Читаем без скачивания Теннисные мячи для профессионалов - Леонид Словин

— Мы почти не виделись. Я пришел, он уехал.

— Мог бы и побыть дома. И вообще, что за манера оставлять жену с незнакомым молодым мужчиной?! — Она обернулась к Денисову. — Как вы считаете?

— Какой он из себя? — Денисов сделал несколько быстры коротких глотков. Кофе был отличный.

— Лет сорока… — Сазонов пожал плечами.

— Худощавый, высокий… — Сазонова пришла на помощь. В костюме.

По отдельным частям портрета, набросанного супругами можно было с осторожностью идентифицировать личность погибшего.

— Как он попал к вам.

Сазонова объяснила:

— Он должен был на пару дней остановиться у Окуневых Но Иван Яковлевич с семьей на даче…

— Он был у них?

— Разговаривал с домработницей по таксофону. Она ему дала наш адрес и телефон. Так бывало не раз! Наши гости едут к ним, его — к нам!

— Перед тем как приехать, он позвонил?

— Конечно же! Я разговаривала с ним. Пригласила: «Приезжайте, пожалуйста». А что я должна была сказать, если человеку негде остановиться?

— Скоро он приехал?

Она задумалась:

— Минут через сорок.

— Сколько езды от Окуневых до вас?

— Минут двадцать на машине. Но он ехал с вокзала.

— Он сказал?

— Да. С вашего вокзала. Я еще спросила: «Бог мой, куда же ездят с него!» Он ответил: «На Донбасс. В Тамбов».

Денисов больше не сомневался, что они говорят об одном и том же лице.

— Кто такие Окуневы?

— Наши друзья. — Сазонова в некоторых случаях могла ограничивать себя. Ответила немногословно. — Сам Иван Яковлевич преподавал, доцент. После войны вместе с нашим заведовал в 3-м медицинском.

— Потом он переехал в Рязань, я имею в виду институт, -вставил Сазонов.

— Окуневы действительно на даче?

— Скорее всего. Обычно до начала зимы там сидят. Только они да сторожа. Во всяком случае в Москве, их нет, я звонила.

— Телефона на даче нет?

— Был. Потом отказались: нет покоя!

Денисов вернулся к погибшему:

— Но имя-отчество этого человека? Откуда он?

— Вы меня простите. — Все время, пока Денисов находился в квартире, она не выходила из своей роли девочки-подростка, которая отводилась ей в обкатанном десятилетиями семейном спектакле. — Когда он называл отчество, я поймала себя на том, что забыла имя. В результате не услышала отчества. Переспрашивать было неудобно. Очень милый застенчивый человек. Я не могла заставить его со мной пообедать, с большими усилиями удалось влить в него чашку чая. И то — без сахара.

— У меня просьба. — Денисов поблагодарил за кофе. -Внизу нас ждет машина. Я попрошу ненадолго поехать со мной на вокзал.

— Обязательно? — Сазонов опечалился. — И непременно обоим? У Елены Дмитриевны с ногами…

— Ничего, ничего, — перебила та. — Немного проветриться не мешает. Тебе тоже. Засиделись. Собирайся. Надо же выручить человека! Скажите, он кому-то дал наш телефон, и за это его задержали?

— Пассажирке из Нижнего Тагила, ей негде ночевать.

— И это все, что он натворил?

— Да.

В коридоре Денисов снова зацепился взглядом за пачки подготовленной к сдаче макулатуры.

— Внукам собираем. — Сазонова заметила его интерес. -Полная квартира книг, антиквариат. «Нет, бабушка, ты ничего не понимаешь, нужны макулатурные». Домработница ни одной бумажки не выбрасывает, вяжет в узлы. Ох, эта внуки! Мне почему-то не дают их взять к себе; боятся, что я их испорчу.

— Домработница видела гостя?

— Она пришла, когда он уходил. А Олег и Дима как раз обедали.

— Кто они?

— Два милых молодых человека. Из Орска. Мама одного из них когда-то работала с Николаем Алексеевичем. Инженеры транспорта…

— Они тоже видели его?

— Да.

— Я прошу их разбудить. Им придется тоже проехать в отдел.

Осмотр заканчивался. Бахметьев и криминалист о чем-то разговаривали, сидя на корточках рядом с погибшим.

Мелкий моросящий дождь несколько раз принимался идти и все не шел, словно не решался.

Перрон так и остался серым, сумрачным. Пахло гарью. За забором элеватора, на стройке жгли мусор. Запах был чем-то близок предчувствию дождя, грязно-серому небу.

На соседней платформе было много людей — шла посадка на Астрахань и прибыл скорый Липецк — Москва.

Судебный медик — рыжебородый, в джинсах, с крепким молодым жирком на животе — курил у вагона, превращенного в камеру хранения. Над головой держал раскрытый зонт-автомат.

Узнав Денисова, медик помахал рукой. Бахметьев обернулся:

— Сазоновы здесь?

— Да.

— Как их самочувствие?

— Профессорша, по-моему, всплакнула. Сейчас они придут вместе с Королевским.

— Новое есть? — Бахметьев поднялся. Ему было тяжело разговаривать сидя, снизу вверх.

— Все, как я докладывал. Приехал по рекомендации друга Сазонова — Окунева.

— Надо с ним срочно связаться.

— Кравцов уже поехал.

— Окунев тоже медик?

— Невропатолог.

— А что их домработница?

— Тоже на даче.

— Дача, кажется, по белорусскому ходу?

— В Звенигороде.

— А как те двое, которые ночевали у Сазоновых?

— С ними Худяков. Дознаватель.

Денисов воспользовался минутой, подошел к судебному медику:

— Добрый день.

— Привет, командир, — судмедэксперт усвоил манеры и сленг оперативных уполномоченных и даже слегка ими бравировал. — Нашли людей, у которых он ночевал? Поздравляю.

Денисов вздохнул.

— Главное, установить личность, дальше — связи… Кто его видел последним? Где? С кем? Возможности, представляемые типовыми версиями раскрытия преступлений, выглядели безграничными. А дальне как по маслу. Корысть? Месть? Ревность?

— Пожалуй, — Денисов согласился, этикет был соблюден. -Что с ним все-таки?

Эксперт погладил бороду:

— Два отверстия…

Денисов подумал про кровь на пиджаке погибшего, представил бурую лужицу внизу, под трупом, на асфальте.

— Пока трудно сказать, какое входное, какое выходное. Труп переворачивали. Трупное окоченение только в мышцах лица. Температура подтверждает время наступления смерти… — Каждый час температура тела падает на один градус. — Не думаю, чтобы его откуда-то транспортировали к вам. Смерть наступила здесь, на платформе.

— Что еще?

— Остальное больше для следователя. Королевскому, в протокол… — Он разворошил свою рыжую, лопатой, бороду. — «Тело средней упитанности, без шрамов, чистое…» Тебе не интересно.

— Татуировки?

— Я бы сказал.

— А что не для протокола? Неофициально?

— Приватно? — Большую часть времени эксперт как бы находился в состоянии игры — старался не замечать суровых сторон своей профессии. — Выстрел в грудь или в спину. С близкого расстояния. Смерть наступила от разрыва внутренних органов. После вскрытия расскажу подробности. Звони. А лучше приезжай. — Медик тоже устал: прежде чем приехать, всю ночь мотался по происшествиям в разных частях города.

— Протокол осмотра подписан?

— «Окончен труд…»

Денисов вместе с ним спустился с платформы. Из невыключенной рации под курткой доносились голоса. Дежурный переговаривался с оперативными работниками — те все еще находились на платформе, в залах. Смена железнодорожников с ночной уходила на двое суток — со всеми надо было успеть переговорить; заканчивался опрос пассажиров, ночевавших на вокзале…

Садясь в машину, эксперт процитировал:

— «Когда оборвутся все нити… — Это было из студенческой песни. — И я лягу на мраморный стол, вы, пожалуйста, не уроните мое сердце на каменный пол…»

— Это он… — Сазонов неловко качнулся от носилок, на которые перенесли труп. — Был у нас. Прошлой ночью.

Перед тем так же безоговорочно погибшего опознала Сазонова.

— Как люди пускают? Не боятся! — Ревизор из понятых отвернулся: профессор и его жена — в брезентовых куртках с капюшонами — явно не внушали ему доверия.

— Когда он к вам пришел? — спросил Бахметьев.

— Днем. — Сазонова поправила капюшон. — Часа в четыре. Я как раз выходила к мусоропроводу, а он появился из лифта. «Елена Дмитриевна? Я вам звонил… Окуневы на даче». Не помню, как он все объяснил. Я пригласила войти. Он продолжал извиняться, чувствовал себя неловко. Я поняла, что у него дела в Москве, надо где-то устроиться на сутки. Гостиницу он не забронировал…

Слушали ее внимательно. И не только потому, что от памяти Сазоновой зависело направление поиска — речь ее отличалась от короткого усеченного разговора оперативников.

— …Я сказала: «Господи! Всегда рады. Столько свободного места». Ему понравилась маленькая, у входа, там раньше жила Катя, сестра. Миленькая комнатеночка с балконом…

— Вещи у него были? — Бахметьев достал чистый платок, на секунду приложил к покалеченному глазу.

— Только портфель. Очень потертый, по-моему, свиной кожи. У Николая Алексеевича одно время был такой.