Читаем без скачивания Заговорщик - Александр Прозоров

Болотина оборвалась, отрезанная от густого березняка прямой и ровной, похожей на дренажную канаву, речушкой. Лес подступал почти к самому тракту, по краю опушенный ивовыми зарослями. На ветках болталось множество сухих стеблей — словно повозка с сеном проехала слишком близко и ободрала свой мохнатый бок. Возничий либо не заметил, либо поленился собирать потерянные пучки.

— На барщине, видать, работал, — себе под нос пробормотал Андрей. — Чужого добра не жалко.

Скакун князя мерно двигался мимо кустов, всадник смотрел вперед — но отсюда, из Зазеркалья Андрей заметил в тени кустарника какое-то шевеление, пару раз явственно блеснула сталь. Он вскинул руку, открыл рот — но предупредить ратников не успел: кустарник вдруг полыхнул алым пищальным залпом, выбитый из стволов дым почти коснулся его плеча и…

И зеркало снова стало черным.

— Вот тебе и пророчество, — сглотнул Зверев и пальцами погасил обе свечи одновременно. Взмахнул ладонью, пробуждая воду от сна, повернулся боком, чтобы поток не залил его рубашку.

Получалось… Что же получалось? Получалось… Получалось, что, если России нужен выход к Балтийскому морю, то одним из тех, кто отдаст ради этого свою жизнь — будет он сам.

Подстрекатель

Москва встретила князей седыми куполами, на которых золотились православные кресты, тысячами дымов, угрюмой замерзшей стражей, лошадьми в попонах, розвальнями и каретами, темно-бурым снегом на улицах, румяными купчихами в красных платках и пухлыми от тулупов горожанами с заиндевевшими бородами.

— Ты и вправду кудесник, Андрей Васильевич, — натянув за Литовскими воротами поводья, кивнул спутнику князь Друцкий. — Уж не чаял я снова в седло подняться, ан опосля зелья твого юным отроком себя чую. Поедем ко мне во дворец, дорогим гостем будешь! Баньку велю стопить, погреба разорим ради славного пира.

— Благодарствую, Юрий Семенович, — приложил руку к груди Зверев. — Но я уж год к себе на подворье не заглядывал. Может, лучше ты ко мне? Баньку велю стопить, погреб разорим ради такого случая.

— Дык ведь и я тут с прошлого лета не бывал, — усмехнулся старик. — Ладно, лукавить не будем, на пару дней расстанемся. До визита послов ливонских еще добрый месяц. Успеем урядиться, как сподручнее действовать в деле общем. До встречи, Андрей Васильевич!

— И тебе доброго здравия, Юрий Семенович…

Князья раскланялись и разъехались. Нарядная свита в малиновых и синих зипунах, в крытых атласом полушубках, в меховых налатниках распалась надвое и втянулась в огороженные частоколом узкие улицы.

Воевать Андрей пока что не собирался, а потому взял с собой всего пятерых холопов, без оружия — сабли, кистени и щиты в расчет, разумеется, не шли. Равно как и пищали с припасом, и бердыши, что ехали на заводных. Брони на плечах и рогатин у стремени нет — значит, путники мирные, как иначе?

Едва впереди показался шпиль Храма Преображения, на душе появилось беспокойство: а ну, случилось что? Пожар, разбой, или того хуже — приказчик ворьем оказался? В ратных походах среди служилых людей самая известная страшилка была о том, как возвращается боярин с войны, а приказчик его оброк собрал, добро хозяйское продал, да с казною и сбежал. Крестьяне без присмотра барщину забросили, ремесленники в иные края подались. Приходит воин из похода лишь с копьем и саблей, а вместо поместья — разор и нищета. Поля заросли, дом развалился, погреба пусты, смердов и в помине не осталось.

В реальности такого, конечно, не произойдет. В домах ведь семьи остаются: жена и дети, родители старые, родичи далекие. Они разора не допустят. А вот на подворьях, где приказчики месяцами без догляда работают — там всякое случается. Иные соблазна не выдерживают, воруют. Кто по чуть-чуть таскает, а кто — со всею казною и в бега.

Но нет, дворец впереди открылся опрятный и красивый. Окна сверкали слюдой, в тыне виднелись новенькие колья взамен подгнивших, створки ворот украшали два красных льва, угрожающе поднявших лапы, сверху над ними появилась крытая резным тесом, изогнутая крыша с ликом Андрея Первозванного и небольшой луковкой. Когда же ворота распахнулись, пропуская князя внутрь, Зверев и вовсе ахнул: двор оказался гладко выложен лиственницей! Дерево на свету уже успело потемнеть, однако было видно, что работа окончена совсем недавно.

Князь спешился, пошел по кругу, время от времени притоптывая. Пахом тоже громко присвистнул, кашлянул:

— Лихо, княже. Ровно на царском дворе.

— На царском дворе мостовая из дубовых плашек, — негромко поправил его Андрей. — Здесь же, скорее, паркет получается.

Дверь дворца распахнулась, и наружу выскочил Еремей в одной косоворотке, выпущенной поверх полотняных штанов, и в войлочных тапочках с острыми носками. На ходу он то надевал, то сдергивал мятую-перемятую красную суконную шапку. Ныне, войдя к Андрею в доверие, он стал приказчиком, серебром распоряжался немалым, а по виду — как был ярыгой, так и остался. Дорогая одежда на нем сидела как-то косо, вечно мялась, седые патлы торчали клочьями, короткая курчавая бородка от самого подбородка задиристо торчала вперед, но спина при этом вечно оказывалась сгорбленной.

— Я вот так поразмыслил, — чуть не раздирая шапку, промямлил ярыга. — На дворе как осень аль весна, так слякоть и грязь — ни пройти, ни проехать, ни в сапогах чистых ступить, сколько соломы у крыльца ни кидай. Опять же, после дождя тяжко. Ну, и дозволил себе… Я у князя Воротынского так видел, как письмо твое, княже, два года тому относил. Мостовая, она тяжко и дорого выходит. Хлопотно сие больно, землю всю ровнять, засыпать, трамбовать, выкладывать… А здесь смерды лаги кинули, хворосту, веток, щепы мы набросали на пол-локтя, дабы сырость от земли не поднималась, да доской сверху и покрыли. Хоть малым детям в черевичках круглый год ходить, хоть гостям в сапогах с самоцветами, хоть на карете заезжай — все едино ни соринки не прилипнет. Щелочки тут оставлены, так то дабы вода стекала, не застаивалась в сырость. И не дорого сие стало, а…

— Молчи, — вскинул палец Андрей. — Хватит оправдываться. Ты молодец и сделал все отлично. Проси себе награду, какую захочешь. Только подумай хорошенько, чтобы не прогадать.

— Ага, — встрепенулся ярыга и наконец-то распрямился, став похожим на приказчика.

— Не ага, а благодарствую, тютя! — заехав сбоку, Пахом легонько шлепнул его плетью по спине.

— Ой, прости, княже, — испугался Еремей, вцепился себе в волосы, явно забыв, что шапка уже в руке, и принялся торопливо и низко кланяться.

— Успокойся, плешь себе устроишь, — хлопнул его по плечу Зверев. — Лучше беги печи топить. Холодно небось в доме.