Читаем без скачивания Навсегда с ним - Шелли Такер

— Когда ты будешь ходить с большим животом, ты станешь еще более прекрасной.

Селина хотела ответить, но в этот момент ее поясницу пронзила резкая боль. От неожиданности она прервала работу и неподвижно застыла, ловя воздух ртом. Гастон этого не заметил, потому что, глядя в пол, продолжал говорить, как мило она будет выглядеть беременной.

Боль была мучительной, хуже она никогда себя не чувствовала. Селина ждала, когда приступ пройдет, но он не проходил, зато стала неметь правая нога.

О Боже!

Изо всех сил она сжала ложку, стараясь унять дрожь в руках. Все будет хорошо. Осталось всего два дня. Два дня до затмения. Через два дня она окажется в 1993 году, доктора вытащат этот проклятый осколок, и она вернется к мужу.

Два дня. Ни Гастон, ни кто-либо другой здесь не могут ничего сделать, чтобы помочь ей. Надо справиться самой. Хотя бы до возвращения в ее время, до момента, когда она окажется в настоящей клинике.

Ей удалось сделать вид, словно ничего не произошло. Она снова начала помешивать соус и даже откликнулась на слова Гастона.

— Прекрасной? С большим животом? — небрежно ответила она, скрывая между словами судорожные вздохи. — Но ведь я стану… толстой.

— Прекрасной! — возразил Гастон. — И я буду заниматься с тобой любовью очень осторожно.

— Ты голоден?

О Боже! Какая боль!

— Да, — проворчал он. — Пожалуй, перекушу, не дожидаясь, пока ты все закончишь.

Селина услышала, как он отошел в угол комнаты, где на столе лежали испеченные блинчики, и взял один.

— Прекрати! — рассердилась она. — С чем мы будем есть начинку? Гастон, принеси мне…

Из-за нового приступа боли голос сорвался. С широко открытым ртом она пыталась восстановить дыхание.

— Что ты сказала? — переспросил он, продолжая жевать.

Боль, сковавшая ее железным обручем, не отпускала, а становилась все сильнее. Она уронила ложку в котелок и дрожащей рукой оперлась о стенку очага. В глазах помутилось. У нее не хватало сил попросить Гастона о помощи.

— Руссетт! — обеспокоенно воскликнул Гастон.

Ноги Селины подкосились, перед глазами все плыло и кружилось. Она начала сползать на пол и лишь услышала, как он бросился к ней, громко стуча каблуками по каменному полу. Потом все вокруг погрузилось в туман — она больше ничего не видела, не слышала, не ощущала.

— Нет! Боже милосердный! Нет! — Его голос звучал где-то далеко и уже не доходил до ее сознания.

Селина ухватилась за его мускулистую руку и сквозь сгущающуюся тьму прошептала:

— Не хочу…

Даже желтый свет пламени свечи, стоящей у ее изголовья, не смягчал мертвенную бледность Селины.

Гастон не мог понять, как не разорвалось его сердце ни тогда, когда все случилось, ни сейчас, когда она недвижно лежала — бледная, почти бездыханная — под толстым слоем одеял. Кожа и губы приобрели синеватый оттенок, словно она истекала кровью. Но никаких ран на теле не было. Во всяком случае, ран, которые можно было бы зашить или перевязать.

Он крепко сжимал руку жены, будто так мог удержать ее на этом свете.

Впрочем, он понимал, что это выше его сил, что она с каждым моментом ускользает от него, уходит в небытие.

Гастон сжал зубы, глаза жгло от слез. Он не помнил, как подхватил ее, как принес сюда, в одну из верхних комнат. За все время она не издала ни звука: ни когда он уложил ее в постель, ни когда вызвал Бринну, ни когда колдунья попробовала напоить ее пахучим зельем в попытке вернуть сознание. От лекарства Селина лишь на мгновение пришла в себя, но тут же вновь впала в забытье.

— Милорд, — тихо сказала Бринна, кладя на лоб Селины холодный компресс, — я больше ничего не могу сделать. Настой помог бы при ране или горячке, но леди Селина страдает от чего-то другого, перед чем мои знания бессильны.

От слов женщины у Гастона перехватило дыхание. Он смотрел на свою жену, не желая поверить в случившееся. Ведь не было причин, чтобы так внезапно она перестала двигаться, смеяться и шутить. Словно ее поразила невидимая стрела. В мгновение ока из пышущей здоровьем женщины она превратилась в бледный бессловесный призрак, беспомощный против крошечного кусочка металла, который убивает ее на его глазах.

Убивает!

Поднявшаяся в груди волна бессильной ярости выплеснулась стоном, похожим на рычание. Она погибает от оружия будущего, от давнего ранения, и он ничего не может сделать!

Всю жизнь он разил противников с помощью своей мощи, боевого искусства, остро заточенной стали. Но теперь его жизненный опыт бесполезен. Ему не нужна сила, ничем не поможет хитрость. Он не знает способ, как победить невидимого врага. Даже его любовь перестала быть помощницей.

Он провел ее рукой по своей щеке. Как холодна ее кожа! Теплое молоко с медом превратилось в кусок льда. Он с трудом сдерживал рвущийся наружу вопль горя и отчаяния, который грозил разорвать его на куски. Еще совсем недавно она смеялась, его Руссетт, подшучивала над ним, сверкала улыбкой, красиво и грациозно двигалась…

Они придумывали имена для своих будущих детей.

А теперь маленький, скрытый в теле кусочек металла заставил ее замолчать. Неужели навсегда?

Он судорожно вздохнул, не стесняясь слез, которые, скатившись по щекам, падали ей на волосы и на подушку. Боже, за что? Почему сейчас, когда до затмения остались считанные дни? Всего через два дня она была бы в безопасности, была бы здорова. Неужели Господь не мог потерпеть это время?

С другой стороны кровати до него донесся шепот Бринны:

— Милорд! — Ее рука была прижата к шее Селины. — Сердце бьется все медленнее.

Гастон не двинулся.

«Руссетт, не покидай меня!..» — обращал он к ней беззвучную мольбу, и его плечи сотрясались от рыданий.

Продолжая сжимать ее руку, он выпрямился и стиснул пальцы в кулак. Он взглянул на Бринну, но из-за слез почти не видел ее.

— Мы обязаны что-то придумать, чтобы она дожила до затмения.

— Но, милорд!.. — Она безнадежно покачала головой.

— Не говори, что у нее нет сил. Она сможет! Она смелая и сможет бороться. Должен быть способ…

— Но даже если… Боюсь, слишком мало времени. Гастон вскочил с кровати, с губ сорвались страшные ругательства. Время.

— Чтобы я услышал это проклятое слово только в преисподней! — Он начал мерить комнату шагами, то и дело обращая взгляд на Селину, будто мог вложить в нее силы, добавить ей воли к жизни.

Два дня.

Вдруг веки Селины затрепетали. Она пришла в себя и застонала. Душа его вновь наполнилась надеждой. Он бросился на колени перед кроватью, откинул рыжие пряди со лба. Она пыталась что-то сказать, но ничего не было слышно.

— Ш-ш-ш, любимая, — шептал он. Он много раз видел, как умирают люди, и думал, что привык к этому. Но никогда в жизни он так нестерпимо не ощущал чужую боль. — Крепись, милая Руссетт. — Он с трудом выдавил на лице улыбку. — Ты поправишься.