Читаем без скачивания Случайная вакансия - Джоан Роулинг

И они втроём опять посмеялись.

Сквозь застеклённую дверь раздался микрофонный скрежет Морин:

— Просим, Говард! Иди сюда… дуэт по случаю твоего юбилея! Давай… Леди и джентльмены, любимая песня Говарда!

Подростки в притворном ужасе переглянулись. Гайя, споткнувшись, подалась вперёд, захихикала и распахнула дверь. Загремели первые аккорды «Зелёной травы у дома», и бас Говарда в сопровождении скрипучего альта Морин вывел:

The old home town looks the same,As I step down from the train…[22]

Фырканье и смех услышал один Гэвин, но, обернувшись, он увидел лишь двустворчатую застеклённую дверь кухни, которая едва заметно покачивалась на петлях.

Майлз поспешил навстречу Обри и Джулии Фоли, которые в ореоле вежливых улыбок прибыли позже всех. Гэвина охватила знакомая смесь ужаса и тревоги. Краткий просвет свободы и счастья заволокли две тучи: Гайя вот-вот могла разболтать, что узнала от матери, а Мэри собиралась уехать из Пэгфорда. И как тут быть?

Down the lane I walk, with my sweet Mary,Hair of gold and lips like cherries…[23]

— А Кей не пришла?

Ему ухмылялась облокотившаяся на столик Саманта.

— Ты уже спрашивала, — сказал Гэвин. — Нет.

— У вас всё хорошо?

— А тебе-то что?

Это само сорвалось с языка; она уже достала его постоянными расспросами и подколками. Хорошо ещё, что разговор был наедине: Майлз продолжал обхаживать чету Фоли.

Саманта перестаралась, изображая, будто оскорблена в лучших чувствах. Глаза налились кровью, речь стала замедленной; на Гэвина впервые повеяло не простой бесцеремонностью, а острой неприязнью.

— Ну, извини, я просто хотела…

— Спросить. Понятно, — сказал он.

Говард и Морин раскачивались под ручку.

— Я только порадуюсь, когда вы с Кей станете жить одной семьёй. Вы так подходите друг другу.

— Ну, знаешь ли, я предпочитаю свободу, — сказал Гэвин. — Счастливых семей очень мало.

Саманта слишком много выпила, чтобы распознать столь тонкий намёк, но почувствовала что-то недоброе.

— Чужой брак — всегда тайна за семью печатями, — осторожно выговорила она. — Никто не знает того, что знают двое. Так что не тебе судить, Гэвин.

— Вот спасибо, что просветила, — сказал он и, едва сдерживаясь, поставил на стол пустую жестянку от пива, прежде чем направиться в гардероб.

Провожая его глазами, Саманта подумала, что добилась своего, и переключила внимание на золовку: та стояла в толпе и смотрела на поющих Говарда и Морин. «Вот и славно, — подумала Саманта со злорадством, — что Ширли, которая весь вечер холодно поджимала губки, получила такой щелчок». Говард и Морин не в первый раз выступали вместе: Говард вообще любил петь, а Морин в своё время даже была бэк-вокалисткой местной скифл-группы. Когда они допели, Ширли хлопнула в ладоши ровно один раз, будто подзывала слугу; рассмеявшись вслух, Саманта направилась к бару, но огорчилась, что не застала там паренька в галстуке-бабочке.

Эндрю, Гайя и Сухвиндер в кухне корчились от смеха. Во-первых, их развеселил дуэт Говарда и Морин, а во-вторых, они на две трети опорожнили бутылку водки, но главным образом смеялись они оттого, что им было смешно, и заряжались друг от друга; вся троица едва держалась на ногах.

Небольшое оконце над раковиной, открытое нараспашку для притока свежего воздуха, стукнуло и звякнуло: в кухню просунулась голова Пупса.

— Здоро́во, — сказал он.

Видимо, он залез на какой-то ящик, потому что снаружи что-то заскрежетало, а потом грохнуло; медленно подтягиваясь, он постепенно втиснулся в окно, спрыгнул на сушильную решётку и смахнул на пол несколько бокалов, которые разлетелись вдребезги.

Сухвиндер тут же вылетела из кухни. Эндрю сразу понял, что Пупс тут лишний. И только Гайя встретила его появление как ни в чём не бывало. По-прежнему хихикая, она сказала:

— Входить, между прочим, положено через дверь.

— Да что ты говоришь? — откликнулся Пупс. — А бухло у вас где?

— Это наше. — Гайя прижала бутылку к себе. — Энди стырил. А ты сам себе раздобудь.

— Нет проблем, — хладнокровно сказал Пупс, направляясь из кухни в зал.

— В туалет хочу… — пробормотала Гайя, спрятала бутылку обратно под раковину и тоже вышла.

Эндрю вышел последним. Сухвиндер уже заняла своё место, Гайя скрылась в туалете, а Пупс, держа банку пива в одной руке и сэндвич в другой, облокачивался на фуршетный стол.

— Вот уж не думал, что тебя сюда занесёт, — сказал Эндрю.

