который месяц выходит на трудную вахту: сидеть и ждать. Её даже уволить хотели из глупо понимаемой экономии фонда. Потому как она разучилась делать всякие необходимые для секретаря вещи.

А я не дал её увольнять. Сказал, что секретарь моя выполняет функцию пиджака на стуле в советском НИИ. И что, если её уволить, все поймут, что я вернусь не скоро, и тогда начнутся по кабинетам кровосмешение всяческое и преступные заговоры.

В понедельник возвращаюсь в родной уезд, но ненадолго. Вдохну в душу секретарскую надежду, и обратно. А то совсем там она у меня одичает. Её дразнить тогда начнут, бросать в неё конфеты в бумажках, бычки и монетки. А она за это будет кланяться…

Нет, не хочу такого.

Традиции

У меня есть традиция.

У каждой ветви моей семьи есть традиции. Одна ветвь вот уже 500 лет гоняет с собаками по вересковой пустоши приходского священника в пасхальную ночь. Работа викарием в нашем приходе считается карьерным тупиком.

Другая ветвь моей семьи имеет традицию драки у туши выбросившегося на берег морского животного. Раньше морских животных на берегу было больше, и предки были покрепче. А теперь животные прознали про традицию, и ветвь моей семьи с тоской смотрит в море. И продолжает ждать. Фильм «Алые паруса» видели все. Вот тут то же самое, только в руках у ассолей ножи размером со штыковую лопату.

Ещё одна ветвь моего древа традиционно уезжает в Африку, чтобы нести африканским людям счастье. Некоторые по традиции после Африки возвращаются домой и дальше всю оставшуюся жизнь лечатся у эпидемиологов и психотерапевтов. Психотерапевты потом вынужденно лечатся у эпидемиологов. А эпидемиологи бегают к психотерапевтам, чтобы те им тоже помогли в перерывах между приступами рвоты и галлюцинаций.

Моя традиция простая. Я при возвращении из отпуска срочно уточняю по списку, кого из сотрудников как зовут. Некоторых вспоминаю сразу по их характерным физическим недостаткам, а некоторым прикрепляю на лоб бумажку с порядковым номером.

А потом сажусь играть с ними в покер.

Ничто так не объясняет помощнику начальника смены охраны склада просроченных противогазов (а я вот уже три года исполняю эти обязанности, должен сознаться), что произошло в его отсутствие на рабочем месте. Отчёты, доклады, притащенная на веревке медсестра – это всё не то. Не складывается картина изменений. А вот усади всех за стол, раздай карты, начни игру – всё как на ладони. Кто с кем что и как. Сколько кому и отчего подлокотник моего кресла изгрызен. Покер выдает мысли, настрой, у кого сколько денег и черных дум на сердце.