Читаем без скачивания Ричард Длинные Руки – паладин Господа - Гай Орловский

Во мне все противится объяснять что-то магией или колдовством, но если допустить… только допустить, что была могущественная цивилизация, потом, ессно, от чего-то сгинула, то сразу объяснимы такие «магические» вещи, как железнодорожная колея или необъяснимо прочные сплавы. А что мне непонятно, как, к примеру, мой летающий молот, то это тоже объясняется научным и техническим сверхмогуществом погибшей сверхцивилизации, которого мне пока просто не понять.

Что случилось, уже не узнать: вряд ли войны, их мы любим предполагать в первую очередь. Думаю, при высочайшем уровне про войны речь уже не идет, но возникает множество других проблем и опасностей, которых не знает феодальное общество. К примеру, они не знают экологических катастроф, озоновых дыр, экспериментов с генетикой, что уже знакомо нам, а у сверхцивилизации таких опасных моментов будет в тысячи раз больше.

Итак, предположим… только предположим!.. что цивилизация такого типа была. Потом рухнула. Остатки населения должны были бороться за выживание, а закон прост: достаточно всего лишь двум поколениям остаться неграмотным – и уже все человечество вернется в пещеры. Возможно, какие-то остатки грамотности уцелели, но много ли им это даст, если остановились и рассыпались в прах заводы, фабрики, лаборатории?

Конечно же, между полудикими племенами начались войны. Те остатки древней культуры, что находили в изобилии, были признаны магическими. Как и руины древних городов.

Небо потемнело, зажглись первые звезды. Луна, оказывается, уже давно на небе, только теперь ее бледный, едва заметный диск начал наливаться ярким светом. На ее фоне мелькнуло, словно пролетел гигантский упырь. Кстати, о зверье. Вряд ли сверхцивилизация выводила огнедышащих драконов, хотя кто их знает, но крохотных игривых дракончиков, размером с морских коньков, – наверняка. Они такие милые и забавные… А вот всякую дрянь, вроде монстров или гарпий, явно выводили в полуразрушенных автоклавах уже полудикие потомки. Возможно, инструкции еще сохранились, но мораль была не та… словом, когда и автоклавы были уничтожены, звери зажили своей жизнью. Некоторые остались стерильными, другие… страшно подумать, могут размножаться…

Ночью я летал во сне, с легкостью проходил сквозь стены, видел сверкающие города и слышал трубный глас, то ли архангела, то ли Вселенского Координатора Звездных Перемещений. А потом над миром поднялся чудовищный гриб ядерного взрыва… и хотя я знал, что это не ядерный взрыв, а нечто в сто тысяч раз страшнее, но сознание не в состоянии представить непредставимое, и потому я пал на землю, закрыл глаза и накрыл ладонями голову, хотя понимал, что взрыв выжжет даже землю на десяток метров в глубину…

Утро было холодное, я проснулся, весь дрожа. Гендельсон ухитрился встать еще раньше, раздувал костер. С ночи говорить не хотелось, да и Гендельсон странно молчалив, поглядывает с подозрением. Что-то наснилось в мой адрес, понятно.

Позавтракали наспех разогретым мясом. Кони сытые, в мешках пока что овса на пару суток. Мы поднялись, и тут Гендельсон ахнул. Я резко повернулся.

Из озера медленно поднялся острием вверх меч. Я неотрывно смотрел, как поднимается острое суженное лезвие, блестит на солнце добротной сталью, затем показалась рукоять. Держит ее женская рука, у мужчин не бывает таких тонких изящных пальцев. Да и вообще приятнее думать, что меч держит женщина. Значит, охотнее расстанется.

Гендельсон прошептал в великом возбуждении:

– Это шанс!.. Я слышал, что Озерный меч обладает невероятной силой!

Я смерил взглядом глубину, поежился.

– Знаете, сэр Гендельсон, – сказал я нерешительно, – я всегда боялся темной воды… И хотя сейчас вроде бы солнце, там мелко, видно песчаное дно, но хрен знает, какая там глубина на самом деле! Рука торчит из песка, что ли? Давайте так, вы берите этот меч…

Он отшатнулся:

– Почему я?

– А почему, – возразил я, – этот меч мне? У меня уже два волшебных… только я не знаю еще, в чем их волшебность. Да и третий, что нашел в руинах, подозреваю, тоже непрост. По крайней мере никто еще не сказал, что за металл, почему рубит другие мечи, как деревянные прутики? И кто и чем его самого так изуродовал?

Гендельсон в нерешительности посмотрел на Озерный меч, вздохнул.

– Меч такой дорог… но душа дороже.

– А моя?

Он отмахнулся с небрежностью.

– Что ваша? Вам все равно гореть в аду. За молот, за амулет, даже за то, что молитв не знаете. Так что грех взятия этого меча много не добавит. Но пригодиться в дороге он может…

Рука все еще держала меч. Я понимал, что если отойдем от озера на какое-то количество шагов, то меч опустится и будет пребывать у дна до тех пор, пока незримую лазерную линию не пересечет следующий путник. Возможно, она даже заранее высматривает тех, кто высок ростом или широк в плечах. Или по каким-то еще параметрам. Скорее всего, так, иначе за столетия, а то и тыщи лет, уже все волшебные мечи расхватали бы. Не все же гендельсоны…

– Была не была, – сказал я решительно.

С шумом вошел в воду, меч все так же смотрит острием в небо. Рукоять длинная, женские пальцы занимают едва ли половину, хотя меч не двуручный, а так, полуторный.

Я осторожно взялся за свободное место на рукояти. Женские пальцы медленно разомкнулись, соскользнули с ленивой грацией. Я успел рассмотреть изящно закругленные ногти, безукоризненные, чистые, словно из дорогого пластика.

Рука ушла под воду, а я спросил запоздало:

– А… что за меч?.. За обладание?

По воде разошлись круги, вода снова стала ровной как стекло. Я постоял, как дурак, Гендельсон выглядит тоже не лучше с отвисшей до земли челюстью. Наконец я выбрался на берег, меч в обеих руках, сказал угрюмо:

– Вот то, на что нас всегда ловят…

Гендельсон спросил осторожно:

– На что?

– На халяву, – ответил я раздраженно.

Меч был великолепен, просто немыслим в этом простом и грубом мире. Небесно-голубая сталь, узкое лезвие, чуть ли не ближе к шпаге, чем к широкому рыцарскому мечу, но все равно ощущение невероятной прочности, упругости, неимоверной мощи.

– Надо будет подобрать ножны, – проговорил наконец Гендельсон. – Хотя для такого меча заказать бы особые…

Я взвесил меч в руке, сделал пару выпадов, помахал, рассекая воздух. Гендельсон наблюдал с завистью в свинячьих глазках, что с потерей сала превращаются почти в человечьи.

– Интересно, – буркнул я, – почему все отдают мечи без ножен? Уже четыре, и всем подбираю ножны заново.

Застоявшиеся кони понесли резво. У меня за плечом все тот же красный меч. Озерный, как ни хочется испробовать его свойства, увязан в мешке вместе с другими. Гендельсон, заполучив хороших коней, даже опережает меня в стремлении достичь Кернель, спит в седле, ест в седле, а когда встречается крутой подъем – а они все чаще и чаще, – уже слезает на землю и тащит коней в поводу.