Читаем без скачивания Молот ведьм - Константин Образцов

Но все это компенсировалось умением быстро просчитать и понять человека, а еще способностью к языкам. «Дина „Дикая Кошечка“ Герц» вступила в полтора десятка девичьих групп и стала изучать материал. Очень скоро она была в курсе нехитрых музыкальных пристрастий, непритязательных интересов, а чтение многочисленных комментариев помогло научиться писать примитивно, безграмотно, но с использованием популярных словечек и междометий, которые рождаются из опечаток и криворукости, а живут благодаря стадному инстинкту подражательства.

Ахах, не так уж это и сложно, как по мне.

Можно было приступать к поиску жертвы. Десятилетних девчонок из Петербурга в Социальной сети было пруд пруди. Поисковый модуль тактично не позволял указывать возраст менее четырнадцати лет, зато можно было вводить, например, номер школы, не говоря уже о тех же группах, где Диана с удивлением увидела даже первоклассниц, у которых в графе «семейное положение» на странице значилось «в активном поиске». Впрочем, годилась не всякая десятилетка. Нужна была та, у которой родители достаточно беспечны, бестолковы и заняты по большей части собой, чтобы не следить, кто и как общается с их ребенком в Сети. Такие могут и погулять отпустить во двор затемно, и поехать с ночевкой к новой подружке, особенно если им позвонит ее мама и успокоит, заверив, что все под контролем. Очень скоро Диана нашла верный признак того, что ни папа, ни мама не следят за детской страницей: под фотографиями десятилетних девчонок то и дело попадались комментарии от взрослых и явно посторонних мужчин, как правило, лет сорока. «Ты прекрасна!», «Божественно!», «Настоящая красотка, на обложку глянца!» и все в таком роде. Диане были чужды сантименты, она не знала и знать не хотела, что такое семья, но простой здравый смысл подсказывал, что после таких комментариев отец, например, должен был как минимум удалить к чертям страницу дочери из Социальной Сети и запретить ей выходить в интернет, а как максимум – навестить комментаторов с бейсбольной битой или двустволкой. Однако по большей части ничего этого не происходило, и школьницы, едва только закончившие младшие классы, продолжали выкладывать фотографии и общаться неведомо с кем, вежливо отвечая на льстивые восторги «Спасибо!» и «Очень приятно!». Диана даже заволновалась: того и гляди, бродячие сетевые педофилы – любители всех расхватают.

В итоге страниц девочек, отвечающих всем параметрам поиска, набралось три десятка. Тринадцатилетняя Дикая Кошечка из Москвы написала всем сообщения с приветом и комплиментами и стала ждать.

Ответили двадцать две.

Голая молодая женщина со смуглой кожей, покрытой узорами татуировок, сидела в полумраке перед компьютером и думала над следующими посланиями. Дружить она не умела, болтать попусту тоже, и приходилось импровизировать.

К четырем часам утра разговор уверенно поддержали восемь девчонок, которых Диана сочла наиболее перспективными: значит, родителям все равно, что ребенок не спит до утра и сидит в Социальной Сети. Пятеро сообщили, что папа с мамой еще не вернулись из церкви. Диана задумалась: с одной стороны, показательно, что озабоченные благочестием родители знать не желают, чем занят ребенок, пока они со свечами в руках маршируют по кругу возле храма, с другой – они вряд ли отпустят дочь погулять или на ночевку к незнакомой им виртуальной подруге. Таким образом, определилась тройка лидеров: светленькая, голубоглазая Катя, хорошенькая, как куколка из позапрошлого века; не по годам вытянувшаяся, насколько можно было судить по фотографиям, кудрявая Света; и темноволосая, полноватая Маша. Маша была некрасивой, а в Свете могли заподозрить тринадцатилетнюю, так что – та-дам! – в финал выходит Катя, а прочие отправляются на скамейку запасных, на случай, если с кукольной Катей ничего не получится. Надо будет по-дружески предупредить ее, чтобы опасалась всяких мужиков, восхищающихся в комментариях.

Диана удовлетворенно потянулась, заведя руки за спину, так что большая упругая грудь с наколотыми вокруг сосков остроконечными звездами, коснулась клавиатуры. Колокола за окном наконец стихли. На экране телевизора юмористов сменила группа разнополых недорослей, пререкающихся в комнатах общежития и выясняющих отношения у костра. Катя, Маша и Света вместе с прочими новыми подружками Дикой Кошечки покинули Социальную Сеть. За окном темно-синее небо светлело, расцветая лазоревым краем. Пойти спать или, может быть, прогуляться? Наверное, лучше немного пройтись: привычное к движению тело требовало разминки после долгого сидения на одном месте. Как эти дети выдерживают перед компьютером по несколько часов кряду? Диана встала, закинула руки за голову, разминая затекшую спину, и тут телефон на столе ожил тревожными трелями. На экране, как проблесковый маяк, мигало имя: ЖАННА.

