Читаем без скачивания Некоторые вопросы теории катастроф - Мариша Пессл

Нет, я не собираюсь ныть и жаловаться. И не говорю, что прямо уж вся школа на меня ополчилась. Особенно в первые дни были необыкновенно трогательные моменты – например, когда моя давняя напарница по лабораторкам Лора Элмс, ростом четыре фута девять дюймов и весом приблизительно от девяноста до девяноста пяти фунтов, а характером напоминающая рис (беленький, легко переваривается и сочетается с любыми одноклассниками в качестве приправы), вдруг схватила меня за руку, которой я в ту минуту переписывала с доски формулу F = qv × B.

– Я очень хорошо понимаю, каково тебе сейчас! У моей лучшей подруги в прошлом году отец умер – вышел помыть «лексус» и упал прямо на дорожке. Моя подруга первой его нашла. Говорит, сначала узнать вообще не могла, он был синий, прямо как черника. Она даже в уме повредилась на какое-то время. В общем, если нужно будет поговорить, я всегда рядом!

(Лора, я так и не воспользовалась твоим предложением, но спасибо тебе за доброту. И прости за сравнение с рисом!)

И еще Зак. Если бы масса движущихся тел менялась в зависимости от скорости, Зак не изменился бы. Стал бы исключением, особой точкой графика, физической аномалией. Зак Содерберг – образец прочности материала. Постоянная величина, константа.

В четверг, вернувшись из туалета на урок углубленной физики, я обнаружила на своем стуле сложенный тетрадный листок. Я дождалась перемены и только тогда развернула. Толпы школьников неслись по коридору, а я стояла неподвижно, словно куча мусора в реке, вглядываясь в текст записки, в этот аккуратный, как у примерной ученицы, почерк.

ТЫ КАК

ЕСЛИ ЧТО

Я ТУТ

ЗАК

Я весь день протаскала записку в рюкзаке и неожиданно решила, что мне и правда хочется с ним поболтать (папа говорил, никогда не вредно познакомиться с разными точками зрения, даже если подозреваешь, что они окажутся примитивными и непросвещенными). Целый урок углубленной всемирной истории я представляла себе, как бы это было – возвращаться домой из школы не с папой, а с Пэтси и Роджем, на ужин получать не спагетти, конспекты лекций и комментарии по поводу книги Дж. Хатчинсона «Эстетическое раскрепощение человечества» (1924), а жареную курицу с картофельным пюре и обсуждение отборочных соревнований Бетани-Луизы по софтболу и сочинения Зака на тему «Американская мечта» (самая пошлая из всех возможных тем для сочинений). Пэтси улыбалась бы и гладила меня по руке, а Родж произнес бы импровизированную проповедь – скажем, «Четырнадцать надежд».

Как только прозвенел звонок, я бросилась в корпус Барроу. Взбежала по лестнице на второй этаж – кто-то говорил, там шкафчик Зака. Еще с порога увидела его. В брюках защитного цвета и рубашке в бело-синюю полоску, Зак разговаривал с девчонкой по имени Ребекка – той самой, с клыками как у саблезубого тигра. Она держала под мышкой стопку общих тетрадей, а свободной костлявой рукой облокотилась о шкафчик – похоже на фигурку с древнеегипетского папируса. Зак слушал ее, никого кругом не замечая, улыбался и приглаживал волосы своей громадной лапищей, и я вдруг поняла, что он в нее влюблен, и наверняка они оба подрабатывают в фотоателье «Кинко» и вместе печатают цветные снимки, и если я сунусь говорить с ним о смерти, эта дылда будет иероглифом торчать у меня над душой, уставившись мне в лицо глазами, похожими на раздавленный инжир, и разбросав по плечам черные космы, точно водопад на реке Нил, и я этого точно не вынесу.

Я кинулась вниз по лестнице и вон из корпуса, едва не выбив входную дверь.

Не могу также умолчать о еще одном случае Доброго Самаритянства. В пятницу после бессонной ночи я заснула на уроке рисования для начинающих, не закончив набросок Тима Уотерса (по прозвищу Бунтарь), выбранного учителем сидеть посреди класса в качестве натурщика.

– Что такое сегодня с мисс Ван Меер? – загремел мистер Моутс. – Она зеленая, как призрак Эль Греко! Расскажите, что вы ели на завтрак, чтобы мы знали, чего следует остерегаться.

Мистер Виктор Моутс был, вообще-то, человек добрый и мягкий, но иногда ни с того ни с сего (может, в зависимости от фаз луны) любил при всех унизить ученика. Он высоко поднял мой альбом над своей прилизанной, как тюленья шкура, головой. Тут мне открылся весь масштаб трагедии: бесконечное, как Тихий океан, пространство листа было пустым и белым, только в правом нижнем углу я изобразила Уотерса размером с остров Гуам. При этом нарисовала ногу поверх перекошенного лица – оно бы и ничего, если бы мистер Моутс не потратил десять минут в начале урока, объясняя, как важно соблюдать пропорции.

