Читаем без скачивания Сказание о Кербеле - Мехди Газали

И тут она проснулась. Она уже поняла: сон, который она только что видела, связан с ребенком, что она носила во чреве.

И когда начались родовые схватки, она даже толком и не поняла, откуда вдруг появился свет и белое длинное одеяние где-то вверху. Это была Захра, дочь Посланника Божьего.

Захра сказала ей: «Фатима! Да будет благословен этот месяц, который тебе дарят, он друг и любимец моего солнца».

Больше Умм аль-Банин не осознавала, что происходит. Когда же она открыла глаза, то увидела, что настоящий кусочек луны, маленький месяц, лежит в объятиях Али. Это был ее новорожденный сын.

Когда он появился на свет, его запеленали и отдали отцу, Али.

Али прочитал ему азан в правое ушко, а в левое – икамат.

И спросил у матери ребенка: «Как ты назвала его?»

Умм аль-Банин ответила: «Я никогда не опережаю тебя ни в чем. Пусть будет любое имя, какое тебе понравится».

Али сказал: «Я назову его Аббас. Так звали моего дядю по отцу».

«Аббас» означает «нахмуренный, мрачный», так еще называют разъяренного льва.

Аббас – хорошее имя для того, кто должен был стать самым суровым к неверным.

Али взял сына на руки и поцеловал. То ручки его, то лоб целовал он.

Умм аль-Банин спросила: «Господин мой, что же такого ты видишь в ручках, глазках и лице Аббаса, что целуешь его только туда? Что не так с Аббасом?»

Али ненадолго замолчал, а потом сказал: «Я скажу тебе, но только при условии, что ты будешь терпеливой».

И продолжил: «Руки Аббаса будут отрублены на пути к Господу, а в глаза его… в глаза его угодит стрела».

Разве не стоило целовать те руки, что будут отрублены на пути к Господу?

Однажды Али позвал ее: «Фатима!» Она, осознав, что голос Али дрожит, когда он произносит это имя, попросила его больше не звать ее Фатимой. Она боялась, что Али или его сыновья при этом вспомнят о другой Фатиме, дочери Пророка, и расстроятся.

Через пару дней после рождения Аббаса Умм аль-Банин семь раз обнесла его вокруг Хусейна – она хотела, чтобы Аббас навсегда узнал, кто его Кааба, а также и то, что без Хусейна ему не увидеть Господа.

Когда дети только-только учатся говорить, обычно сначала они произносят «папа» или «мама», а Аббас первым делом научился говорить «Хусейн».

Али сам обучал сына. Первым учителем его был.

Он сажал его к себе на колени и учил его читать Коран. Учил его тому, что было необходимо знать.

Он был точь-в-точь как птица, что сует червячков в клювики своих птенцов, сидящих в гнезде.

У арабов так повелось, что детей с красивыми, правильными чертами лица и стройным, тонким станом принято звать полной луной. Например, так звали прапрадеда самого Пророка, Абд Манафа: «Камар Батха» («Луна долины»), или отца его, Абдуллу, которого называли «Камар Харам» («Луна Мекки»).

И хотя все члены племени Бани Хашим были прекрасны лицом, однако Аббас отличался от других уже в раннем детстве. И потому-то его прозвали «Камар Бани Хашим» – «Луна племени Хашим».

«Луна племени Хашим» – отличное имя для того, кто должен был стать «Милосердным среди них», то есть самым милосердным среди всех членов Семейства Пророка.

Всякий раз, когда он видел своего отца, братьев – Хасана или Хусейна – или сестер, то вставал в полный свой рост перед ними и никогда не прерывал их слова, не выступал впереди них, а, словно тень, повсюду следовал за ними.

И в свои семь лет Аббас уже был образцом вежливости и почтительности.

Али, сам научивший Аббаса боевому искусству, впервые отправил его на настоящее поле сражения в битве при Сиффине. Его лицо он закрыл, так чтобы никто не узнал его и не выколол ему глаза.

Аббас послал вызов одному из героев вражеского войска – Муавийе ибн Шуасе, но тот высокомерно заявил: «Меня знают все. Я сражусь и с тысячей, ну а против тебя я пошлю одного из своих семи сыновей». Пришел его сын. Не успел он и круга проехать по полю боя, как Аббас раскроил его шлем и темя наполовину. Вышел второй сын, и с ним случилась та же история, как, впрочем, и с третьим, и четвертым, и пятым, и шестым, и седьмым. Ловкий и проворный Аббас всех их отправил в ад. В отряде Муавийи поселился страх перед ним. Всем хотелось узнать, кто же такой этот воин с закрытым лицом. Муавийа вышел к нему, чтобы отомстить за своих сыновей, однако меч Аббаса был словно братом-близнецом самой смерти. Получив всего один удар, Муавийа ибн Шуаса отправился вслед за сыновьями. Больше никто не отважился выйти на бой против этого витязя-незнакомца.

