Читаем без скачивания Время перемен. Предмет и позиция исследователя (сборник) - Юрий Левада

Укоренилось мнение, что в то время неплохо задуманное дело загубила бюрократия. Это не вся правда. Крушение реформы во многом было заложено в ней самой – в ее непоследовательности и ограниченности. В подновленных структурах управления, планирования и стимулирования было мало такого, на что могли бы опереться ее сторонники, и еще важнее – практически ничего, что не могло быть взято назад.

«Анализ показывает, что известные трудности в развитии нашей экономики носят временный характер, и они должны быть в короткий срок преодолены», – было сказано на сентябрьском Пленуме. Но даже когда в Сибири забил фонтан нефтедолларов, его растратили так же малоэффективно, как и другие природные ресурсы. Экономическое отставание от развитых капиталистических государств стало приобретать качественный характер.

Партия и интеллигенция

Под таким названием в феврале 1965 г. в «Правде» появилась статья ее вновь назначенного главного редактора А. Румянцева[446]. Решительно осуждались и сталинский, и хрущевский подход к интеллигенции. Автор высказывался за свободное выражение и столкновение мнений, признание различных школ и направлений в науке, литературе и искусстве. Однако уже в сентябре последовали аресты писателей А. Синявского и Ю. Даниэля, опубликовавших под псевдонимами свои произведения за границей.

Суду над А. Синявским и Ю. Даниэлем предшествовала газетная кампания, в которой обвиняемых (но еще не осужденных) писателей именовали изменниками, высказывания героев произведений приписывали авторам, а сатиру (довольно невинную по сегодняшним представлениям) подводили под статьи уголовного кодекса. Появились отклики читателей, незнакомых с произведениями, но выражавших презрение к их авторам. Суд приговорил Синявского к семи, Даниэля – к пяти годам в колонии строгого режима. Зал встретил приговор аплодисментами. Прокатились и другие политические аресты и суды.

«Можно не соглашаться с тем, что написали эти люди, можно заявить им об этом, можно заставить их уплатить штраф за нарушение существующего закона, запрещающего бесконтрольный вывоз их произведений… – читаем у Л. Арагона. – Но лишать их свободы за содержание романа или сказки – значит создать прецедент, который принесет интересам социализма больше вреда, чем могли бы принести произведения Синявского и Даниэля».

Съезд реванша

XXIII съезд КПСС собрался через 10 лет после ХХ. Хотя в докладах и некоторых выступлениях еще вспоминали ХХ и XXII съезды, теперь уже довольно отчетливо вырисовалось, от какого наследства отказываются новые руководители и что из него возрождают. Огромное внимание уделялось ритуальным моментам. Отныне идеологической работе предстояло двигаться короткими перебежками: от юбилея к юбилею.

Съезд оформил то, чего недоставало силам, которые осуществили октябрьский переворот 1964 г., – стабильность власти, гарантированность привилегий (разумеется, при конформном поведении). Из устава партии были удалены пункты о квотах обновления партийных органов и предельных сроках пребывания на выборных постах. После постоянных реорганизаций, смещений и назначений времен Хрущева владыки местного и союзного масштаба могли вздохнуть спокойно. Д. Кунаев вполне искренно произносил с трибуны: «Нынешний стиль руководства партии вселяет в нас чувство уверенности».

Одной из заметных тем XXIII съезда стали вопросы литературы. «Ремесленники от искусства… – сказал Л. Брежнев, – избирают своей специальностью очернение нашего строя, клевету на наш героический народ». Озлобление против свободной мысли и свободного слова, против органов печати, вырывавшихся из-под контроля бюрократии, решимость покончить с разоблачениями сталинского периода и восстановить нарушенную субординацию – все, что так долго копилось в кабинетах и коридорах, теперь провозглашалось с трибуны съезда. Руководители обкомов и ведомств обличали «Новый мир» и «Юность» как «носителей безыдейной и мелкобуржуазной распущенности», которые «под предлогом борьбы с последствиями культа личности», «под видом поборников исторической правды и достоверности» «кокетничают перед зеркалом истории», «охаивают», «типизируют единичные факты», «выискивают в политической жизни страны какие-то элементы так называемого “сталинизма”»…

На XXIII съезде партийная и государственная бюрократия брала реванш за годы неуверенности, неустойчивости, унизительной слабости. Она ничего не забыла и кое-чему научилась. Она передвигала верных людей из резервов в верхний эшелон власти (в состав ЦК вошли Г. Романов, Н. Тихонов, С. Трапезников, кандидатами стали К. Черненко и В. Щелоков). Она старательно вычеркивала на два десятилетия тот альтернативный вариант развития, который открылся было перед страной в 50-е годы.

