Читаем без скачивания Палач - Эдуард Лимонов

Они приехали. Оскар сбросил с себя наваждение своего будущего и мимо зонтов, торчащих в изобилии из специальных сосудов, вошел в широко открытые двери квартиры Мендельсонов. Молоденькая горничная-блондинка в переднике и наколке приняла у него из рук хэмфри-богартовский плащ. Именно в нем, помнит Оскар, он приходил на последнее парти к Мендельсонам пять лет назад. Оскар любит свой плащ. Бесчисленные отвороты, карманы и пуговицы плаща создают ощущение громоздкой мужской суровости и даже романтический ореол вокруг человека, носящего такой плащ. Токсидо Наташкиного официального любовника Джоэла и его же токсидовые брюки, только временно укороченные, неплохо сидят на Оскаре. К счастью для Оскара, Джоэл хранит запасную пару у Наташки в шкафу, на случай, если ему срочно понадобится вечерний туалет, другая пара висит в шкафу на другом конце города, там, где живут жена и дети Джоэла и он сам.

Оскар пришел в половине десятого — на час позднее официально указанного ему миссис Мендельсон времени. Гостей было уже, очевидно, много, равномерное тяжелое гудение доносилось из глубины вместительного многокомнатного апартмента Мендельсонов, из их огромной, в десяток окон на улицу, ливинг-рум в прихожую, где, чуть замешкавшись, взволнованный, стоял Оскар.

— Гуд ивнинг, Оскар. Как хорошо, что ты пришел, рад тебя видеть.

Фраза прилетела сбоку. Мистер Мендельсон вышел в прихожую через боковую-дверь, ведущую в кухню и помещения для прислуги, и теперь стоял, протягивая руку Оскару… За спиной его, с кухни, на Оскара выливался дневной голубоватый свет, и сновали в этом свете, словно ангелы, бармены и повара.

Как в замедленном фильме, Оскар взял руку Роджера Мендельсона и пожал ее и, удивляясь собственному голосу, произнес: «Гуд ивнинг, Роджер. Рад вас видеть. — И тут же добавил: — Вы так прекрасно выглядите, где вы так загорели?»

Фуй, Оскар подражал Жюльет в ее дежурной вежливости. Это была вежливость, рефриджерейтора. Роджер Мендельсон, выглядел как говно. Ему было, очевидно, уже под шестьдесят, но и в шестьдесят лет можно было бы выглядеть во много раз лучше. Лицо Роджера — не помогал и загар — всегда было синевато-желтым лицом человека, у которого постоянно больна и разлагается печень. И выражение лица Роджера, независимо от того, что он говорил — любезности или гадости, — всегда было измученно-брезгливым.

— Где ты пропадал все это время, Оскар? — продолжал между тем мистер Мендельсон, — Почему не давал о себе знать?

Даже сегодня мистер Мендельсон был одет, очевидно из чувства протеста по отношению к жене (он ненавидел ее многочисленные парти), в серый адвокатский костюм с невыразительным галстуком. Бедный страдалец!

— Ax, — вздохнул Оскар. — Женщины! О, эти женщины. Я был влюблен. Я путешествовал по свету с женщиной, которая в конце концов бросила меня.

Не мог же Оскар сказать Роджеру, что он жил в отеле «Эпикур», а до «Эпикура» в других, таких же, как «Эпикур», отелях. И что работал официантом.

— Ха-ха-ха-ха! Я всегда говорил, что альфонс — самая достойная профессия для мужчины. Если бы я не был адвокатом, я был бы альфонсом. Ха-ха-ха-ха!

И, внезапно прервав каркающий смех, мистер Мендельсон взял вдруг Оскара за плечо и добавил доверительно:

— Не огорчайся. Женщины, они как птицы, порхают от одного куста к другому. Но птиц много, мой друг Оскар. В мире не одна женщина. Будет у тебя еще не одна большая любовь…

И, остановив выходившего из кухни официанта с подносом, уставленным бокалами с шампанским, Роджер снял один бокал и передал его Оскару. Сам Роджер никогда не пил шампанского.

Войдя вслед за мистером Мендельсоном в зал, Оскар тотчас потерял его в густой толпе. Гостиная Мендельсонов мало изменилась за пять лет. Стены все так же были увешаны японскими и китайскими акварелями и гуашами, разбавленными тут и там полотнами польских «неофициальных» художников. Жюльет вывезла полотна из Варшавы. Два больших полотна Густава Гедройца, изображающие разлагающуюся, всасывающуюся фоном хрупкую старую мебель или, вернее, руины мебели, также были на месте. Живой мебели в гостиной почти не было, а имеющиеся софы, диваны, кресла и пуфы были по случаю парти или сдвинуты к стенам, или вынесены в другие комнаты.