Али позвал сына, чтобы тот вернулся. Открыл его лицо и поцеловал в переносицу. Враг узнал этого юношу с закрытым лицом и почувствовал, что его смелость и отвага – такие же, как и у самого Али.

После Муавийи ибн Шуасы на поле брани вышел другой смельчак из вражеского войска, по имени Кариб. Похвалившись пред лицом противника, он потребовал вступить с ним в бой. И тут же погубил сразу троих из войска Имама Али. Он настолько опьянел от своих побед, что вызвал на поединок самого Али. Али же взял одежду и доспехи Аббаса и надел их на себя. Взял он и его меч, и лицо свое прикрыл, чтобы Кариб думал, что сражается с тем, кто перед тем уже убил восьмерых. Сначала Али пытался образумить противника, но тот не внял его наставлению, и тогда Имам был вынужден говорить с ним языком меча. Даже одного удара не потребовалось Карибу!

Враг так и не понял тогда, что перед ним с закрытым лицом на этот раз был сам Али. Но какая разница, в самом деле?

Али вернулся и сказал одному из своих сыновей, Мухаммаду Ханафийе: «Ступай на поле боя и встань рядом с трупом Кариба, так как сейчас придет тот, кто потребует расплаты за его кровь».

На этот раз в одежду Аббаса облачился Мухаммад Ханафийа и взял в руки меч, отправивший в ад девятерых.

Мухаммад убил одного из двоюродных братьев Кариба, вышедшего требовать мести.

А после него – еще семерых.

Так было убито шестнадцать человек из вражеского войска. И враг по-прежнему думал, что всех их убил тот юноша с закрытым лицом.

Али хотел, чтобы страх перед Аббасом впитался в плоть и кровь врага.

Малик Аштар Нахи, командующий войском Имама Али при Сиффине, говорил про собственную храбрость так: «Если темной ночью в пустыне на меня зарычит лев, я не испугаюсь».

В битве при Сиффине Имам Али послал на поле боя своего сына Аббаса. Аббас храбро сражался, убил нескольких человек и вернулся обратно.

Затем Али удерживал его при себе в шатре и не позволял уходить в бой. Аббас ходил туда-сюда и все умолял отца отпустить его.

Малик Аштар обратился к Аббасу со словами: «Господин мой, успокойся, мы позаботимся обо всем».

Аббасу в то время было всего тринадцать-четырнадцать лет. Он гневно посмотрел на Малика и удалился.

Позже Малик говорил так: «От того взгляда Аббаса тело мое задрожало как осина».

Когда Аббас вернулся с поля боя, Али в тот день больше не позволял ему идти сражаться. Он говорил, что ему могут выколоть глаза. И вся настойчивость Аббаса была бесполезна. Али хранил его для другого, великого дня.

Имам Али трагически погиб 21 числа месяца Рамадан. В тот день он позвал своего сына Аббаса, обнял его и прижал к груди со словами: «Сынок мой, в День Суда я обрадуюсь, увидев тебя… а в день Ашуры, если войдешь в реку, не пей сам, если Хусейн будет мучиться от жажды…»

Аббас дал отцу слово, что так и поступит. Слова своего он не нарушил. Это ведь было слово мужчины.

Подлецы, что раньше были сторонниками Имама Хасана, переметнулись на сторону Муавийи, и Имам был вынужден согласиться на перемирие.

Кто-то говорил, что Имам испугался и отдал халифат чужакам, заключив с ними сделку… Но Аббас хорошо знал его и был послушен тому, кто был Повелителем своей эпохи. Он не вступал в противоборство – ни во время перемирия Имама Хасана, ни во время мятежа Имама Хусейна.

И потому не без оснований скажет потом Имам Садик: «Мой дядя, Аббас, сын Али, обладал достоверным и глубоким пониманием и крепкой верой».

Тело Хасана, старшего из детей Али и Фатимы, приготовили к погребению и хотели отнести его на могилу Пророка для прощания. Но лицемеры не позволили это сделать. Они полагали, что Имама Хасана хотят захоронить рядом с Пророком. Началась распря, и они выпустили стрелы в тело покойного. Те стрелы пригвоздили его к савану и похоронным носилкам.

Аббас обнажил меч, чтобы дать достойный ответ наглецам, но Хусейн удержал его. Он не хотел устраивать побоище на похоронах брата. Позднее Аббас говорил Хусейну: «Если бы не твой запрет, господин мой, я бы ни одному врагу не уступил».

«Он был подобен горе – такой же огромный, с сердцем крепким, как будто из скалы или гранита, доблестный непревзойденный наездник, храбро наносивший противнику тяжелейшие удары на поле боя, и с потрясающей смелостью наносил ему поражение… Он был привлекательным и интересным мужчиной высокого роста».