– Она, должно быть, отвлеклась! Ее мысли и мечты занимал Уилл Смит, или Брэд Питт, или еще какой-нибудь мускулистый красавчик, в то время как нужно было… Кто расскажет, что должна была делать мисс Ван Меер вместо того, чтобы зря тратить наше время?!

Случись это до смерти Ханны, я бы покраснела до ушей и рассыпалась в извинениях. Может, даже убежала бы в туалет – рыдать в кабинке для инвалидов. А сейчас я ничего не чувствовала. В голове было пусто, как на листе в альбоме. Я молча смотрела на мистера Моутса, как будто речь шла не обо мне, а о какой-то другой рассеянной ученице, которую по случайности тоже зовут Синь. Я испытывала не больше смущения, чем кактус в пустыне.

Все-таки я заметила, что в классе нервно переглядываются – так мартышки на деревьях предупреждают друг друга об опасности. Фрэн Смитсон по прозвищу Вкусняшка многозначительно посмотрела на Гендерсона Шоула, Гендерсон Шоул столь же многозначительно посмотрел на Говарда Стивенса по прозвищу Бейрут. Эми Хемпшо, прикусив губу, вытащила заправленные за уши пряди русых волос, так что они словно шторкой закрыли половину лица.

Смысл всех этих переглядываний был вполне ясен: мистер Моутс, всегда предпочитавший работы Веласкеса, Риберы, Эль Греко и Франсиско Эрреры Старшего общению с коллегами (не слишком чтившими великих испанских мастеров), по всей видимости, выбросил, не читая, официальное письмо от администрации школы и потому не ознакомился с «Экстренным сообщением» директора Хавермайера, со статьей Национальной лиги учителей «Как помочь школьникам пережить горе» и, главное, с тайным списком Баттерса, озаглавленным «Держать под наблюдением» – в этот список наряду с моим именем были включены имена Аристократов: «Эти ученики сильнее других затронуты недавними событиями. Внимательно следите за их поведением и академической успеваемостью. О любых отклонениях сообщайте мне или новому школьному психологу Деб Кромвель. Ситуация требует особо тактичного подхода». (Секретный документ был похищен, отксерокопирован и нелегально распространен среди школьников. Кто совершил сие, неведомо. Одни говорили, что Максвелл Стюарт, другие называли Тра и Тру.)

– Вообще-то, – заявила из дальнего угла Джессика Ротштейн, скрестив руки на груди, – по-моему, Синь простительно.

Ее тугие темно-каштановые кудряшки, издали напоминающие груду мокрых бутылочных пробок, дружно затряслись.

– Да что вы говорите? – Мистер Моутс резко обернулся к Джессике. – Почему бы это?

– Она перенесла тяжелое потрясение, – в полный голос ответила Джессика с убежденностью подростка, сознающего свою правоту и вопиющую неправоту взрослого (хотя он теоретически должен быть умнее, поскольку старше и опытней).

– Потрясение? – переспросил мистер Моутс.

– Да. Потрясение.

– И что же ее так потрясло? Поясните, пожалуйста. Я заинтригован!

Джессика нетерпеливо сморщилась:

– У нее была трудная неделя.

Джессика начала озираться, явно надеясь, что кто-нибудь ее поддержит. Она предпочла бы выступать командиром спасательного отряда – звонить по телефону и отдавать приказы. Джессике совсем не улыбалось быть рядовым, который прилетел на вертолете HH-43F с авиабазы Бин Ти Хо, совершил вынужденную посадку на вражеской территории, с полной выкладкой прополз по-пластунски через рисовые поля и заминированные луга, потом еще семь миль тащил на себе раненого товарища и целую ночь провел, заедаемый москитами, на берегу реки Кай Ни, пока на помощь наконец не подоспел с юго-востока дружественный вертолет.

– Мисс Ротштейн, что-то вы темните, – объявил мистер Моутс.

– Я просто говорю, что ей тяжело пришлось, вот и все!

– Что делать, жизнь вообще трудна, – ответил Моутс. – Восемьдесят девять из ста величайших произведений искусства были созданы художниками, чьи жилища регулярно подвергались набегам крыс! Вы думаете, Веласкес ходил в «адидасах»? Считаете, он пользовался такими благами, как центральное отопление и пицца с круглосуточной доставкой?

– Веласкес тут не при делах, – подал голос Тим Уотерс по прозвищу Бунтарь, сгорбившись на своей табуретке в центре класса. – Речь о Ханне Шнайдер и о том, что Синь быда в том самом походе.