Читаем без скачивания Сказки и легенды - Редьярд Киплинг

— Сынок, сынок, — сказала ягуариха, грациозно обмахиваясь своим хвостом, — ёж всегда останется ежом и не может быть ничем, кроме ежа; черепаха и есть черепаха и никогда не сделается другим зверьком.

— Но это уже не ёж и не черепаха. Эти зверьки похожи и на ежей и на черепах, и у них нет названия.

— Какой вздор! — сказала ягуариха. — У каждого существа и у каждой вещи есть своё собственное название. На твоём месте я, до поры до времени, называла бы их броненосцами, вот и все. Кроме того, я оставила бы их в покое.

Пятнистый ягуар исполнил совет матери; главное, оставил в покое двоих зверьков. Но вот что странно, моя любимая: с этого дня до нашего времени никто из живущих на берегах бурной реки Амазонки не называет тихоню и колючку иначе, как броненосцами. В других местах много ёжиков и черепах (например, у меня в саду), но настоящие, старинные и умные существа с чешуйками, лежащими одна над другой, как листки ананаса, и в старые дни жившие на берегах Амазонки, называются броненосцами. Их зовут так, потому что они были необыкновенно умны и находчивы.

Значит, все это кончилось хорошо, моя любимая. Правда?

КАК БЫЛО НАПИСАНО ПЕРВОЕ ПИСЬМО

Очень-очень давно на свете жил первобытный человек. Жил он в простой пещере, не носил почти никакой одежды, не умел ни читать, ни писать, да ему совсем и не хотелось учиться читать или писать. Человек этот не чувствовал себя совершенно счастливым только в то время, когда он бывал голоден. Звали его, моя любимая, Тегумай Бопсулай, и это имя значило: «человек, который не спешит». Но мы с тобой будем его звать просто Тегумай; так короче. Жену его звали Тешумай Тевиндрой, что значит: «женщина, которая задаёт много вопросов»; мы же с тобой, моя любимая, будем звать её Тешумай; это короче. Их маленькую дочку звали Тефимай Металлумай, что значит: «маленькая особа с дурными манерами, которую следует отшлёпать»; но мы с тобой будем её звать просто Тефи. Тегумай очень любил свою дочку, Тешумай тоже очень её любила, и Тефи редко шлёпали, хотя иногда следовало шлёпать побольше. Все они были очень счастливы. Едва Тефи научилась бегать, она стала повсюду ходить со своим отцом, Тегумаем; иногда они долго не возвращались в пещеру и приходили домой, только когда они начинали хотеть есть. Тогда Тешумай говорила:

— Откуда это вы пришли такие грязные? Право, мой Тегумай, ты не лучше моей Тефи.

Ну, теперь слушай повнимательнее.

Как-то раз Тегумай Бопсулай пошёл через бобровое болото к реке Вагаи; он хотел наловить острогой карпов на обед; с ним пошла и Тефи. Острога Тегумая была деревянная; на её конце сидели зубы акулы. Ещё до того, как ему удалось поймать хоть одну рыбу, он так сильно ударил острогой в речное дно, что она сломалась. Тегумай и Тефи были очень-очень далеко от дома и, понятно, принесли с собой в маленьком мешке завтрак; запасных же острог Тегумай не захватил.

— Вот так наловил рыбы! — сказал Тегумай. — Теперь мне половину дня придётся провозиться с починкой сломанной остроги.

— Дома осталось твоё большое чёрное копьё, — сказала Тефи. — Хочешь, я сбегаю к нам в пещеру и попрошу маму дать мне его?

— Это слишком далеко; твои маленькие толстые ноженьки устанут, — сказал Тегумай. — Кроме того, ты, пожалуй, упадёшь в болото и утонешь. Попробуем обойтись и так.

Он сел на землю, вынул из-за пояса маленький кожаный мешок, в котором лежало все необходимое для починки — жилы северных оленей, полоски кожи, куски пчелиного воска, смола, — и принялся за починку остроги. Тефи тоже села на землю и болтала ножками в воде; подперев подбородок рукой, она сильно задумалась, подумав же, сказала:

— Знаешь, папа, ужасно неудобно, что мы с тобой не умеем писать. Если бы мы писали, мы могли бы послать письмо про новую острогу.

— Тефи, — заметил Тегумай, — сколько раз говорил я тебе, что следует говорить прилично. Нехорошо говорить «ужасно»; но это правда было бы хорошо, если бы мы могли написать домой.

Как раз в это время на берегу реки показался чужой человек; он принадлежал к жившему далеко племени по названию тевара и не понял, о чем говорили Тегумай с дочерью. Он остановился на берегу и улыбнулся маленькой Тефи, потому что у него самого дома была дочка. Между тем Тегумай вынул свёрток оленьих жил из кожаного мешочка и стал чинить свою острогу.

— Слушай, — сказала Тефи чужому человеку, — знаешь ты, где живёт моя мамочка?

— Гум, — ответил человек; ведь ты знаешь, что он был из племени тевара.

— Какой глупый, — сказала Тефи и топнула ножкой.

Ей было досадно, потому что она видела, как целая стая крупных карпов идёт вверх по течению реки, а её отец не может поймать их своей острогой.

— Не надоедай взрослым, — сказал Тегумай.

Он был так занят починкой остроги, что даже не повернулся.