Сопротивление

Идеологическая и политическая атмосфера, установившаяся в апогее «застоя», воцарилась не сразу. После того как впервые после долгого перерыва на праздновании 20-летия Победы Л. Брежнев упомянул имя Сталина, поползли слухи о предстоящем пересмотре партийных решений в отношении Сталина и сталинизма. В ответ 25 выдающихся деятелей науки и культуры, в их числе академики Л. Арцимович, П. Капица, А. Сахаров, И. Тамм, писатели В. Некрасов, К. Паустовский, К. Чуковский, направили руководителям страны письмо-предостережение (недавно оно было опубликовано в «Огоньке»[447]). Письмо разошлось в списках, получило широкое распространение и дало толчок «репетиционной кампании». Люди известные, увенчанные орденами и премиями, менее известные и совсем неизвестные стали обращаться к политическому руководству с призывами и просьбами. Сотни тысяч людей, составляя и подписывая письма, высказываясь за или против тех или иных действий или намерений властей, претендовали на участие в политической жизни страны.

Мощнее стала волна «самиздата». Воспоминания, исторические исследования, перепечатки из изданий, запрятанных в спецхраны, – все, что не успело проскочить в печать во времена чуть ослабленной цензуры, шло в «самиздат». «Реквием» А. Ахматовой, «Крутой маршрут» Е. Гинзбург, «Дискуссия в биологической науке» Жореса Медведева, «Перед судом истории» Роя Медведева и многое другое читалось, обсуждалось, формировало общественное сознание.

В мае 1967 г. состоялся очередной съезд писателей. Накануне съезда прозвучали обвинения Союза писателей в том, что тот пренебрегает своим долгом, не защищая подвергшихся репрессиям литераторов, не выступая против тех, кто мешает публикации. Цензуру начали было обходить с флангов: «самиздат» пополнялся ввезенным из-за границы «тамиздатом», в домах, на улицах звучали записанные на магнитофонную ленту песни Б. Окуджавы, А. Галича, Ю. Кима, В. Высоцкого и других «бардов».

Если в свете сегодняшней гласности сравнить все то, что писали, обсуждали и напевали в начальные годы «застоя», с тем, что сейчас печатают газеты и журналы, – по смелости, резкости, дальновидности «самиздат», конечно же, уступит. Но без «тогда» вряд ли было бы «теперь».

Способы устрашения

Началось становление независимого общественного мнения, вбиравшего многообразие позиций, взглядов, настроений. Примириться с этим власти не могли. Быть может, главное из изобретений эпохи «застоя» – создание высокоэффективного, не в пример экономике, механизма дифференцированных адресных репрессий. Чтобы восстановить «единомыслие», вовсе не требовалось обращаться к массовому террору.

Для начала протестующих «отщепенцев» стали проучать средствами «общественного воздействия», изгоняя из партии, с работы, отлучая от науки, литературы, зарплаты, а впоследствии – от «дыма отечества». И делали это главным образом руками коллег по перу и науке, вчерашних друзей-товарищей.

Однако в обществе, вдохнувшем «глоток свободы», нашлись люди, которых было трудно запугать «неприятностями» по службе, купить привилегиями, загранкомандировками, бог весть чем еще. Для таких была разработана шкала иных кар. Уголовный кодекс в 1966 г. пополнился статьей (190 прим), согласно которой предусматривалось лишение свободы за «распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй» – до 3 лет; за те же деяния, которые квалифицировались как «агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти», грозило наказание до 7 лет (статья 70). Хотя карательные органы, находившиеся вне сферы публичного обсуждения, не прибегали к массовым репрессиям, им вполне доставало сил и «прав», чтобы расширительно толковать законы и творить произвол.

Так называемому диссидентскому движению (сейчас газеты отнесли бы его к числу неформальных) были свойственны и сильные и слабые стороны, порой в нем сказывались чьи-то амбиции. Но несомненно, что впервые в истории последних десятилетий сложилась и выдержала испытания линия общественного протеста. Трудно подсчитать, скольких талантливых и твердых духом людей лишилось общество, поскольку эти люди не получили возможность конструктивно работать ради общественного обновления. Настойчивые усилия по разложению, подавлению, а позже и изгнанию из пределов страны людей, «виновных» лишь в том, что они стремились отстаивать законность, право на гласность и творчество, не только привели к деформациям в духовной и культурной жизни, но и имели своим следствием неоправданное раздувание сугубо идеологических функций государственных служб, прежде всего – ведомства безопасности.