Читаем без скачивания Шимпанзе горы Ассерик - Стелла Брюер

Целый день мы с Хетер обшаривали кустарник в поисках Чарли, но не обнаружили ничего, что подсказало бы нам, где он может находиться. Было уже четыре часа дня, и мы решили повернуть назад. Метрах в ста от дома, возле изгороди, окружавшей Юндумскую станцию, мы услышали назойливое жужжание мух. Там мы и нашли его: он лежал в зарослях кустарника, на боку, убитый выстрелом в круп. На его красивой мордочке застыла непривычная, злая гримаса; выражение боли и ужаса навеки запечатлелось в остекленевшем взгляде. Слезы застилали мне глаза, а сердце разрывалось на части, когда я взяла на руки неподвижное тело. Мы отнесли Чарли домой и в тот же вечер похоронили под его любимым деревом. Еще вчера он спасался на нем от шумливых гиен, выжидая удобного момента, чтобы, спрыгнув, вновь вступить в игру. Так это дерево и называется до сих пор Деревом Чарли.

За годы, прошедшие после смерти Чарли, насильственной смертью погибли многие сервалы. Некогда многочисленные представители этого вида теперь очень редки, так как их мех высоко ценится и от местных охотников попадает к торговцам вроде Момаду, которые прогуливаются по улицам Банжула, поджидают в аэропорту или гавани, предлагая туристам дамские сумочки, пояса и другие изделия из шкур этого красивого зверя.

Я обвиняю не охотников и даже не торговцев, а тех кто покупает шкуры, создавая спрос. Изделия из них пользуются огромной популярностью среди туристов, которые посещают Гамбию на протяжении семи месяцев в году. Каждый турист покупает десятки предметов, чтобы, вернувшись домой, подарить их друзьям и родственникам. В спешке и стремлении совершить выгодную сделку они не успевают разобраться, что шкуры, по существу, не выделаны, а лишь высушены на солнце и через несколько месяцев облезут и потеряют свою привлекательность. Это бессмысленное уничтожение живого вызывает глубокое беспокойство. Сегодня рынок завален таким количеством красивых искусственных тканей и материалов, что нет необходимости истреблять животных ради их меха.

Всем нам не хватало Чарли, но особенно Тиму и Тесс — каждый вечер Тим вылезал из гардероба и начинал обшаривать весь дом. Он был таким юрким и гибким, что без труда залезал под шкафы и холодильник. Казалось, будто у него вообще нет костей. В первые после смерти Чарли дни Тим по нескольку раз обегал наши владения, заглядывая во все углы и закоулки, а вернувшись, сворачивался на спинке отцовского кресла и затихал, наблюдая через плечо за тем, что делает отец.

Собаки и гиены продолжали каждый вечер резвиться на лужайке, но отсутствие мелькающих между ними светлых пятен сразу бросалось в глаза и наводило на печальные размышления.

4

Абуко

Именно в этом месте своего повествования я должна вернуться к Уильяму, так как он появился у нас в доме вскоре после смерти Чарли. Я уже рассказала о том, как мы его приобрели, и о дружбе между ним и Тесс. Пока шимпанзенок был болен и напуган, мы не подпускали к нему других животных. С того дня, как он решил покинуть свою корзину, забота о нем стала нашим основным занятием. Мы все с радостью несли круглосуточную вахту, а иногда и спорили между собой о том, чья очередь заступать на дежурство.

Тим и Уильям встречались не часто: днем Тим благополучно спал, свернувшись клубком на платяном шкафу в комнате родителей; вечером, когда он покидал свое убежище, Уильям обычно уже отправлялся спать. И это было к лучшему: в те редкие часы, когда их бодрствование совпадало, не обходилось без инцидентов. Дело в том, что Уильям не слишком деликатно обращался с Тимом, хотя, я думаю, без всякого злого умысла. Просто, как и человеческие дети, Уильям хотел взять зверька на руки, но делал это крайне неумело и потому причинял ему боль. Обычно, завидев Уильяма, Тим пятился, но шимпанзенок хватал его за ногу или хвост и пытался приподнять. Понадобилось несколько молниеносных укусов, прежде чем Уильям отучился трогать генету.

