Читаем без скачивания Вариант дракона - Ю Скуратов

Ну что ж, твердое так твердое.

Отсутствовал он месяца три. Но через три месяца все же появился. Неожиданно подавленный - от прежней шапкозакидательской бодрости не осталось и следа.

- Благодарю вас, Юрий Ильич, за то, что на путь истинный меня наставили, - сказал он. - Никакой наукой я заниматься не буду. Так, как написал Судницын, мне не написать никогда.

Вот какой неожиданный выстроился сюжет.

Приятно и сейчас вспоминать Митрофана Ивановича Ковалева и Геннадия Владимировича Игнатенко, оба они - заслуженные деятели науки Российской Федерации, крупнейшие специалисты. Юдельсон Карл Сергеевич - подлинное светило в области гражданского процессуального права. Он долгое время работал в Свердловске, в СЮИ, потом уехал в Саратов, в тамошний юридический институт, заведовал там кафедрой.

Однажды он вернулся в Свердловск - председателем ГЭК. Госэкзамены сдавали студенты-заочники из учебно-консультационных пунктов - УКП. Надо заметить, подготовка на УКП обычно бывает слабая, заочники много слабее очников, потому сейчас практика УКП в системе юридических вузов отменена (не знаю, как в других), но тогда они еще существовали - в Омске, в Уфе, в Новосибирске.

Экзамены принимал профессор Ковалев, Юдельсон же председательствовал. Некоторое время он слушал не самые блестящие ответы, а потом, измученный нудным однообразием экзамена, задремал.

Одной девушке попался следующий билет по уголовному праву: "Изнасилование. Понятие и виды преступления". Заочница стала бодро отвечать на билет.

- Изнасилование бывает двух видов: простое и фигурное, - заявила она.

Юдельсон незамедлительно проснулся:

- Как вы сказали?

Ковалев от смеха полез под стол.

- Изнасилование бывает двух видов: простое и фигурное, - повторила девушка.

- Ну, простое мы знаем. Расскажите нам про фигурное...

Как-то он спросил у одного студента, прибывшего в Свердловск с нынешней родины олигарха Абрамовича - с Чукотки:

- Что вы можете сказать об Ольстере?

- Оскар Семенович - прекрасный преподаватель, мы его любим и уважаем.

Студент перепутал Ольстер с заведующим кафедрой иностранных языков Альстером.

Вообще, студенческие годы - самые веселые в жизни всякого человека. Хоть и голодно мы жили, но весело. Чего только в студенческую пору не случалось! По соседству со мною жил аспирант Венир Самигуллин. Однажды его отправили на картошку руководителем большой студенческой группы. И вот на одном из картофельных полей происходит следующий диалог, очень красноречиво, кстати, характеризующий два социальных слоя, крестьянство и научную интеллигенцию, - Самигуллин спрашивает у местного бригадира, здорово страдающего с перепоя головной болью:

- Скажите, как мы после уборки будем дифференцировать картофель?

Бригадир от неожиданности едва на землю не сел. Покрутил головой, приходя в себя, и рявкнул во все горло:

- Да пошел ты! Дураку понятно, что большие картохи - сюды, маленькие туды!

Мне тоже довелось побывать на уборке картофеля. Вместе с Сережей Рядновым - тем самым аспирантом, который так удачно избежал призыва в армию. Кстати, мы с ним только двое из пятисот человек закончили институт без единой четверки.

Память у Сережи была феноменальная. Он, например, брал книгу - любую книгу, с любым текстом, раскрывал ее, в течение примерно полутора минут изучал текст, напечатанный на двух страницах разворота, и затем по памяти воспроизводил обе страницы целиком. Редко когда пропускал какое слово. Если пропускал - здорово смущался.

В общем, поступили мы с ним в аспирантуру и поехали на картошку. Бригада у нас подобралась "полуторная" - девчонок было ровно в полтора раза больше, чем парней.

Жить нас поселили в огромном спортзале - на пол бросили полсотни матрасов, на них мы и разместились. Жили мы весело, много шумели, под гитару горланили песни, тосковали по родным, разыгрывали и подначивали друг друга, на костре пекли картошку - главное студенческое лакомство, рассказывали анекдоты. Анекдотов было море. Непревзойденным рассказчиком оказался Сережа Ряднов - он вообще был душой нашей картофельной бригады.

И вдруг как-то вечером он рассказал анекдот, мягко говоря, скабрезный. Наступило довольно тягостное молчание. Сережа понял, что сделал не то, и поспешил вывернуться из скользкой ситуации за мой, между прочим, счет.