Разглядывая гостей и выискивая среди них знакомых, Оскар неторопливо пробирался через толпу. Почему-то множество латиноамериканцев оказалось сегодня на парти у миссис Мендельсон. Среди гостей мелькнули несколько седоусых бравых военных в загадочного происхождения красивых униформах. «Кто знает, — подумал Оскар, — может быть, Жюльет устроила крестины очередного своего детища, скажем документального фильма-супергиганта на тему Латинской Америки. Может быть, это кровавые «черные полковники» расхаживают сейчас по гостиной миссис Мендельсон, бережно держа в только что отмытых от крови руках бокалы с шампанским?..»

— Оскар! Здравствуйте, Оскар! — К Оскару пробирается сквозь толпу толстая черноволосая девушка в белой шелковой блузке с оборками и в большой коттоновой неуместно ярко-клетчатой юбке. На носу ее сидят маленькие очки без оправы. — Вы помните меня, Оскар? Я — Лиза.

Оскар попытался вспомнить очкастую, но не смог.

— Я Лиза, племянница миссис Мендельсон.

— О, конечно! Теперь я вспомнил. Конечно Лиза. Ты так прекрасно пела в прошлый раз народные песни?

— Нет, — улыбнулась толстая Лиза. — Я играю на пианино, я не пою. Вы не запомнили меня, но это и не удивительно, прошло пять лет. Я бы вас тоже не узнала, но дядя Роджер указал мне на вас. Вы очень изменились…

«Изменились» Лиза произнесла с уважением. видно, изменился Оскар в лучшую, по мнению Лизы, сторону. Оскар знал, что произошло с ним и его лицом — он просто устал и стал циником. На лице его проступили усталость, упрямство, грустная насмешливость, циничная вера в то, что только силой можно отобрать у мира деньги и удовольствия. Молодые же длинноволосые идеалисты, а именно одним из них расхаживал Оскар на тех далеких, в другом времени, парти у Мендельсонов, верят, что мир отдаст им красивых женщин, красивые вещи, деньги и цветы.

— Лиза, знаешь что, — обратился Оскар к девушке, все еще стоящей рядом с ним, — я, честно говоря, так долго находился вне нью-йоркского общества, что всех забыл. Покажи мне, кто есть кто. Если у тебя нет другого, более интересного занятия, разумеется…

— С удовольствием, охотно, — согласилась Лиза. — Правда, всех гостей я тоже не знаю, — добавила она смущенно.

Оскар оказался прав. Парти действительно было организовано по случаю премьеры нового документального телевизионного чудища, посвященного Латинской Америке. На просмотр Оскар, оказывается, опоздал. Первую серию фильма показали в гостиной до прихода Оскара. Жюльет забыла его предупредить.

Среди приглашенных было несколько представителей латиноамериканских стран в ООН, представители Чили, Бразилии, Венесуэлы, Колумбии и Аргентины. Офицеры в опереточных мундирах были военными атташе латиноамериканских стран, очевидно прилетевшими специально из Вашингтона. Черноволосые латиноамериканские женщины, все строго и подчеркнуто консервативно одетые, были женами и дочерьми латиноамериканских дипломатов.

Основной же состав толпы был обычным. Сотрудники Жюльет, которые принимали участие в работе над фильмом. Журналисты. Дамы из фэшен-бизнеса, с которыми Жюльет также была связана. Полный набор обычных нью-йоркских знаменитостей. Дамы-писательницы, и дамы-фотографши, и дамы-художницы. Было несколько довольно смазливых девушек, очевидно актрис или моделей. Оскар с удовольствием отметил их присутствие. В прошлые времена Оскар постарался бы, выбрав одну из них, уйти с нею, но не сейчас. Сейчас ему нужна была серьезная женщина. «Оскар, ты здесь на работе!» — напомнил он себе строго и опять стал прислушиваться к голосу мендельсоновской племянницы.

— Это мистер Гудсайд. Джон Гудсайд — куратор музея истории искусств.

— А этот, рядом с ним, очень похожий на Онассиса, кто это? — шепотом спросил Оскар.

— Это мистер Артур Шим — хозяин известной галереи на Мэдисон-авеню. «Шим-галери» — вы, конечно, слышали, Оскар. Последняя выставка Бернара Бюффэ прошла у него. Миссис Даян Вриланд — фэшен. Мистер, — Лиза хихикнула, — просто Энди Уорхол. Вильям Стайрон — писатель.

— А кто это рядом с ним? Блондинка, в шляпе.

— Это ваша соотечественница, я думала, вы знакомы. Неужели вы не знаете ее, Оскар? Актриса, Стася Грудзинска.

— А кто эта дама? — Оскар указал на высокую женщину лет пятидесяти, одетую в черный, вытканный золотом и ярко-пурпурными цветами костюм, брюки и длинный свободный кафтан с широкими рукавами.

— Мадам Женевьев де Брео. Она француженка. Фэшен. Бывшая жена Питера Спрингфельда, известного издателя.

— А кто этот тип рядом с мадам де Брео?