Звонок в половине шестого утра – всегда знак беды. В два, в три часа, даже в четыре могут звонить подгулявшие бывшие или приятели, приглашая присоединиться к попойке. В половине шестого звонят только затем, чтобы сообщить дурные известия.

Диана взяла трубку.

– Жанна? Что-то случилось?

– Рада, что у тебя ничего не случилось, – ответила Жанна. Голос был заспанным, сиплым.

– В смысле?

– Проверка связи. Обзваниваем всех наших.

Жанна помолчала и пояснила:

– Двадцать минут назад кто-то позвонил в полицию, чтобы сообщить про обгоревший труп в лесу. И добавил при этом, что снова сделал за них их работу.

Если человек говорит, что не умеет молиться, значит, он никогда не был в отчаянной ситуации. Даже не приближался к ней. Да что там, и просто в затруднительную не попадал. Верующие и атеисты сколько угодно могут сходиться в яростных спорах, предъявляя друг другу доказательства бытия Божия или отказывая Ему в существовании, но вот, лучшее подтверждение того, что Он есть, заложено в нас самих. Ибо на краю гибели, лишенный надежды, в страхе и в одиночестве, всякий взмолится одинаково: «Господи, помоги!»

– Господи, помоги! – еле слышно прошептал Николай и прислушался.

Издалека, словно из другого мира, до унылых каменных корпусов психиатрической клиники доплывал величественный перезвон колоколов Свято-Исидоровской церкви. Так, верно, до несчастного моряка, оказавшегося на голых скалах необитаемого острова, доносится гулкий звук корабельных гудков и сирен проплывающего мимо в тумане огромного океанского лайнера. Сверкают огнями борта и палубные надстройки, сияют прожекторы на высоких мачтах, светятся уютным и желтым окна кают, и веселая публика шумит и смеется, радуясь бесконечному празднику. Кричи, сколько хочешь, надрывай горло – тебя не услышат. Корабль пройдет мимо, растворятся во мраке огни, стихнут, последний раз проносясь над волнами, басовые ноты гудков, а ты так и останешься на скале, никем не замеченный, не спасенный, только повторяющий, вперив недвижный взор в океанскую зыбь: «Господи, помоги!».

А может быть, все же услышат?..

Николай огляделся. Соседи по палате лежали недвижно, застыв в кататоническом забытье: один вытянулся как бревно, прижав напряженные руки к бокам, другой замер, приподняв над кроватью плечи и голову, будто опирался на невидимую подушку. Слышат ли они пасхальные звоны? Пытаются ли прошептать слова последней надежды?

– Господи, помоги! – повторил Николай и прислушался.

Давно перевалило за полночь. Точнее определить время не представлялось возможным: часов нет, за окном темнота, лишь колокольные звоны меняют тона и напев своих праздничных гимнов. Как узнать, скоро ли утро? Сегодня она еще не приходила, так может быть, обойдется? Вдруг его тихий, отчаянный шепот был услышан?..

Негромко скрипнула, приоткрывшись, белая дверь. Николай рывком приподнялся, так, что свело ослабевшие мышцы, вывернулся, насколько позволяли ремни на лодыжках и на запястьях, и уставился в медленно раскрывающийся дверной проем. Тусклая полоса света из коридора легла на пол, как истершийся половик. Николай задрожал от страха и напряжения, не в силах пошевелить губами, но отчаянная молитва воплем билась в груди.

«Господи…!»

Из коридора в палату бесшумно ступила Карина. Николай застонал. Из прокушенной губы по заросшему редкой щетиной подбородку потекла теплая вязкая струйка. Карина постояла немного, наклонив голову и будто прислушиваясь, и направилась к своему пациенту. В полумраке палаты она была похожа на привидение: светлое, размытое пятно халата, белый овал лица над ним, провалы больших темных глаз, гладко расчесанные на пробор и забранные назад черные, блестящие волосы. Она приблизилась к кровати больного, подвинула белый стул на металлических ножках и села. Николай замер, совсем как кататоники на соседних койках: мышцы спины окаменели, сведенные судорогой, глаза на застывшем в гримасе страха лице выпучились, в ужасе уставившись на медсестру.