Читаем без скачивания Ваше благородие. Дилогия (СИ) - Северюхин Олег Васильевич

– Единственное доказательство, которое я могу представить, – сказал я, – это скан моей руки, хранящийся в банке, где находится наш общий с покойной супругой моей банковский счёт. И делать это нужно так, чтобы ни одна душа не могла увидеть, что владельцем счёта является десятилетний мальчик.

– Мне нужно всё тщательно продумать, – сказал Китченер и снова закурил. – А вы, Анастас Иванович, – обратился он к губернскому секретарю, – сами понимаете, что всё происходившее здесь должно остаться в секрете. Очень много важных персон завязано на эту тайну.

– Так точно, Ваше превосходительство, – сказал Анастас Иванович и прищёлкнул каблуками.

Глава 8

Похоже, что сценарий встречи был скомкан и всё пошло не так, как ожидалось. Откуда господину Китченеру было знать, что способный мальчик, вундеркинд окажется по сути своей индиго и ещё неизвестно, какими способностями я обладаю.

– Анастас Иванович, – спросил хозяин, – а как же вы не разобрались, что господин Туманов по сути своей является представителем индиго?

– Ваше превосходительство, – сказал мой наставник, – у него нет ни одного признака индиго. Он нормальный ребёнок, только не по годам развитый.

– Он прав, Александр Петрович, – влез я в разговор. – я не индиго. Индиго характеризуются следующими признаками, хотя это псевдонаучная теория. По мнению одних теоретиков, индиго знают о том, что такое жизнь «внутренним» чутьём. Они живут по очень высоким духовным законам, в отличие от большинства людей. Индиго хотят сотрудничать с окружающим миром и открыты для «общения» с природой. У индиго соединяются в себе мужские и женские начала. Они считают, что жизнь намного шире, чем мы думаем. Жизнь, по мнению индиго – это больше энергия и Единое Живое сознание, а вовсе не материя. Индиго считают, что все существующее и происходящее в мире связано друг с другом. Для них вся жизнь должна быть прожита на основе целостности и любви. Устаревшие идеалы не для них. То, что не в их вере, нельзя им навязать и нельзя в этом убедить. Социум не заставит подчиняться их, если они сами этого не захотят. Они не носят навязанную форму, не действуют строго «под козырёк». Им важно прожить жизнь согласно своим убеждениям, ценностям, иначе индиго впадают в депрессию, становятся боязливыми. Они не верят в чувство долга, наказания, им трудно это объяснить, они верят в любовь и светлый разум. Другие теоретики объясняют это более кратко, как: асоциальность, низкая коммуникабельность, склонность замыкаться в себе; самоуважение, индивидуализм, нежелание подчиняться другим, неприятие авторитетов; большой творческий потенциал в сочетании с высоким уровнем интеллекта; склонность приобретать знания эмпирическим путём; интерес к далёким друг от друга предметам; неусидчивость, энергичность, дефицит внимания; импульсивность, резкие перепады настроения и поведения, при неблагоприятном стечении обстоятельств склонность к депрессиям; чувство социальной несправедливости, повышенное чувство ответственности; невосприимчивость к традиционным приёмам воспитания; развитая интуиция и чувство опасности; способность быстро осваивать использование цифровых технологий. И то и другое абсолютно не подходит ко мне. Я точно такой же человек, каким был в прошлом, только на мою долю приходится выживания в той среде, в которую я попадаю.

Моя тирада удивила не только меня. Я помнил разговоры о детях индиго ещё из первой жизни, тогда эту тему передавали по запрещённым Голосу Америки и Немецкой волне, Дойче Велле, и все восторгались этими детьми, а в Советском Союзе эта тема была под запретом, но я знал, что в научно‑исследовательских институтах комитета государственной безопасности производилось исследование детей индиго, которые оказались обыкновенными аутистами.

– Пойдёмте в дом, – сказал хозяин, – в три часа нужно пообедать, а по пути зайдём на конюшню и посмотрим на приготовленную для вас лошадь.

Конюшня была небольшая, но аккуратная, всего шесть станков и шесть лошадей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Вот, знакомьтесь, – сказал Китченер, – Талия.

Талия была музой комедии и лёгкой поэзии, этакого куртуазного маньеризма и дочерью Зевса и Мнемосины (или Мнемозины) – богини памяти.

