Читаем без скачивания Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский

Старичка звали Ханной.

Какое имя было у его слуги, мало кто знал – все называли его книжником за глаза и в глаза.

– Ну, что скажешь, Амос? – весело спросил старичок и весьма молодым голосом.

– Ничего не мог сделать! Ты хоть убей меня! – по-военному, зычно и четко стал докладывать большеголовый и квадратный Амос. Но Ханна тут же перебил начальника стражи:

– Зачем кричишь? Тише говори. Мы слышим.

– Прости! – почти прошептал Амос, сразу же став меньше ростом и от этого еще квадратнее и большеголовее. – В момент начала беспорядков лично меня в Храме не было. А когда мне о них доложили, я тут же побежал на место и обнаружил следующую картину. Торговцы уже разбежались. Возле Иисуса Галилеянина, который все это затеял, крутилось человек семьдесят его сообщников, а также с десяток женщин, сильно возбужденных. Народ, понимаешь ли, разделился. Одни, разумеется, осуждали смутьяна. Но другие – а таких было немало! – смотрели на него как на пророка. Особенно бедняки, которые, как нам хорошо известно, недолюбливают менял и торговцев, особенно голубятников, которые недавно так сильно подняли цены…

Тут Амос запнулся и с испугом посмотрел сначала на Ханну, а потом на Елеазара. Взгляда Ханны почти никто не мог выдержать, потому что, когда он смотрел на человека, у того возникало ощущение, что расставленные глаза старика словно охватывают его с флангов и позади него видят недоговоренное, потаенное и уязвимое, что никому не хочется открывать и показывать.

– Ты говори, как есть. Чего заикаешься? – вроде бы радушно велел Ханна и стал смотреть на закатное солнце.

– Я прикинул и сообразил, – с прежним тихим усердием продолжал начальник стражников, – что эта гнусная акция вполне могла быть предпринята по наущению фарисеев, которые, как ты знаешь, всегда клеветали на нас и нашу торговлю в храме. И всё это взвесив, решил: без твоего разрешения ничего не буду предпринимать, никого не буду арестовывать. Не дай бог, возникнут беспорядки! Накануне праздника!

Увлекшись, Амос снова повысил голос. Ханна поморщился и взгляд свой с заката перевел на пустынный двор дома первосвященника.

Тут книжник, сидевший у его ног, проворно поднялся и стал шептать старику что-то на ухо. А кончив шептать, снова сел на скамеечку.

– Оказывается, некоторые из твоих стражников тоже приняли участие в погроме, – уже без всякого радушия сообщил Ханна.

– Уже наказаны! И строго! – тихо рявкнул Амос.

– Также известно, что фарисеи никак не могут быть замешаны в беспорядках, – огорченно продолжал маленький старик. – Им этот Галилеянин самим поперек горла. И Левий Фарисей с сегодняшнего утра готовит против него письменное обвинение, которое вот-вот вручит синедриону.

– Я об этом не знал, – признался Амос.

– Хорош саган, который не знает, что у него творится в хозяйстве. Который не может предусмотреть и предотвратить беспорядки. У которого стража сама участвует в погроме, – глядя во двор, тихо и задумчиво произнес Ханна и медленно перевел взгляд на первосвященника Каиафу, стоявшего по левую руку от него. Тот преисполнился величия и сурово глянул на Амоса.

– Ты только отдай приказ! Я тут же подниму стражу! Подтяну левитов из Иерихона! – Амос грозно подался вперед, но, столкнувшись взглядом с раскосыми глазами Ханны, вздрогнул и поперхнулся.

– Спасибо за совет, – еще тише сказал старик. – Я, может быть, действительно попрошу своего зятя, чтобы он отдал приказ о твоем смещении с занимаемой должности. Похоже, ты засиделся в саганах… Как думаешь, Иосиф? – спросил Ханна, не оборачиваясь к Каиафе, а хищно разглядывая покрасневшего Амоса.

– Стал совершать ошибки… Допускает просчеты, – бархатным басом ответил первосвященник, стараясь не смотреть ни на тестя, ни на начальника храмовой стражи.

– А ты что скажешь, Наум? – спросил Ханна и клюв своего носа нацелил в сторону заместителя первосвященника по богослужениям.

– Думаю, сейчас не время проводить срочные замены, – весомо начал Наум. Но Ханна его почти шепотом перебил:

– Не о том тебя спрашиваю. В этих делах мы как-нибудь без тебя разберемся.

Чем тише говорил Ханна, тем продолжительнее после его слов становились паузы, тем больше времени требовалось собеседнику, чтобы решиться и ответить.

– Прости. Я, кажется, не понял вопроса, – помолчав, растерянно признался Наум и стал смотреть на Каиафу и Елеазара, словно ища у них поддержки. Однако ни тот, ни другой помощи не подали: Елеазар прикрыл глаза, а первосвященник, став еще величавее, принялся разглядывать предзакатное небо.