— Меня официально пригласили, дружище, — сказал Пупс. — В приглашении было ясно сказано: «Семья Уолл».

— А Кабби знает, что ты здесь?

— Без понятия, — бросил Пупс. — Он залёг на дно. Выборы-то проиграл. Теперь общественной жизни конец — без Кабби как бы. Фу, отрава какая, — добавил он, выплёвывая пережёванный сэндвич. — Курнуть хочешь?

В зале стоял пьяный гомон; до Эндрю уже никому не было дела. Снаружи они застали Патрицию Моллисон, которая, глядя в чистое звёздное небо, курила возле своего автомобиля.

— Угощайтесь, — сказала она, протягивая им свою пачку, — если хотите.

Она щёлкнула зажигалкой и непринуждённо выпрямилась, засунув одну руку глубоко в карман. Чем-то она отпугивала Эндрю; он даже не мог заставить себя посмотреть на Пупса, чтобы сверить по нему свою реакцию.

— Я — Пат, — помолчав, сообщила она. — Дочь Говарда и Ширли.

— Очень приятно, — сказал Эндрю. — Я — Эндрю.

— Стюарт, — представился Пупс.

Она, судя по всему, не жаждала общения. Эндрю счёл это почти комплиментом и постарался напустить на себя такой же равнодушный вид. Тишину нарушили шаги и приглушённые девичьи голоса.

Гайя тащила Сухвиндер за руку. Она хохотала, и Эндрю понял, что её развезло.

— Ты, — обратилась Гайя к Пупсу, — омерзительно ведёшь себя по отношению к Сухвиндер.

— Прекрати. — Сухвиндер попыталась вырваться. — Я серьёзно… отпусти.

— Но это же он! — задохнулась Гайя. — Это ты! Это ведь ты посылаешь всякие пакости ей на «Фейсбук», да?

— Замолчи! — вскричала Сухвиндер.

Она вырвалась и убежала обратно в зал.

— Ты её оскорбляешь, — продолжала Гайя, для устойчивости держась за перила. — Обзываешь то лесбиянкой, то ещё как-то.

— Лесбиянка — это не оскорбление, — заметила Патриция и, выдыхая дым, прищурилась. — По-моему, ничего плохого.

Эндрю заметил, как Пупс на неё покосился.

— Я и не говорил, что это плохо. Просто пошутил, — сказал он.

Гайя сползла на холодный тротуар и обхватила голову руками.

— Что с тобой? — заволновался Эндрю.

Не будь рядом Пупса, он сел бы подле неё.

— Мне плохо, — пробормотала она.

— Надо два пальца в горло сунуть, — равнодушно взирая сверху вниз, посоветовала Патриция.

— Хорошая у вас машина, — сказал Пупс, разглядывая «БМВ».

— Да, — сказала Патриция. — Новенькая. Я зарабатываю вдвое больше моего братца, — сообщила она, — но Майлз у нас — младенец Христос. Мессия Майлз. Советник Моллисон Второй… Пэгфордский. Ты любишь Пэгфорд? — спросила она Пупса, в то время как Эндрю не сводил глаз с Гайи, которая тяжело дышала, опустив голову на колени.

— Нет, не люблю, — ответил Пупс. — Захолустье.

— Да, пожалуй… Я спала и видела, как бы отсюда свалить. Ты знал Барри Фейрбразера?

— Немного, — произнёс Пупс.

Что-то в его голосе насторожило Эндрю.

— Он в «Сент-Томасе» меня читать учил, — сказала Патриция, глядя вдаль. — Душа-человек. Я бы приехала на похороны, но мы с Мелли на лыжах катались в Церматте. А что это за тема — моя матушка не нарадуется — с Призраком Барри?

— Кто-то присылает сообщения на форум совета, — поспешил объяснить Эндрю, боясь, как бы Пупс не сболтнул лишнего. — Сплетни и всё такое.

— О, немудрено, что мамочка довольна, — сказала Патриция.

— Интересно, что скажет Призрак в следующий раз? — Пупс бросил косой взгляд на Эндрю.

— Умолкнет, наверное, — пробормотал Эндрю. — Выборы уже прошли.

— Ну не знаю, — протянул Пупс. — Если старичку-призраку что-нибудь не по нутру…

Он был только рад: пусть Эндрю подёргается. Ввязался в эту голимую работу, а теперь ещё и переезжать собрался. Пупс ему ничего не должен. Аутентичность несовместима с покаянием и обязательствами.

— Ну как ты там, жива? — спросила Патриция, и Гайя кивнула, не поднимая головы. — От чего ж тебе так поплохело: от выпивки или от дуэта?

Эндрю вежливо посмеялся, чтобы хоть как-то увести разговор в сторону от Призрака Барри Фейрбразера.

— Меня тоже чуть не стошнило, — сказала Патриция, — когда старуха Морин с моим отцом на пару завыли. Да ещё под ручку. — Напоследок Патриция гневно затянулась, бросила окурок на землю и растёрла каблуком. — Когда мне было двенадцать, я застукала, как эта карга ему минет делала, — сказала она. — А он от меня пятёркой откупился, чтоб я матери не настучала.