Читаем без скачивания Моя рыба будет жить - Рут Озеки

Она знала, что Шредингер предложил поместить теоретического кота в теоретический ящик с летальным токсином, который должен был высвободиться при определенных условиях.

— Ну да, все правильно, — сказал Оливер. — Я тоже подробностей не помню[160], но основным его предположением было, что если бы коты вели себя, как субатомные частицы, кот был бы жив и мертв одновременно, пока ящик оставался бы закрытым и мы не знали, соблюдены ли условия. Но в тот момент, как наблюдатель открыл бы ящик, чтобы посмотреть внутрь и проверить условия, он обнаружил бы кота либо живым, либо мертвым.

— То есть он мог убить кота, посмотрев на него?

— Нет, не совсем. Шредингер, собственно, пытался проиллюстрировать так называемый парадокс наблюдателя. Эта проблема возникает, когда ты пытаешься измерить поведение очень маленьких объектов, таких, как субатомные частицы. Квантовая физика — странная штука. На субатомном уровне одна-единственная частица способна существовать как множество возможностей, сразу в нескольких местах. Эта способность существовать во многих местах одновременно называется суперпозицией.

— К слову о суперспособностях, — сказала Рут. — Нао это бы понравилось.

Ей это тоже понравилось. Если бы она была субатомной частицей, она смогла бы быть и здесь, и в Нью-Йорке.

— Квантовое поведение частицы в состоянии суперпозиции с точки зрения математики описывается волновой функцией. Парадокс в том, что частицы пребывают в суперпозиции, только пока никто не смотрит. В ту минуту, как ты начинаешь наблюдать частицу в суперпозиции, волновая функция коллапсирует и частица существует уже только в одном месте из всех возможных, и только как единственная частица.

— Множество частиц коллапсирует в одну?

— Да, или, скорее, была такая теория, одна из. Что единого исхода не существует, пока исход не будет измерен или не подвергнется наблюдению. До момента наблюдения существует множество возможностей, следовательно, кот существует в так называемом «размазанном» состоянии существования. Он и жив, и мертв одновременно.

— Но это бессмыслица какая-то.

— Именно. Это-то Шредингер и имел в виду. У этой теории коллапса волновой функции имеется пара проблем. Она утверждает, если вкратце, что в любой момент частица находится там, где покажут измерения. Объективной реальности для нее не существует. Это первая проблема. Вторая проблема в том, что никто до сих пор не смог подвести математическое основание под теорию коллапса волновой функции. Так что Шредингер на самом деле на нее не купился. Вся эта история с котом была призвана показать абсурдность ситуации.

— Что, у него была идея получше?

— Нет, но она появилась потом, хотя и не у него. Это был Хью Эверетт, он подвел математическое обоснование под альтернативную теорию, что так называемый коллапс не происходит вообще[161]. Совсем. Вместо этого квантовая система продолжает существовать в суперпозиции только в случае, если ее наблюдают, она расщепляется. Нельзя сказать, что жив кот или мертв. Он и жив, и мертв, вот только теперь он существует в виде двух котов в двух разных мирах.

— То есть в реальных мирах?

— Да. Дико звучит, правда? Его теория, основанная на том, что он называет универсальной волновой функцией, состоит в том, что квантовая механика существует не только на субатомном уровне. Она существует для всего, для атомов и для котов. Все целиком, вся Вселенная работает на квантовой механике. И вот здесь-то и начинается настоящая засада. Если существует мир мертвого кота и мир живого кота, это касается и наблюдателя тоже, потому что наблюдатель тоже существует внутри квантовой системы. Стоять в стороне не получится, так что ты тоже разделяешься, как амеба. Так что теперь существуешь ты, который наблюдает мертвого кота, и еще один ты, наблюдающий кота живого. Кот был единым, стал множественным. Наблюдатель был единым, стал множественным. Ты не можешь взаимодействовать или как-то общаться с другими «ты», или даже знать о других своих существованиях в других мирах, потому что не можешь вспомнить…

4

Могло ли это быть объяснением ее паршивой памяти?

Она глядела на кота, неловко ерзавшего на коленях у Оливера. Кот уставился на нее в ответ — долгий, неприязненный взгляд; потом он закрыл глаза. Кто кого наблюдал? В настоящий момент Песто было трудновато заниматься наблюдениями из-за Конуса Позора на шее, но до Инцидента с енотами он предпочитал быть скорее субъектом, нежели объектом наблюдения. Мог ли Песто наблюдать сам себя? Он, бывало, задирал заднюю лапу, чтобы поизучать собственную задницу. Не похоже было, что эти наблюдения заставляли его расщепляться на множество котов с множественными задницами.

