Читаем без скачивания В отсеках тишина - Лев Власов

Вспучило щит ходовой станции правого гребного электромотора, ослабли на нем крепления шин и кабелей.

На правом гребном электромоторе оборвало анкерные болты, скрепляющие станину.

И все же после исправления отдельных повреждений мы снялись с якоря и под электромоторами, управляемыми вслепую (без приборов), перешли в Полярное.

Мое вынужденное купание продолжалось минут двадцать...

Так что же произошло в то утро?

Когда я был в надстройке, над бухтой появились четыре вражеских самолета. Один за другим они пикировали на лодку, сбрасывая двухсотпятидесятикилограммовые бомбы и ведя огонь из пушек и пулеметов. Не желая рисковать, командир решил погрузиться. Люди поспешно покидали мостик. Впопыхах кое-кто получил серьезные ушибы. После взрыва первой бомбы в отсеках погас свет. Мерцали только огоньки ручных фонариков. Никаких распоряжений из центрального поста не поступало, это еще больше нервировало людей.

Мы убедились, что организация службы у нас еще далеко не на высоте.

Вражеский налет сорвал все наши планы. Вместо боевого похода нас опять ждал ремонт. Лодку поставили в док.

И снова мы увидели, с какой самоотверженностью трудятся рабочие плавучей мастерской. У них не хватало оборудования, самые тяжелые работы приходилось выполнять вручную. У нашей лодки сильно пострадали кормовые горизонтальные рули. Перо одного из них — огромная металлическая плоскость — было исковеркано и порвано, словно лист бумаги, а баллер (ось руля) согнуло в дугу. Рабочие на костре разогрели толстый стальной вал и кувалдами выправили его. Эта работа заняла полтора суток. Рабочие трудились бессменно, пока не справились с делом. Электросварщик тем временем сварил перо руля. Все полтора суток он тоже работал без отдыха.

Надо прямо сказать, если бы не трудовая доблесть, изобретательность и изумительное мастерство рабо-

[31]

чих, наши корабли не смогли бы вести боевые действия. Рабочий класс всю войну был в одном строю с фронтовиками.

Вместе с рабочими мы работали с утра до ночи. Но ремонт подвигался медленно. Настроение у нас было неважное. Наши товарищи по дивизиону, пришедшие на Север в одно время с нами, уже побывали в боевых походах, на их счету появились потопленные вражеские корабли. А у нас все не клеится.

Партийная организация предложила обсудить уроки вражеского налета. Командир заявил, что не надо. Он стал угрюмым и раздражительным. Раньше редко заглядывал к матросам, а теперь совсем перестал. Меня он так и не спросил, как я оказался за бортом.

Выйдя из дока, встали в губе Оленьей возле плавбазы "Память Кирова". Это бывшее промысловое судно, на котором разделывали рыбу, насквозь пропахло треской. Долго мы не могли привыкнуть к острому, неприятному запаху. А потом смирились с ним и основательно обжили просторное судно. Матросы придумали названия всем его уголкам, и, слушая их разговор, можно было подумать, что живут они не на судне, а в большом городе. Проход к хлеборезке стал Хлебным переулком, коридор, где находятся баня и душ, теперь назывался Банным переулком, закоулочек, упирающийся в дверь прачечной, — Прачечным тупиком. Названия имели и все жилые кубрики. А широкую палубу бака (на носу судна), где мы занимались строевой подготовкой, моряки прозвали площадью Урицкого.

С правого борта плавбазы расстилалась свинцовая гладь бухты, а левый борт почти упирался в завьюженный обрывистый берег, на который не всякий ловкач мог взобраться и на который все же карабкались все, кому по делам приходилось направляться в Полярное, а попутного катера не оказывалось.

Мы опять отрабатывали организацию службы, тренировались на боевых постах, тщательно проверяли материальную часть.

А война шла. Миллионы людей сражались на фронтах. Выходили в море, дрались с врагом наши товарищи. У нас опять горе. Не вернулась из боевого

[32]

похода "С-55", пришедшая на Север с Дальнего Востока. Бригада потеряла прекрасно подготовленный, мужественный экипаж, возглавляемый отважным командиром Львом Михайловичем Сушкиным. Погибли в этом походе и мои старые сослуживцы Сергей Балашов, Николай Голубев, Степан Гридин, Енок Эскузьян.

Слезы навертываются на глаза, и злость душит. Гибнут друзья, а мы, вместо того чтобы отомстить врагу за их гибель, стоим в базе!

Нечего удивляться, что на встрече 1944 года у нас не хватало веселья. Собрались в кубрике плавбазы, в полночь прослушали по радио первое исполнение нового государственного гимна. А потом пели и танцевали под аккомпанемент единственной балалайки, на которой по очереди играли моторист Петр Добряк и старший инженер-лейтенант Коломиец.

Стали готовиться в свой первый боевой поход. И опять почувствовали неладное. Слишком много суматохи. Приказания поступали самые противоречивые. Одно и то же переделывали по нескольку раз.

Внезапно приказали дополнительно погрузить двадцать резиновых мешков с дистиллированной водой. Мешки тяжелые, по тридцать килограммов, неудобные для переноски. В спешке один мешок разорвали в рубочном люке, окатив водой оказавшихся внизу матросов. Ледяной душ не на шутку разозлил пострадавших, и они в сердцах пихнули рваный мешок в трюм. Эти резиновые лохмотья в походе еще напомнили нам о своем существовании.

Потом пришел приказ взять с собой два баллона с кислородом "на всякий случай". Их притащили к нам в шестой отсек, положили на палубу возле компрессоров и наспех привязали к станинам.

Так мы суетились до самого последнего часа. Еще до выхода в море все устали так, что еле держались на ногах.

С тревогой приглядывались мы к нашему командиру. Не с руки матросу критиковать командира, но уж очень многое нам в нем стало не нравиться. М. И. Никифоров когда-то убеждал нас, что, как только придем на Север, сразу "вжарим немцу по первое число". А первые же неудачи обескуражили его. Он

[33]

утратил веру и в свои силы, и в силы коллектива, стал груб с подчиненными и почти перестал с ними разговаривать. А хуже всего — начал попивать... И на этот раз выход в море задержался почти на три часа из-за того, что Никифоров был крепко навеселе.

Немного нас ободряло, что обеспечивающим с нами идет опытный подводник командир нашего дивизиона капитан 2 ранга П. И. Егоров.

Стояла полярная ночь. Строго обусловленным фарватером, проложенным через минные заграждения, лодка направилась к выходу в открытое море. Прозвучал длинный ревун — сигнал срочного погружения.

В мирное время на подводных лодках действовало много различных сигналов, в которых даже старослужащие моряки подчас не могли разобраться. Война из всех сигналов оставила один — "Срочное погружение". И оказалось, что других и не нужно.