Я подошёл к станку, вытянул правую руку в сторону и негромко сказал: «Принять».

Талия посторонилась, и я вошёл в станок, достигая головой до губ лошади, что несколько удивило её и она наклонила ко мне голову, чтобы я мог похлопать её по шее. Вот ведь хитрюля какая, знает, что пришёл хозяин и нужно дать ему возможность проявить ласковые чувства к лошади. И глаза у Талии были хитрющие, как у Трагедии, моей второй лошади в пограничном училище.

Внешне Трагедия почти ничем не отличалась от Тайны (я о ней уже рассказывал) – ласковая, спокойная, послушная. Но это только в станке. В манеже с Трагедией не было никакого удержу – она рвалась в голову строя, нарушала очерёдность выполнения упражнений на препятствиях, кусалась или, вырвавшись вперёд к препятствию, резко останавливалась перед ним, предоставляя мне возможность в свободном полете самому преодолевать это препятствие. Неоднократно не только она получала «конспектом» по мягкому месту, но и мне доставался самый вкусный кусочек этого угощения. Одним словом, Трагедия была самой настоящей стервой.

Клин вышибают клином. После очередной порции «конспекта» я попросил разрешения покинуть строй для выработки педагогических средств. Трагедия была несказанно удивлена, когда я направил её в сторону от строя, и сразу поняла, в чём будет заключаться моя педагогика: я никак не мог подъехать на ней к дереву, росшему в стороне от манежа.

Я человек не гордый. Спешился у ограждения манежа, привязал Трагедию и пошёл к дереву. Можно было выломать стек, культурный такой, потом привязать к нему кожаную петлю, но для этого надо надеть костюм для верховой езды и кепи. Я был в серой шинели и зелёной фуражке и поэтому выломал дрын, прямо пропорциональный моей степени зла на эту стерву.

Когда я шёл к беснующейся у ограждения Трагедии, зловеще постукивая дрыном по голенищу сапога, то даже лошади товарищей по строю старались держаться подальше от этого места.

Сев в седло, я ещё раз хлестнул дрыном по сапогу и засунул его за голенище. Жёстко взяв повод на себя, я направил лошадь в строй. Трагедия чётко выполняла все команды, держа голову чуть направо, чтобы видеть «хлыст».

Мне ни разу не пришлось воспользоваться этим педагогическим средством, но оно постоянно было со мной. С этого дня начали меняться и наши отношения. Чувство возбуждения Трагедии перед началом движения на препятствие воспринималось и мною, и я знал, в какой момент надо чуть‑чуть приподняться в стременах, чтобы помочь лошади плавно перелететь через высокий забор, и мягко опуститься в седло, чтобы не повредить сухожилия у лошади и не сбить её шаг.

При выполнении гимнастических упражнений в седле Трагедия стояла ровно или помогала мне балансировать на ней. Во время перерыва Трагедия везде ходила за мной, и по утрам во время чистки приветствовала меня тихим ржанием.

А на полевой езде произошёл случай, когда Трагедия показала, что для неё представляет высшую ценность. Во время езды в строю по крутой горной тропинке под ноги Трагедии метнулась змея, вероятно, гадюка, потому что Трагедия поднялась на дыбы и тревожно заржала, всполошив всех лошадей, готовых ринуться туда, куда понесётся Трагедия.

Ситуация осложнялась ещё и тем, что на тропе некуда развернуться. Впереди и сзади товарищи, управляющие уже подчиняющимся стадному чувству лошадями. Ещё немного и лошади начнут теснить друг друга, скидывая всех вниз с тропы и освобождая себе дорогу. И генератор всего этого моя Трагедия.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На все эти рассуждения ушли доли секунды. Я выпрыгнул из седла и крепко ухватился за шею лошади. При движении Трагедии в любую сторону ей пришлось бы вначале сбросить меня со своей шеи. И Трагедия остановилась, наклонив шею, чтобы я встал на ноги, тревожно всхрапывая над моим ухом. Я гладил её по шее, нежно похлопывал и говорил разные ласковые слова о том, какая она у меня хорошая, красивая, как ею восхищаются все мои товарищи, что мы с ней ещё не поездили по чистому полю… Наконец, Трагедия успокоилась полностью, и мы продолжили спуск по горной тропе.