Читаем без скачивания Геносказка - Константин Соловьев

— А что ты сам думаешь, братец?

Ну вот, он хотел заставить Гретель дать ответ, а теперь самому придется выкарабкиваться. Сделать выбор.

«Иногда мы делаем выбор мгновенно, — подумал он, глядя на проклятые плоды, спокойно расположившиеся рядом друг с другом. — То есть нам кажется, что мгновенно. На самом деле это происходит не сразу. Выбор долго растет в нас, как яблочко на ветке. Созревает, наливается убеждением, покрывается листиками внутреннего обоснования…»

— Жизнь, — сказал он убежденно. — Дадим ей яблоко отца. Пусть девчонка вернется домой.

— Ты жалеешь ее, хоть никогда и не видел?

Гензель вспомнил крохотное личико девчонки в королевском зеркале. Смешливое, хоть и не блещущее красотой лицо. Внимательные серые глаза. Симпатичная, в общем, девчушка. Не унаследовала родительских достоинств, но что-то в ней явно было. Может, обычная детская естественность?.. На том изображении принцесса Бланко была юна, одиннадцати лет. Что в таком возрасте знают про геномагию? Про королевские интриги и престолонаследование? Про глупые человеческие инстинкты, которые вечно ведут его к пропасти?.. Ничего, надо думать, не знают. Вот оттого-то глаза у той Бланко были такими смешливыми и ясными, без затаенного беспокойства, как глаза большей части взрослых. Она еще многого не знала. Если она еще жива — если! — эти глаза, должно быть, взирают на мир с совсем иным выражением…

Но Гретель определенно ждала от него более осмысленного объяснения.

— Она не виновата, — через силу сказал он, понимая, как жалко и неубедительно это звучит. Особенно когда на тебя прозрачными глазами бесстрастно взирает геноведьма, воплощение ледяной объективности, почти потерявшее человеческую форму. — Не вина Бланко, что ее кровь оказалась на сотую долю чище, чем у ее мачехи.

— Вина — исключительно субъективное понятие, — мгновенно отреагировала Гретель. — Не имеющее смысла в отрыве от умозрительных социальных конструкций. Хромосомы, которые пропадают, не в силах передать заключенную в них информацию, тоже ни в чем не виноваты — они такими были созданы. Отмирающие клетки никому не причиняли зла. И бессмысленно искать виновных среди ретровирусов и бактерий. Мы должны сделать объективный выбор, братец. Тот, который наилучшим образом скажется на нашем с тобой будущем. Так давай будем учитывать лишь необходимые для этого факторы.

Гензель ощутил, как что-то нехорошее закопошилось в животе. Как червячок в яблоке, беспокойный и скользкий.

— Даже если мы ее найдем… Я не смогу дать ребенку яд, сестрица.

— Она давно не ребенок. Ей семнадцать. Мы с тобой были куда моложе, когда оказались в Железном лесу. И когда убили геноведьму, собиравшуюся нас сожрать.

— Не суть важно. Нельзя отравить доверившегося тебе человека!

— Почему? — спросила Гретель. В ее голосе Гензелю послышалось вполне искреннее любопытство. От которого копошение в его собственном животе сделалось еще более неприятным.

— Я не смогу этого сделать, — произнес он тихо, разглядывая грязный, заляпанный соусом стол. — Не смогу дать ей отравленное яблоко. Можешь сказать, что это слабость моей человеческой природы. Слепота моих инстинктов. Плевать.

— Тебе не обязательно давать ей яблоко, — так же тихо сказала Гретель. — Я могу сделать это сама. Не все ли равно кто?

Он взглянул на нее так, точно впервые увидел.

Бесстрастное изваяние, замершее за приборами. Равнодушный взгляд мерцающих глаз. Сложные, непонятные, даже жуткие глаза. Они притягивают взгляд своим загадочным мерцанием, отсутствием цвета, но, как только присмотришься, инстинктивно хочется отвернуться. Потому что в этих глазах — пустота. Вечно спокойная, вечно чего-то ждущая пустота. А всякому человеку свойственно бояться истинной пустоты.

— Значит, ты…

Гретель легко коснулась бледным пальцем румяного яблока.

— Яд.

— Почему?

— Мой выбор легко объясним. Он объективен, логичен и при этом базируется на наших истинных биологических потребностях, а не фантазиях, психических комплексах и допущениях. Если мы сохраним принцессе жизнь, нас уничтожат слуги мачехи. Ты прекрасно об этом знаешь. В ее руках куда больше власти, чем в старых руках Тревирануса. И она ею воспользуется, если мы обманем ее ожидания.

— Король тоже не поскупится на чаевые палачу.

— С поддержкой королевы Лит мы без труда покинем королевство. И больше никогда сюда не вернемся. И не забывай про деньги.

— Золото? — спросил он, стараясь вложить в это единственное слово всю скопившуюся презрительность, едкую, как пчелиный яд. — Ты, великая геноведьма, кичащаяся своей несхожестью с примитивным человеческим родом, позволила купить себя за золото?

Разумеется, она не смутилась. Она забыла эту способность, отбросила, как отбросила в свое время множество других, бесполезных, нелепых, жалких, безосновательных и нелогичных. Проблема была в том, что все они когда-то составляли единое целое живое существо. То, что возникло на его месте, носило имя Гретель, но было совсем другим. Отрешенным, холодным и равнодушным. Иногда — загадочным. И еще реже, как в такой момент, пугающим.

— Золото — металл, — отозвалась Гретель, аккуратно собирая свою аппаратуру и бережно пряча в контейнер. — Ничем не лучше иных элементов. Я вижу не только его химические свойства, но и те возможности, которые оно может нам дать. Это объективные обстоятельства, братец. Возможность жить, не перебиваясь случайными контрактами. Возможность есть нормальную пищу. Дышать полноценным воздухом. Это возможности, которые дает золото. И я была бы неадекватной, если бы их не ценила…

— Ты не всегда была такой, — медленно сказал Гензель, глядя на нее с ужасом и удивлением. — Я же помню. Ты была человеком. А кем ты стала?..

В глазах Гретель что-то переменилось. Точно в этих прозрачных сферах, взирающих на человечество с равнодушием холодных газовых гигантов, на миг зажегся огонек. Но что это был за огонек? Сочувствие? Досада? Растерянность?

Иногда Гензелю казалось, что он совершенно не знает своей сестры.

— Я стала ученым, — тихо, но уверенно сказала Гретель. — А ты никогда не поймешь, братец, что это значит.

— Это значит — убивать без эмоций?

— Нет! — Она чуть рукой по столу не хлопнула — знать, проснулось и в ней что-то человеческое. Но все-таки не хлопнула. — Это значит — делать взвешенный вывод. Быть трезвым и объективным наблюдателем. Если я, препарируя хромосомы, начну думать, что они чувствуют при этом и какая хромосома достойна жить, на выходе у меня получится генетический кошмар. Который убьет того человека, которому я пыталась помочь. Мы не вправе делать выбор, руководствуясь лишь примитивным сочувствием. Мне жаль эту девушку, хоть я никогда ее не знала. Мне не хочется лишать ее жизни. Но я знаю, что ее смерть принесет нам пользу. Это — данность. Я всего лишь делаю обоснованный вывод.