Читаем без скачивания Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал - Вера Камша

— Конюх тоже? И солдат?

— У гимнета пробита голова, но, может, обойдется. Второй — да… Умер на месте. Тебе лучше уйти.

— Да… я уйду… Я должна помолиться за них. Как их звали, Робер?

— Гимнета — Одри. Солдат был из Нохи. Его имя должны здесь знать. Брат Пьетро тебя проводит.

— А ты?

— У меня дела. Но как только я освобожусь хоть немного…

— Да, у тебя дела… Ты теперь должен, вы все должны… Вашего господина нет, вы есть. Вы должны исправить хоть что-то.

— Ты умница. Брат Пьетро…

— Идемте, сестра моя.

— Дикон, — затуманенный тревогой взгляд, — береги себя… Пожалуйста, береги себя!

Оглянулась на пороге, вздрогнула и исчезла. Боль не проходила, но юноша терпел, пока врач подкладывал в подмышку валик, прижимал к туловищу и бинтовал согнутую руку, перетягивая ребра, плечо и ключицу. Это длилось бесконечно. Робер ушел, чуть опередив Мевена и Карваля. Пьетро не вернулся. Говорить с лекарем было не о чем, да и не хотелось. Ярость погасла, остались беспросветность и холод. Ясный обжигающий холод знания. Отцу тоже было холодно, когда он узнал, что Алва перешел Ренкваху, оставив Повелителю Скал единственный выход. И все же Эгмонту было легче — он верил, что следом придут другие, продолжат начатое им дело и победят. Альдо был последним, после него не придет никто. Дело Раканов мертво. Дожди кончились, дороги просохнут, в столицу ворвутся кэналлийцы…

— Ходить и даже выходить из дому вы сможете, — внезапно объявил врач, — ездить верхом — нет. По крайней мере в течение пары недель. Первые дни будут сильные боли. Вам придется принимать облегчающие их тинктуры.

Тинктуры… Можно подумать, они убьют боль потери.

Глава 2

Ракана (б. Оллария)

400 год К.С. 6-й день Весенних Ветров

Когда умирает король, пишут манифесты и приспускают флаги, но что написать о смерти сюзерена, которого собирался свергнуть? Робер покосился на верного Сэц-Арижа. Глаза капитана сияли, как в Эпинэ в первые дни восстания, он был счастлив, да разве он один! Судьба спасла южан от прямой измены, то есть не от измены, изменить-то они успели, а от последнего удара в спину. Альдо умер, и никто в этом не виноват, кроме его самого и мертвой лошади. Герцог Эпинэ не предал, а исполнил последнюю волю сюзерена. Пуля в сердце милосердней долгой агонии, Робер тоже бы выбрал пулю.

Дворец неумолимо приближался вместе со всем своим содержимым, и Робер остановил порывавшегося с самой Нохи перейти в галоп Дракко, давая себе передышку. Предстояло решить, что говорить и что делать. Как быстро все случилось. Мориск, солдат и король… Всего-навсего. Чужие скажут, что обошлось малой кровью, и будут правы. Если удастся удержать в руках город и гарнизон до прихода Дорака.

— Жильбер!

— Да, монсеньор! — расплылся в мальчишеской улыбке Сэц-Ариж. Как просто жить, поделив мир на ненависть и любовь, счастье и беду.

— Разыщи мэтра Инголса, он должен быть у себя. Скажи, что… что документ, который он готовит, нужен немедленно. И пошли к Капуль-Гизайлям. Пусть никуда не выходят и меня не ждут. И отправь к ним в помощь четверых солдат. Мало ли…

— Да, монсеньор!

Гнедая весело фыркнула и помчалась легким галопом по Кухонной. Жильбер чувствовал коня, не то что Альдо. Сюзерен считал себя знатоком лошадей и людей, ему все потакали, и его убили лошадь и человек. Карваль… То, что пришло в голову Халлорану, не могло не осенить и Никола. Маленький генерал вновь решил за своего монсеньора и привел к Альдо смерть. Проклятье это или благословенье, когда не ты выбираешь из двух зол, а другие? Дед, осенние охотники, Никола, Альдо, Придд и снова Никола. Ты не решаешь, ты бежишь от перекрестка к перекрестку, а перед тобой закрываются все двери, кроме единственной. Ты — конь под седлом судьбы, только конь может сбросить всадника. Моро сбросил.

— Во дворец, — коротко велел Робер. Передышка кончилась. Вновь стало муторно от осознания непоправимости жизни. Альдо верил своему маршалу до конца, потому и просил о последней услуге. И о Матильде. Отвернулся от едва не погибшего под копытами Дика ради предателя, а теперь ничего не скажешь, ничего не объяснишь, ни в чем не признаешься. Даже в том, что, будь ты честен хотя бы в отношении верховой езды, друг не попытался бы оседлать погибель, а если б и попытался, то не по твоей вине.

Конский цокот, солнце… Оно все еще не зашло. Ажурные тени на мраморных плитах, вазы с бронзовыми цветами, флюгера и статуи. При Раканах дворец был крепостью, Раканы боялись. Подданных, врагов, церковников и себя. Оллары рвы засыпали, а стены и решетки из защиты стали украшениями. Занять новый дворец так просто…

Площадь Святого Алана. Она еще не знает, что вновь станет Фабиановой. Вместо срытой колонны торчит закладной камень. Как нарыв. Памятника пращуру Дика здесь не будет, а что будет? Новая колонна? Храм? Статуя? Или просто плац? У Олларов вряд ли скоро дойдут руки до монументов — слишком много трат впереди и никакой надежды на гальтарские силы и гоганское золото.

Причудливые решетки опущены, в ближнем дворе топчутся гвардейцы. Слишком много для обычного дня, хотя их же собрал Альдо. На конные учения… Их никто не удосужился отменить. Государь задерживается, люди ждут, но государь не придет.

— Мой маршал, — оттарабанил гвардейский капитан, — командующий гвардией генерал Тристрам в зале Зверя. Собрались все, ждут только вас. Мой маршал, разрешите выразить вам свое соболезнование.

— Уже знаете? — вяло удивился Эпинэ и вспомнил, что задержался. Сперва в Нохе с Ричардом, а потом и вовсе ускакал куда глаза глядят, не заметив бросившегося следом Сэц-Арижа и десятка южан. Он гнал полумориска до самого Данара, затем долго стоял у взбаламученной, почти вышедшей из берегов реки и пытался думать, а перед глазами плясали ядовито-зеленые круги.

— Монсеньор, — голос гвардейца был казенно бодрым, но в глазах было сочувствие, — гимнет-капитан Мевен сообщил о несчастье.

Конечно, Мевен… Еще один не успевший предать делом, но не мыслью.

— Спасибо за сочувствие, капитан. — Робер спрыгнул с Дракко. На мгновенье показалось, что ноги увязли в камне, как в грязи. Кто-то увел коня, кто-то распахнул дверь, кто-то взял «на караул». Гвардейцы и гимнеты продолжали нести службу, а часы — отсчитывать время, которого опять не хватало. Жизнь высосала запутавшегося в интригах Эпинэ не хуже паука, но оставшаяся шкурка все же пыталась думать. О Катари, о Матильде, об Олларии. Надо вызвать Халлорана, рассказать все как есть и поручить ему барсинцев. Тристрама лучше убрать прямо сейчас. Гвардию примет Пуэн. И еще нужно решить с «надорским» полком и с Диконом….