Читаем без скачивания Ворон. Сыны грома - Джайлс Кристиан

Сигурд погрузился в мрачные раздумья. Ярл держался обособленно, и только Улаф отваживался с ним заговаривать. Но даже он, капитан, был молчалив и думал о чем-то своем. Вероятно, о сыне – светловолосом Эрике, который погиб, изрешеченный стрелами, у стен замка Эльдреда. Других наследников Улаф не имел, и его роду суждено было прерваться. Теперь старик мог вернуться к матери умершего юноши, а мог взять иной курс и довериться ветру, который вобьет его имя в песню, чтобы песня эта жила в веках, сохраняя память о том, кто не оставил после себя потомства. Видя, как Улаф, ничего не страшась, сражается на английском берегу, я понял, что сердце старого воина разбито.

Вновь назначили дозорных, и я оказался в их числе. Я рад был взобраться на мокрый холм со щитом на спине, мечом у бедра и копьем в руке, цепляясь за высокие стебли лебеды. Пенда пошел со мною, однако я подумал, что ему, как и мне, не хочется оставлять Кинетрит.

– Монах приглядит за нею, – сказал я, прервав молчание.

Нам оставалось пройти около сотни шагов до козьей тропы, которая круто взвивалась вверх, а затем уходила вправо, к северному краю залива. Она вела на известняковый мыс, служивший нам дозорной башней. Оск, караульный, которого мы сменили, уверял, будто видел оттуда уэссексское побережье, хотя его товарищи сказали, что это было лишь облако, низко висевшее на горизонте.

– Старый козел Асгот сидит у меня в печенках, – наконец ответил Пенда, откашлявшись и сплюнув. – Я видел, как он лапает глазами нашу Кинетрит, и мне это так же нравится, как подтирать зад крапивой.

– Подотрись лучше самим Асготом, – сказал я. Заметив под ногами гнезда крачек, маленькие углубления в мягкой земле, я осторожно их обошел. Птицы пригнули головы в черных шапочках, пристально глядя на меня немигающими желтыми бусинами. – Старик совсем одурел от крови, – прибавил я, восхищаясь храбростью пернатых созданий (никто из них не улетел в темнеющее небо). – Может, он уже лет тридцать, а то и больше, не видал женщины, подобной Кинетрит. Вот и всё.

Пенда хрипло усмехнулся.

– Тут яйца, – сказал он, подходя к гнездам, которые я оставил позади. – Добавим их в завтрашний котел. Варево Арнвида от этого хуже не будет.

– У крачек клювы острые, как стрелы, Пенда, – ответил я. – Пускай себе высиживают свои яйца. Что до Асгота, мы увидим, если он затеет недоброе. К тому же я готов побиться об заклад: Кинетрит способна сама о себе позаботиться.

По правде говоря, мне было мерзко оттого, что я проморгал опасность, которую заметил сакс. От Асгота можно было ждать беды – в этом я не сомневался. Вместе с Глумом и родичами Глума он убил Эльстана, моего друга и приемного отца. Они повесили старика на дубе, обмотав ствол багровой веревкой его внутренностей. Один из тех, кто принес несчастного в жертву, погиб от моей руки, но это был не Асгот. Пыльные потроха жреца все еще благополучно скрипели, а нож его был остер, как и раньше.

– Будем за ним присматривать, Ворон, – сказал Пенда. – Пускай старая свинья только попробует выкинуть какую-нибудь пакость.

Мы выбрались на белые скалы уже в сумерках. Дождь все не прекращался, и я уже промок до мозга костей. Опершись о копья, мы посмотрели на восток, туда, где простиралась Франкия. До самого горизонта тянулись холмы, поросшие травой. Кое-где на этом зеленом полотне темнели дубовые и буковые рощицы, но человеческого жилья я нигде не видел, хоть некоторые дозорные и говорили, будто заметили в небе дымок одиноких крестьянских подворий, разбросанных на юге, вдалеке от моря. Из бухты, где мы бросили якорь, наверняка можно было за день доплыть до устья мощной Секваны. Она змеей подползала к Парижу – единственному франкийскому городу, о котором я слыхал. Улаф говорил, что на берегах реки есть и другие поселения, может быть, даже небольшие города, и я ему верил: Секвана и впрямь оказалась огромной и, конечно, могла прокормить тысячи людей.

Мы знали: рано или поздно Эльдред пройдет мимо нашей бухты, ведь он не слабоумный и будет держаться поближе к суше, чтобы уйти от волн открытого моря и использовать для своей пользы береговые ветры, хоть в такую унылую погоду они дули не сильнее, чем чья-нибудь задница. Только вот когда «Фьорд-Эльк» наконец покажется, не знал никто. Оставалось лишь ждать.

Пенда развернул две промасленные шкуры и размотал тонкую веревку, обвязанную вокруг его пояса. Расстелив одну из кож за побитой бурями скалой, мы употребили копья как опоры, а куски бечевки – как расчалки и устроили себе довольно-таки сносное убежище. Сидя под шкурой, мы слышали, как дождь неумолчно барабанит по ней, напоминая нам о том, что впереди не самая приятная ночь. Чтобы враг нас не заметил, Сигурд запретил дозорным жечь костры: завидев огонь или дым, любопытствующие франки могли явиться в наш лагерь, а этого ярл не хотел. Не хотел он и отпугивать Эльдреда. Правда, все викинги согласились друг с другом в том, что из осторожности олдермен скорее всего введет «Фьорд-Эльк» в устье реки прямо из открытого моря, защищая днище корабля от скал, а богатства, таящиеся в его трюмах, – от алчности разбойников. Однако никакая осторожность не спасет от нас Эльдреда и его приспешника Маугера. Смерть, уготованная судьбой, уже поджидала их на франкийском берегу.

Я достал из-за пазухи ломоть засохшего хлеба и выставил руку под дождь, чтобы вода превратила сухарь в непривлекательное месиво, о которое я хотя бы не сломаю зубы. Пенда раздвинул ягодицы и выпустил столько воздуха, что его хватило бы, чтобы на целый день наполнить парус «Змея». После этого сакс покачал головой и усмехнулся.

– Никогда не позабуду, какое у тебя, старина, было лицо, когда валлийцы облепили нас, словно мухи коровью лепешку. Твой кровавый глаз горел, как у самого дьявола, а зубы… – При этих словах он оскалился, точно злой пес. – Казалось, ты вот-вот разгромишь преисподнюю. Думается мне, что и моя голова полетела бы с плеч, подойди я к тебе слишком близко.

– Я освобожу тебя от нее сейчас, если еще раз так пернешь, – сказал я, морщась от гадкого запаха.

Довольная усмешка искривила синеватый шрам, прочерченный кем-то по левой щеке Пенды.

– Должно быть, валлийцы подумали, будто их посетил черт из страшных снов, что видят по ночам их дети, – сказал он. – Несчастные ублюдки!

– Насколько мне помнится, это они побили нас, Пенда, – сказал я. – Мы должны благодарить судьбу за то, что чудом выжили и мокнем теперь под этим мерзким дождем.

Пенда остановил на мне взгляд, и глаза его потускнели, как стоячая вода, заросшая ледяною коркой. В том бою сакс потерял многих соплеменников и друзей. Через мгновение он отмер и, кивнув, сказал:

– Как знать? Может, когда-нибудь мы сделаем из тебя славного воина. Прибавим умение к твоему буйному нраву. А пока ты ведь все еще злишься, если кто-то пытается тебя убить, верно, парень? – Пенда улыбнулся. – На твое счастье, у тебя есть это.