- Я не хотел рассказывать нашему приличному обществу этот анекдот, сказал он, - но мой лучший друг Юра Скуратов очень любит такие анекдоты, поэтому считайте, что я как бы выступил в концерте по заявкам. В данным случае - по заявке Юры.

Ей-Богу, мне очень захотелось в тот момент врезать Сереже затрещину. Наш общий приятель Норик Манукян почувствовал это и незамедлительно встал между нами.

Незначительные, конечно, все эти эпизоды, "мелочевка", но из них состояла наша жизнь, и жизнь эта была прекрасна.

К сожалению, Сергея Ряднова сейчас уже нет в живых.

К числу крупнейших ученых относился, естественно, и Октябрь Алексеевич Красавчиков, виднейший наш юрист-"цивилист".

В 1972 году я впервые приехал в Москву. Москва, конечно, меня потрясла, она и не могла не потрясти, - в ту пору я даже и не помышлял, что мне придется здесь жить...

Приехал я тогда в Москву, чтобы выступить на студенческой конференции, выступил довольно хорошо и после дебатов зашел вместе с одним товарищем из Ленинграда в магазин "Юридическая книга" посмотреть, что там есть из новинок "профильной" литературы.

Смотрю, на полках - знакомые имена. Игнатенко "Международное право", Ковалев "Уголовное право". А у Красавчикова - целая библиотека - только что выпущенный двухтомник и несколько отдельных книг. На других полках также стояли книги авторов из Свердловского юридического института. И все свердловчане.

А мой коллега-ленинградец смог найти только одну книгу представителя питерской юридической школы. Сравнение было не в пользу Питера.

Во многом мой путь в науке, конечно же, определил профессор Судницын. Он великолепно, просто захватывающе читал лекции, умел держать аудиторию в напряжении - два часа лекции пролетали, как одна минута, я учился у него лекторским приемам, он был мастером классификации, что крайне важно... Причем содержание его лекций часто совершенно не совпадало с содержанием учебника. Должен заметить, что ни один уважающий себя студент не будет ходить на лекции, если лектор на них старательно пересказывает учебник, студенту это удобнее прочитать перед самым экзаменом - ему обязательно надо преподносить что-то свое, яркое, еще непознанное, только тогда он будет ходить на лекции, а так - нет, так вряд ли его заставишь...

До сих пор помню, как я пришел в первый раз в студенческий научный кружок, как через полгода стал старостой, как начал заниматься проблемами народного суверенитета.

У меня и ныне бережно хранится первый доклад, который я сделал в кружке, - еще наивный, с "глобальными" обобщениями, вызывающий улыбку. По характеру я однолюб, - и науку в ее узкой "суверенитетной" теме, и жену свою люблю до сих пор и буду любить до конца жизни.

Я был просто счастлив, когда в 1972 году в сборнике, посвященном пятидесятилетию образования СССР, вышла моя статья. Я, наверное, не менее сотни раз раскрыл ту книгу, где в середине значилось "Ю. Скуратов. Проблемы суверенитета в Союзе ССР", а под фамилией, в скобках, меленько: "студент 3-го курса".

На третьем курсе меня перевели на индивидуальный график учебы - такие графики имели только студенты, занимающиеся научной деятельностью. Чем был удобен такой график? Можно было не ходить на лекции, экзамены "индивидуалы" сдавали, когда хотели, в любой очередности, чего простые студенты не могли делать. Меня индграфик очень даже устраивал: я, признаюсь, любил поспать, и при таком построении учебы мог вставать утром, когда хотел.

Когда дело подошло к диплому и ректорат решил оставить меня в аспирантуре, мне очень важно было попасть на кафедру к Судницыну. Но любимый мой профессор Судницын крайне редко и крайне неохотно брал к себе аспирантов. К нему просились даже сотрудники обкома партии - могущественные в Свердловске люди, просились работники прокуратуры и суда - он не брал их, пока не убеждался в пригодности для науки.

Все мои друзья, кто занимался наукой, уже обговорили свои перспективы, а Судницын все молчал. Без него мою судьбу решить не мог никто. Я начал примеряться к кафедре философии - оттуда поступило несколько приглашений, и хотел было провести с ними первый пристрелочный разговор, как вдруг Судницын попросил заглянуть к нему.

Я заглянул.

- Юра, я делаю тебе официальное предложение стать аспирантом нашей кафедры, - сказал он.

Казалось, я никогда еще в жизни не был таким счастливым. Я шел пешком к себе домой и, будто школяр, которого первый раз поцеловала девчонка, в которую он был влюблен, подбрасывал вверх портфель, ловил его, и снова подбрасывал, и что-то горланил...