Тут ей припомнились слова Нао — или они принадлежали Дзико? Изучать Путь — значит изучать себя. Нет, это Харуки написал. Он цитировал Догэна и говорил о дзадзэн. Смысл, в общем, в этом был. Насколько она понимала, дзадзэн являлся последовательным помоментным наблюдением самого себя, что, очевидно, должно было вести к просветлению. Но что это вообще значило?

Изучать Путь — значит изучать себя. Изучать себя — значит забывать себя. Может, если достаточно много сидеть в дзадзэн, собственное «я» перестанет ощущаться как нечто единое, цельное, начнет размываться, и ты сможешь о нем забыть. Какое облегчение. Можно будет просто висеть счастливо в пустоте, в неопределенности, являясь частью квантовой суперпозиции.

Забыть себя — значит быть просветленным всеми бесчисленными явлениями. Горами и реками, травами и деревьями, воронами и котами, волками и медузами. Это было бы здорово.

Осознавал ли Догэн это все? Он написал эти слова за много столетий до квантовой механики, до того, как Шредингер засунул своего загадочного кота в метафорический ящик. К тому времени, как Хью Эверетт подвел математическое основание под теорию множественных миров, Догэн умер — был мертв уже более восьми веков.

Или нет?

— Так вот, понимаешь, — говорил Оливер, — мы теперь в мире, где Песто жив, но существует также и другой мир, где его убили и съели эти подлые еноты, которых, кстати говоря, я собираюсь изловить и утопить, таким образом расщепив мир еще раз, на тот, где еноты сдохли, и тот, где они живут.

— У меня голова болит, — сказала Рут.

— У меня тоже, — сказал Оливер. — Да не переживай ты так.

— Мне кажется, тебе не стоит убивать енотов, — сказала Рут. — По крайней мере, не в этом мире.

— Я, наверное, и не стану, но мир от расщепления это не убережет. Каждый раз, как возникает возможность, все равно это происходит.

— Ой-ой. — Она поразмыслила над этим. Может, это не так уж и плохо. В других мирах она закончила мемуары. Мемуары, а может, еще и роман-другой. Эта мысль ее приободрила. Если она была настолько продуктивна в других мирах, может, в этом она сможет стать хотя бы немножко усидчивей. Может, настало время вернуться к работе. Но вместо этого она осталась сидеть на месте.

— Ты правда веришь в это? — спросила она. — Что существуют другие миры, где Харуки № 1 не умер в волнах, потому что Второй мировой не было? Где никто не погиб от землетрясения и цунами? Где Нао жива, и с ней все в порядке, и, может, она заканчивает уже писать книгу о жизни Дзико, и мы с тобой живем в Нью-Йорке, и я заканчиваю свой следующий роман? Где нет ни подтекающих ядерных реакторов, ни мусорных континентов в море…

— Как тут можно знать, — сказал Оливер. — Но если бы Второй мировой не было, мы никогда бы с тобой не встретились.

— Хмм. Это было бы грустно.

— Это трудно — не знать. От землетрясения и цунами погибли 15 854 человека, но еще тысячи просто исчезли, погребенные заживо или смытые в море отступающей волной. Тела их так и не были найдены. Никто никогда не узнает, что с ними случилось. Такова была жестокая реальность, по крайней мере, этого мира.

— Ты думаешь, Нао жива? — спросила Рут.

— Трудно сказать. Возможна ли смерть вообще во Вселенной множественных миров? На каждый мир, где ты совершаешь самоубийство, приходится другой, где ты этого не делаешь, в котором ты продолжаешь жить. Множественность миров гарантирует своего рода бессмертие…

Тут она потеряла терпение.

— Мне плевать на остальные миры. Мне важен этот. Мне важно, жива она или мертва в этом мире. И я хочу знать, каким образом ее дневник и все остальное попало сюда, на этот остров. — Она вытянула руку и ткнула пальцем в часы небесного солдата. — Эти часы реальны. Послушай. Они тикают. Они сообщают мне время. Так как они сюда попали?

Он пожал плечами:

— Я не знаю.

— Я правда думала, что уж к этому времени буду знать все, — сказала она, поднимаясь на ноги. — Я думала, как я закончу читать дневник, ответы придут сами собой, или я смогу додуматься до них сама, но они не пришли, и я не додумалась. Это ужасно бесит.