Читаем без скачивания Сотканный мир - Клайв Баркер

Тем не менее в небе уже угадывались проблески зари, когда Сюзанна закинула свои сумки (багаж Джерико она тоже упаковала) на заднее сиденье. Джерико не вернется, признала она. Что-то его задержало, и, если не поспешить, это что-то задержит и ее.

Она подавила желание расплакаться и уехала, оставив очередной неоплаченный счет.

Наверное, Сюзанну немного утешило бы выражение лица Хобарта, когда всего через двадцать минут после ее отъезда он явился в гостиницу, которую назвал Джерико.

Пленник много чего выдавил из себя, пока его обрабатывали твари: и крови, и слов. Но слова были неразборчивы, Хобарт с трудом улавливал их смысл. Разумеется, между рыданиями и стонами он говорил о Фуге и о Сюзанне.

— О моя госпожа, — все время повторял он, — о моя госпожа!..

А потом снова рыдания. Хобарт позволил ему поплакать, истекая кровью, пока Джерико не оказался на пороге смерти. И тогда инспектор задал простой вопрос: а где твоя госпожа? И дурак ответил. Его разум давно уже не понимал, кто задает ему вопросы и что он на них отвечает.

И вот теперь Хобарт был здесь, в том месте, которое указал пленник. Но где же женщина его мечты? Где Сюзанна? Снова ускользнула, испарилась, оставив на дверной ручке тепло своей руки, а на пороге — свою тень.

Однако на сей раз они разминулись ненадолго. Он едва не поймал ее. Много ли времени пройдет, прежде чем он набросит сети на ее тайну, раз и навсегда сожмет между пальцами ее серебряный свет? Часы. Самое большее — дни.

— Почти моя, — сказал Хобарт самому себе.

Он крепче прижал к груди книгу сказок, чтобы ни словечко не ускользнуло, и ушел из комнаты своей госпожи, чтобы продолжить погоню.

VI

Привет, незнакомец!

Сюзанне была ненавистна мысль об отъезде из города, потому что она покидала Джерико. Но что бы она к нему ни чувствовала — а это было сложно само по себе, — она понимала: медлить нельзя. Нужно уезжать, и уезжать быстро.

Но неужели одна? Долго ли она сумеет продержаться и выжить при таких условиях? Машина, ковер и женщина, не вполне уверенная, человек ли она вообще…

У нее остались друзья и родственники в разных городах, но ни с кем она не была достаточно близка, чтобы довериться им. Кроме того, они неизбежно станут задавать вопросы, а в этой истории нет ни одной части, которую Сюзанна осмелилась бы пересказать. Она подумала о возвращении в Лондон, в квартирку на Баттерси, где дожидается ее прежняя жизнь: Финнеган и его вечные валентинки, керамика, сырость в ванной комнате. Снова начнутся вопросы. Ей нужен тот, кто примет ее как есть, с ее нежеланием объясняться и всем остальным.

Такой человек один — это Кэл.

При мысли о нем Сюзанна почувствовала, что на душе стало легче. Она вспомнила его открытую улыбку, его мягкий взгляд и мягкий голос. Возможно, искать его еще опаснее, чем возвращаться в Лондон, но она устала вычислять степень опасности.

Она поступит так, как подсказывает чутье, а ее чутье сказало:

— Кэл?

На том конце телефонного провода повисло долгое молчание. Она даже подумала, что связь прервалась.

— Кэл, это ты?

Затем он отозвался:

— Сюзанна?

— Да. Это я.

— Сюзанна…

Она чувствовала, как к горлу поступили слезы, потому что он произнес ее имя.

— Я должна увидеть тебя, Кэл. Где ты?

— В центре города. Рядом с каким-то памятником. Кажется, это королева Виктория.

— Это в конце Касл-стрит.

— Наверное. Можно увидеть тебя? Это очень важно.

— Да, конечно. Я недалеко. Выйду сейчас же. Встретимся под памятником через десять минут.

Кэл был на месте через семь минут, одетый в угольно-серый деловой костюм с поднятым по причине измороси воротником. Один из сотни одинаковых молодых людей, бухгалтеров и младших управляющих, на которых она насмотрелась, дожидаясь его под властным взглядом Виктории.

Он не обнял Сюзанну, даже не коснулся ее. Просто остановился рядом, посмотрел с радостью и недоумением, а потом произнес:

— Привет.

— Привет.

Дождь к тому моменту усилился.

— Может быть, поговорим в машине? — предложила она. — Не хочу оставлять ковер.

При упоминании о ковре недоуменное выражение на его лице усилилось, но он ничего не спросил.

В мозгу Кэла сохранился смутный образ самого себя, ищущего на грязном складе какой-то ковер, может быть, даже этот самый, однако целиком история никак не складывалась.

Машина стояла на Уотер-стрит, недалеко от памятника. Дождь выбивал чечетку по крыше, когда они забирались на передние сиденья.

Драгоценный груз, который Сюзанна боялась оставить, лежал на заднем сиденье, перегнутый пополам и небрежно прикрытый простыней. Как Кэл ни старался, он так и не мог вспомнить, почему этот ковер так важен для нее и почему эта женщина — насколько он помнил, они провели вместе всего несколько часов — так важна для него. Почему, заслышав ее голос в телефонной трубке, он помчался на зов? Почему все в нем переворачивалось от одного взгляда на нее? Это абсурдно и неприятно: чувствовать так много и знать так мало.

Все прояснится, заверял он себя, как только они начнут разговор.

Но он ошибся. Чем больше они говорили, тем сильнее он недоумевал.

— Мне необходима твоя помощь, — сказала ему Сюзанна. — Я не могу рассказать всего, сейчас нет времени. В общем, появился некий пророк, и он обещает вернуть Фугу. Джерико пошел на одно из его выступлений и не вернулся…

— Погоди, — попросил Кэл и замахал руками, чтобы прервать поток информации. — Подожди минутку. Я не успеваю. Джерико?

— Ты же помнишь Джерико, — удивилась она.

Имя было необычное, не из тех, что легко забываются. Но он не мог вообразить человека с таким именем.

— А я должен его знать? — спросил он.

— Господи, Кэл…

— Честно говоря… многие события… словно в тумане.

— Но меня ты помнишь ясно.

— Да. Конечно. Конечно помню.

— И Нимрода. И Апполин. И ночь в Фуге.

Раньше чем Кэл успел пробормотать «нет», Сюзанна поняла, что он ничего не помнит.

Наверное, здесь включались естественные процессы: таким образом мозг отфильтровывал опыт, идущий вразрез со сложившимися в течение жизни представлениями о природе реального. Люди просто забывают лишнее.

— Мне снятся странные сны, — сказал Кэл.

На его лице застыло смущение.

— Какие сны?

Кэл покачал головой. Он знал, что в его словаре нет слов, способных передать увиденное.

— Описать это сложно, — проговорил он. — Кажется, будто я ребенок, понимаешь? И одновременно не ребенок. Я гуляю по каким-то местам, где никогда не был. Но я не заблудился, наоборот. О черт… — Он сдался, разозлившись на собственное косноязычие. — Не могу описать!