— Да я не надоедаю, — сказала Тефи. — Я только хочу, чтобы он исполнил моё желание, а он не понимает.

— В таком случае не надоедай мне, — сказал Тегумай и продолжал дёргать и вытягивать оленьи сухожилия, забирая в рот их концы. Чужой человек сел на траву, и Тефи ему показала, что делал её отец.

Человек из племени тевара подумал: «Какой удивительный ребёнок! Она топнула на меня ногой, а теперь строит мне гримасы. Вероятно, она дочь этого благородного вождя, который так важен, что не обращает на меня внимания».

И он особенно вежливо улыбнулся им обоим.

— Теперь, — сказала Тефи, — поди к моей маме. Твои ноги длиннее моих, и ты не упадёшь в бобровое болото; хочу я также, чтобы ты попросил у неё другую папину острогу, большую, с чёрной рукояткой. Она висит над нашим очагом.

Чужой человек (из племени тевара) подумал: «Это очень, очень странная маленькая девочка. Она размахивает руками и кричит мне что-то совершенно непонятное. Между тем, если я не исполню её желания, важный вождь, человек, который сидит спиной ко мне, пожалуй, рассердится».

Подумав это, тевара поднялся с земли, сорвал с берёзы большой кусок коры и подал его Тефи. Он сделал это, моя любимая, с целью показать, что его сердце бело, как береста, и что у него нет злых намерений; Тефи же неправильно поняла его.

— А, вижу! — сказала она. — Ты хочешь знать адрес моей мамы? Правда, я не могу писать, но я умею рисовать картинки, если у меня есть в руках что-нибудь острое. Пожалуйста, дай мне на время акулий зуб с твоего ожерелья.

Тевара ничего не сказал; тогда Тефи протянула свою маленькую ручку и дёрнула за висевшее на его шее прекрасное ожерелье из бисера, жемчуга и зубов акулы.

Чужой человек (помнишь — тевара?) подумал: «Какой удивительный ребёнок. Акулий зуб в моем ожерелье — зуб волшебный, и мне всегда говорили, что тот, кто без моего позволения дотронется до него, немедленно распухнет или лопнет; между тем эта маленькая девочка не раздувается и не лопается, а важный вождь, человек, который занимается своим делом и ещё не обратил на меня внимания, кажется, совсем не боится, что она раздуется, улетит или лопнет. Буду-ка я ещё вежливее».

И он дал Тефи зуб акулы. Она тотчас легла на свой животик, задрав ножки, как это делают некоторые знакомые мне девочки на полу гостиной, когда они рисуют в своей тетрадке.

— Теперь я нарисую тебе несколько прехорошеньких картинок, — сказала Тефи. — Смотри через моё плечо, только не толкай меня. Прежде всего я нарисую, как мой папа ловит рыбу. Видишь, он вышел не очень похож, но мама его узнает, потому что я нарисовала его сломанную острогу. Теперь нарисую другую острогу, ту, которая ему нужна, острогу с чёрной рукояткой. У меня получилось, что она засела в спине папы, но это только потому, что акулий зуб скользнул, а кусок бересты недостаточно велик. Мне хочется, чтобы ты принёс её сюда; я нарисую себя, и мама увидит, что я объясняю тебе, что именно нужно сделать. Мои волосы не торчат вверх, как вышло на картинке, но иначе я не могла нарисовать их. Вот и ты готов. Ты мне кажешься очень красивым, но я не могу сделать тебя хорошеньким на картинке; не обижайся же. Ты не обиделся?

Чужой человек (тевара) улыбнулся. Он подумал: «Вероятно, где-то должна произойти огромная битва, и этот странный ребёнок, который взял волшебный зуб акулы, но не раздувается и не лопается, просит меня позвать народ на помощь великому вождю. Он, конечно, великий вождь; не то, без сомнения, заметил бы меня».

— Смотри, — сказала Тефи, продолжая усиленно нацарапывать рисунки, — вот я нарисовала тебя и вложила в твою руку ту острогу, которая нужна папе; я сделала это, чтобы ты не забыл моей просьбы. Теперь я покажу тебе, как отыскать место, где живёт моя мама. Ты пойдёшь все прямо и прямо, до двух деревьев; видишь, вот эти деревья; потом ты поднимешься на холм и спустишься с него; видишь, вот и холм. После холма ты увидишь болото, полное бобров. Я не нарисовала бобров целиком; это для меня слишком трудно; я нацарапала их круглые головы; впрочем, перебираясь через болото, ты только и увидишь их головы. Смотри, не упади в топь. Наша пещера сразу за болотом. По-настоящему, она не так высока, как горы, но я не умею рисовать очень маленькие вещи. Около неё моя мама. Она очень красива. Она самая красивая мамочка в мире, но не обидится, когда увидит, что я нарисовала её безобразной, напротив, она останется довольна, что я могу рисовать. Вот здесь острога, которая нужна папе; я нарисовала её подле входа в пещеру, чтобы ты не забыл о ней; по-настоящему-то, она внутри пещеры, но ты покажи картинку моей маме, и она даст тебе острогу. Я нарисовала у мамы поднятые руки, так как знаю, что она обрадуется, когда ты придёшь. Ну, разве это не отличная картинка? И хорошо ли ты понял все, или лучше ещё раз объяснить тебе, что значат мои рисунки?