Выздоравливая, Уильям, должно быть, не раз видел Даффи и гиеновых щенков, но не сразу привык к ним. Как я уже говорила, это была весьма шумная троица. В конце концов Уильям поборол страх и стал одним из самых энергичных участников игр.

Мама, хотя и несколько преждевременно, стала идеальной бабушкой для Уильяма. Она с радостью выполняла нелегкие обязанности по уходу за ним. Как только Уильям перешел к активной жизни, мама уехала и вернулась нагруженная яркими разноцветными пластиковыми кубиками, резиновыми надувными утками, огромным количеством погремушек и другими игрушками. Кубики пришлись Уильяму по вкусу: он мог часами жевать их. Мама, всегда отличавшаяся необыкновенным терпением, подсаживалась к нему на ковер и, весело болтая с ним, пыталась заинтересовать его постройкой разноцветных домиков. Уильям с восторгом разрушал ее сооружения и терпеливо ждал, пока она, заканчивая очередной домик, с трудом прилаживает особенно неровный, изжеванный кубик. Чем дольше старалась мама, тем с большим удовольствием Уильям бросался и разрушал ее постройку. Когда им надоедало играть в кубики, они отправлялись путешествовать по дому в поисках приключений. Любимым местом Уильяма была ванна: по его мнению, ничто так не освежает, как мытье зубной пастой. Иногда он даже ел ее. Туалетная бумага служила отличным декоративным материалом. А унитаз — это же идеальный бассейн для маленького шимпанзе! Там есть даже специальное сиденье, за которое можно держаться, пока плещешься в воде.

Вторым излюбленным местом Уильяма была спальня родителей. Он прыгал по кровати, катался по подушкам и заворачивался в вышитые покрывала. Нам, детям, никогда не разрешалось скакать на пружинном матрасе или драпироваться в одеяла, но, как говорила мама, Уильям — это другое дело. Однако стоило ему приблизиться к туалетному столику, как мама быстро подхватывала его и старалась отвлечь его внимание бананом или еще чем-нибудь не менее соблазнительным. И туалетный столик сохранял свою таинственную привлекательность. Обследование его Уильям откладывал до того момента, когда все члены семьи будут заняты, а он предоставлен сам себе. Однажды мама, в тот день опекавшая Уильяма, совершила роковую ошибку: она целиком погрузилась в составление букетов и позволила себе отвлечься от своих прямых обязанностей. В это время я вошла в дом через заднюю дверь и тут же поняла, что кого-то не хватает.

— Ма, — спросила я, — где Уильям?

Она замерла, рука повисла в воздухе над вазон.

— Разве он не играет возле двери со своей уткой? — нерешительно ответила она.

Нет, его там не было. Зеленая утка одиноко лежала на боку. Пока мы стояли и размышляли о том, где должен был быть Уильям, откуда-то из глубины коридора раздался отчетливый звук разбитой бутылки. Без дальнейших колебаний мы бросились в спальню. С Уильямом мы столкнулись в проходе. Он выглядел этаким маленьким волосатым индейцем. Лицо его было разукрашено губной помадой сногсшибательного оттенка, остаток которой торчал изо рта наподобие розовой сигары. На колено он опрокинул бутылочку лака для ногтей того же тона, и по ноге его сбегали и пересекались жемчужно-розовые ручейки. Шерсть его была обильно посыпана бежевой пудрой. Не остался незамеченным и кольдкрем. В довершение всего Уильям источал одурманивающий запах духов. Совершенно не понимая того, какое зрелище он собой представляет, шимпанзенок вскарабкался на меня по моей ноге и крепко обхватил за шею перепачканными руками. Что оставалось делать, как не обнять его в ответ!