– А он понял, о чем ты его спросил? – произнес Ханна.

– Кто понял? – Наум совсем потерялся.

– Ты, говорят, организовал целую депутацию, – продолжал Ханна, – и во главе священников и начальников отправился в Храм, чтобы вопросить этого… как его?..

– Иисус. Из Назарета, – услужливо подсказал Амос, красный, как весенняя анемона.

– Ну да, этого Галилеянина… Я спрашиваю: понял ли он тебя? И что ты, главный среди священников, понял из его ответа?

– Теперь понятно, – быстро, как бы себе самому, объяснил Наум. – Теперь я могу ответить… Первым делом я осведомился, где находится брат Елеазар, ибо, по логике вещей, именно он должен был…

– Говори короче. Ты не на проповеди, – прервал его Ханна.

– Я спросил Галилеянина, какой властью он творит подобные беспорядки. Он мне не ответил. Вернее, сказал, что не знает, какой властью творит. А после рассказал нам две притчи. В первой речь шла о двух сыновьях, которых отец отправил на работу в виноградник…

– Опять долго говоришь. С какой стати нам слушать притчи этого олуха, – сказал Ханна и улыбнулся. Улыбка у него была весьма приятной, если не смотреть ему в глаза.

– А как же тогда рассказывать? – испуганно спросил Наум.

– Выводы давай. Чтобы мы приняли решение.

– Выводы. Хорошо. Выводы, – опять, словно самому себе, сказал Наум. И тут же рассердился и засверкал взглядом: – Выводы такие. В притчах своих, особенно во второй, этот негодяй обвинил нас в том, что мы уже убили многих пророков, а недавно убили чуть ли не Сына Божьего… Он, видимо, намекал на Иоанна, сына Захарии, которого в народе называют Крестителем… Якобы мы выдали его Антипе, который отрубил ему голову…

– Он не так говорил, – не удержался и встрял в разговор Амос. – Он говорил о каких-то виноградарях, о слугах, которых посылал к ним хозяин…

– Молчи, коли не знаешь! – ревностно напустился на него Наум. – На языке Писания «виноградник» – это народ иудейский, «виноградари» – слуги Божий, а «хозяин виноградника» – сам наш Господь. «Вывести вон» – значит отдать на поругание, ну, хотя бы Ироду Антипе. За все эти преступления, якобы нами совершенные, мы понесем очень суровое наказание – ждет нас «камень преткновения»!.. О «камне преткновения», наверное, не стоит упоминать? – вдруг, словно испугавшись своего громкого голоса, тихо спросил Наум, виновато взглянув на Ханну.

– О камне как раз стоит, – продолжал улыбаться старик. И тогда Наум гневно воскликнул:

– Он нагло объявил, что – дословно цитирую – «камень, который отвергли строители, сделался главою угла, и тот, кто упадет на этот камень, разобьется, а на кого камень упадет, того непременно раздавит»!.. Думаю, не надо объяснять всем, кроме Амоса, что эти страшные слова означают на языке великих пророков и Святого Писания?!

– Не надо. – Ханна перестал улыбаться.

– И всё это говорилось при стечении народа! – еще сильнее возмутился преподобный Наум. – И хоть чернь глупа, в ней всегда найдутся умники, которые, в отличие от Амоса, поняли истинный смысл этих наглых обвинений!

Наум осекся, потому что книжник снова поднялся со скамейки и опять зашептал на ухо хозяину. А Ханна внимательно слушал слугу, и нос его становился все более хищным, глаза – как будто еще более раскосыми.

– Говорят, он назвал нас разбойниками? – тихо и угрожающе спросил старик, когда книжник кончил шептать.

– Я этого не слышал, – испуганно ответил Наум.

– «Вы сделали Храм вертепом разбойников». Говорил он это или не говорил? – еще тише и еще страшнее спросил Ханна.

– Он это раньше сказал. Когда выгонял торговцев… Так мне докладывали, – с трудом проговорил Амос, с опаской косясь на Наума и в страхе – на Ханну.

– Неужто уже известно? – спросил Ханна и посмотрел на сына своего, Елеазара.

– Нет. Не может быть известно… Простое совпадение, – ответил начальник храмовой торговли.

– Похоже, я распустил вас. А вы распустили народ, – зловеще произнес старик. Его темные глаза вдруг стали желтеть, взгляд наполнился каким-то желчным огнем, и этим взглядом, словно клещами, он стал обхватывать стоявших перед ним людей, одного за другим, будто примеривался, с какого удобнее начать пытку.

Но это продолжалось недолго. Очень скоро Ханна взял себя в руки и, глядя во двор, стал отдавать распоряжения: