Читаем без скачивания Суд и ошибка. Осторожно: яд! (сборник) - Энтони Беркли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Горничная была преисполнена важности. Насчет поисков в доме, в которых она помогала Сирилу Уотерхаусу, пояснила, что делала это не под нажимом, а добровольно, чтобы уличить злодейку. Неслыханная наглость.
Она гордилась также тем, что передала Сирилу письмо. Считала это своим гражданским долгом. Коронер, однако, разговаривал с ней строгим тоном без намека на одобрение ее действий.
Затем он попросил ее как можно точнее описать передвижения покойного накануне болезни.
Согласно ее рассказу, Джон Уотерхаус спустился на завтрак, как обычно, в половине девятого и ел, как обычно, в компании Митци Бергман. Анджела постоянно завтракала в постели. Горничная подала овсянку, копченую рыбу и яичницу с беконом, к кофе тосты и мармелад. Судя по оставшейся посуде, Джон съел нормальный завтрак, то есть довольно обильный. О чем говорили Джон и Митци, горничная не знает, потому что ее в комнате не было. Но в то утро, как всегда, мистер Уотерхаус за завтраком читал газету и говорил мало.
Горничная видела из буфетной, как примерно в половине десятого, после обычного утреннего визита к жене, он направился на конный двор, где велось строительство. Работали трое – каменщик и двое подсобных рабочих. Когда мистер Уотерхаус вернулся в дом, она не знает, но тогда было пасмурно, и он мог прийти в любое время. Когда принесли почту, где-то в начале одиннадцатого (горничную попросили уточнить, она подумала и сказала, что это было в десять минут одиннадцатого), мистер Уотерхаус сидел в библиотеке у камина и читал газету.
Коронер спросил, что было в почте. Горничная ответила, что бандероль. Пакет не очень большой и не очень маленький. Перевязанный бечевкой.
– Туда вполне мог поместиться флакончик с лекарством, – добавила она, видимо, сказав первое, что пришло в голову.
Что там было внутри пакета, горничная не знала. На следующее утро она видела обертку в мусорной корзине. Коронер продолжал допытываться насчет бандероли, но больше ничего путного горничная рассказать не могла.
– Хорошо. – Коронер кивнул. – И что было дальше?
В следующий раз горничная увидела хозяина в половине первого. Выходил ли он куда, она не знает. Но флакончик с лекарством, который она поставила на столик в холле после того, как его доставил мальчик-посыльный где-то в половине двенадцатого, исчез. Значит, мистер Уотерхаус в это время был в доме.
А в половине первого он позвонил из библиотеки и попросил принести бокал сидра.
– Как мистер Уотерхаус выглядел? – спросил коронер.
– Очень странно.
– Что значит странно?
– Хм… – Горничная помолчала. – Он выглядел, как будто у него что-то болит. Сидел тихонько, сгорбившись в кресле.
В следующий раз горничная увидела его, когда подавала обед. Ел он, кажется, нормально. С ним были только мисс Бергман и миссис Уотерхаус. Во время чаепития в гостиной мистер Уотерхаус отсутствовал. Потом она заметила, что одна чашка из трех осталась чистая.
На этом допрос горничной закончился.
Коронер поправил очки и откашлялся.
– Очень жаль, что отсутствует свидетельница, которая могла бы дать нам весьма важные показания. Я имею в виду фрейлейн Бергман. Мне известно, что повестка была ей вручена, как положено. Надеюсь, власти разберутся с этой молодой женщиной, если она снова появится в нашей стране.
Суперинтендант Тиммс что-то прошептал коронеру, и тот приосанился.
– Да, я забыл задать последней свидетельнице важный вопрос. Мисс… Притчард, пожалуйста, займите место свидетеля.
Вопрос был такой: могло ли случиться в тот день, что мистер Уотерхаус отведал какое-то блюдо только один, а другие к нему не притронулись?
Горничная ответила, что ничего такого не заметила. А вот сидр действительно за обедом пил только один мистер Уотерхаус. Кроме того, он выпил бокал в половине первого в библиотеке.
Следующей свидетельницей была кухарка Уотерхаусов. Вернее, бывшая. Потому что была уже уволена. Что заставило Митци тщетно искать в Торминстере ей замену. Помогла Рона, которая позвонила своей приятельнице, живущей в соседней деревне. Та уезжала на неделю за границу и охотно согласилась одолжить свою кухарку.
Бывшая кухарка была из Австрии, звали ее Мария Пфайфер. Толстуха каких мало.
– Вы были кухаркой у миссис Уотерхаус? – спросил коронер.
– Я превосходный кухарка, – ответила свидетельница невпопад, сияя улыбкой.
– Простите, не понял?
– Я превосходный кухарка. Ну, отчен хороший. Wiener Schnitzel… Apfel Torte… Bratkatoffeln [21]. О… – Она поцеловала свои пухлые пальцы.
– Хм… вы понимаете по-английски?
– Я превосходно понимать и говорить. И я превосходный кухарка, – пояснила свидетельница.
– Да, – раздраженно буркнул коронер. – Скажите, вы работали кухаркой в их доме в то время, когда заболел мистер Уотерхаус?
Круглое румяное лицо женщины помрачнело.
– Это не из-за меня он заболеть. Я прекрасный кухарка.
– Нет-нет, конечно, не из-за вас. А потом вас уволили?
– Что? – возмутилась женщина. – Уволить? Я сам ушел. Не могу жить в одном доме с юден. – Последнее слово она произнесла с нажимом.
– Что вы сказали? – Коронер с недоумением посмотрел на помощника, а тот с не меньшим на него.
– Митци Бергман. Она юден… ну, еврей по-вашему. А я наци. Австрийский наци.
– Да, но при чем тут…
– Притчард, она тоже юден. А я не могу находиться рядом с юден.
– Что вы тут плетете? – наконец возмутился коронер. – Вас уволили, когда мистер Уотерхаус заболел?
– Я сказал мадам, что не могу находиться рядом с юден, – торжественно объявила свидетельница. – И вытолкала ее из кухни. Я прекрасный кухарка. – Она оглядела зал, ожидая аплодисментов.
Коронер попытался зайти с другой стороны:
– Пожалуйста, слушайте меня внимательно. Вы уверены, что в тот день, когда мистер Уотерхаус заболел, вся еда… – он замялся, – как бы это сказать… ну, была доброкачественной?
Свидетельница надолго задумалась. Затем просияла.
– Я готовить отчшен хорошо. Я прекрасный кухарка. Wiener Schnitzel… Apfel Torte… Bratkatoffeln. О…
Коронер вытер лоб.
– Вы видели тарелки, которые вернули после обеда на кухню?
– Видел.
– Вы могли бы сказать, что какое-то блюдо отведал только один человек?
– Толко один тшеловек? – Свидетельница задумалась. Затем снова просияла. – Я толко один тшеловек. Я ем все, что приносят обратно из столовой. – Затем она вообще перешла на немецкий, видимо, решив, что хватит. – Ja wohl. Ich esse alles was aus Speizimmer zuruck kommt. Ich esse viel. Sehr viel. Kollosal! Grossartig! Ach! [22]
Коронер сдался.
– Я понял так, – объяснил он присяжным, – что свидетельница доедает все, что приносят на кухню обратно из столовой. А раз она жива и здорова, то в день, когда мистер Уотерхаус заболел, мышьяк в пищу попасть не мог. – Он посмотрел на кухарку, решив сделать еще попытку. – А в тот день, когда мистер Уотерхаус заболел, вы тоже все доедали?
Она радостно улыбнулась:
– Да. Я прекрасный кухарка.
Коронер махнул рукой:
– Довольно.
Глен наклонился ко мне.
– Интересный случай задержки развития. Она остановилась на возрасте восемь лет. Может быть, семь.
С другой стороны Френсис прошептала:
– Врет все эта тварь. Она ничего не может толком приготовить. Анджела с ней ужасно мучилась.
– Зато на аппетит не жалуется, – прошептал я в ответ.
Коронер опять посовещался со своим окружением, после чего кивнул мистеру Беллью.
– Скажите, – мягко произнес адвокат, обращаясь к свидетельнице, – в то утро, когда миссис Уотерхаус вас уволила, она появлялась на кухне?
Кухарка растерянно посмотрела на коронера.
– Я не понимать.
– С разрешения суда я повторю вопрос по-немецки, – учтиво произнес мистер Беллью.
Кухарка быстро ему ответила. Он задал еще вопрос и опять получил быстрый ответ.
– Так нельзя, мистер Беллью, – раздраженно проговорил коронер. – Это не по правилам. Нужно приглашать переводчика.
– Все в порядке, – успокоил его адвокат. – Мне уже все ясно. Свидетельница сказала, что в то утро, когда мистер Уотерхаус заболел, его супруга пришла на кухню, чтобы лично приготовить лимонный бисквит. – Он посмотрел на кухарку. – Для кого она это готовила?
– Для себя, naturlich [23], – ответила кухарка.
– Для себя, значит? А теперь скажите нам, Мария, вам нравилась миссис Уотерхаус? Вы считали ее liebe Dame [24]?
– Gar nicht! [25]– выкрикнула свидетельница, побагровев. – Он не был хороший леди. Он был плохой леди.