Читаем без скачивания Битвы за корону. Прекрасная полячка - Валерий Елманов

Привожу, разумеется, смысл, а не как говорил на самом деле, ибо дословную цитату тяжко выговорить, а о прочтении ее, и тем паче уразуметь, что она означает, нечего и думать. Я сам зубрил высказывание Христа не меньше десяти минут, да еще мысленно повторял, пока бродил по лесу, ну и с утра раз пять.

Слушал меня Никон настороженно, взирая эдак исподлобья, хотя по всему видно — колеблется. Пришлось дополнить. Дескать, Христос перед своим вознесением на небо добавил еще кое-что. «Если ты, князь, не станешь мешкать, сказываю тебе, что души погибших ратников унесу с собой в царствие небесное, и адовы мучения не коснутся их, поскольку погибнут они за дело праведное да за истинную веру. Но о них ты не печалься. Окажется таковых немного, ибо пришлю я тебе архистратига Михаила, кой незримо пойдет впереди твоих ратей, вселяя страх в твоих ворогов и отвагу в сердца православных ратников. А что до Вербного воскресенья, то повелеваю тебе отслужить благодарственный молебен в храме оного архангела, кой стоит в граде Оденпе, ибо не начнется еще обедня, как ты в нем окажешься. Да чтоб ты уверился в моих словах, вот тебе от меня благословение для всего твоего пресветлого воинства». И с этими словами положил подле меня ветку вербы.

— Просыпаюсь я в смятении, то ли правда он мне явился, то ли дьявол искушает, ан глядь, веточка-то, вот она, и впрямь лежит, наяву, — подвел я итог, протягивая ее священнику.

Никон бережно принял ее в свои трясущиеся от волнения руки и безмолвно опустился на колени. Губы беззвучно шевелились. Я не торопил. Более того, и когда он поднялся с колен, я не стал предлагать ему отринуть сомнения. Наоборот, предоставил ему самому принять окончательное решение и задумчиво поинтересовался, как он сам думает — искушение то было или…

— Мыслю, на таковское диавол не осмелится, — строго ответил священник. — Не позволил бы ему всевышний лик Христа на свою поганую рожу натянуть. Посему ступай смело, княже. — И перекрестил меня.

Фу-у, управился, можно приступать к практическим делам. Итак, вначале обоз. Ему надлежало подъехать к Оденпе со стороны Речи Посполитой, а это немалый крюк, следовательно, его отправка в первую очередь. В качестве охранников я подкинул «купцам» половину спецназовцев. Им вместе с «купчишками» надлежало ближе к полуночи угостить караульных, присматривающих за лошадьми, винцом из фляжек, которые Резвана заправила тройной порцией снотворного, а под утро, когда сон самый сладкий, нейтрализовать бодрствующих часовых, буде таковые окажутся, и угнать лошадей. Тихо навряд ли получится, кони непременно заржут, а потому спецназовцы перед угоном должны послать к нам гонца, чтоб известить о начале. Его появление и должно стать сигналом к нашему выдвижению на заранее распределенные огневые позиции.

Атаковать всеми силами было нельзя. Стоит хоть кому-то вырваться из кольца и примчаться с тревожной вестью к Ходкевичу, как гетман немедленно всполошится. Тогда с неожиданным нападением на его войско придется распрощаться, а это крайне нежелательно. Потому пришлось выделить три сотни на дорожные заслоны, отправив их в сторону Юрьева-Литовского. Жаль, но куда деваться.

Для остальных обед был пораньше. Затем послеполуденный сон до самого вечера — ночью поспать не получится. Выдвигаться начали засветло — иначе не успеть. Первая остановка — в пяти верстах, ближе нельзя. Сделав привал, я разрешил подремать — все равно ждать. Сам дождался возвращения разведки, сообщившей, что с прибывшими в лагерь обозниками во главе с Емелей все в порядке, торгуют вовсю. Значит, появление обоза в лагере не вызвало никаких подозрений. Впрочем, оно и понятно — ушлые купцы всегда норовили пристроиться к наступающему войску. Практика обычная, а учитывая, что из-за стремительного продвижения гетмана никакие другие обозы догнать войско не успели, наш встретили на ура — напрасно я беспокоился.

Сама тренировка, как я назвал свою ночную атаку, подразумевая, что основное грядет под стенами бывшего Дерпта, тоже прошла успешно. По прибытии гонца от Засада пешие стрельцы со всех трех сторон стали незаметно приближаться к вражескому лагерю. Едва угоняемые спецназовцами лошади начали ржать, с флангов вперед выступили мои гвардейцы-пращники, и в безмятежно дрыхнувших вояк одна за другой полетели гранаты. Хорошо, я велел забрать с собой все, что заготовили. Той части, что я выделил для Сапеги, хватило еле-еле.

Среди польско-казачьего воинства мгновенно воцарился хаос, а так как атаковали их только с флангов, вполне естественно было ринуться в бега по прямой, в лесок, где царило затишье. Но оно оказалось обманчивым. Не зря ратники моего Второго особого полка, вместе со стрельцами впрягшись в оглобли, катили телеги со всей полевой артиллерией. Подпустив бегущих поближе, Моргун дал команду «Огонь!». Разрывные ядра, начиненные шрапнелью из мелких, но очень острых железных кусочков, врезались в самую гущу бежавших.

Уцелевшие остановились, не понимая, что теперь им делать и куда бежать. И тут буквально через несколько секунд после пушек по весьма удобным неподвижным мишеням последовал первый дружный залп из полутысячи пищалей. Хаос мгновенно усилился. Большая часть бросилась обратно, принявшись бестолково носиться туда-сюда и не видя выхода из западни, в которую превратился лагерь. Меньшая все-таки попыталась пойти на прорыв, но ее встретил еще один залп. Били в упор, так что до рукопашной дело не дошло — положили всех.

Сапега сделал что мог, собрав подле себя всех уцелевших и изготовившись к сабельному бою, но не тут-то было. Несмотря на, казалось бы, полный разгром, я не считал нужным торопить события, и вплотную никто из стрельцов и гвардейцев к лагерю по-прежнему не приближался, продолжая стрелять с безопасного расстояния. Благодаря ярко пылающим палаткам было светло как днем. Ответные выстрелы раздавались, но беспорядочные и малочисленные, ибо у подавляющего большинства попросту опустились руки. У большинства, но не у тех, кто собрался возле ротмистра. В этом я убедился, когда в небо взлетела красная сигнальная ракета, мы прекратили стрельбу, и я в наступившей тишине предложил всем уцелевшим сдаться в плен, но в ответ услышал… Впрочем, цитировать не стану.

— Фу, как грубо, — разочарованно сказал я. — Дубец, валяй зеленую.

Та взлетела, и вновь началась стрельба. Я выждал еще десять минут и вновь распорядился запустить красную. На сей раз послушались все, но первыми по моему требованию пошли сдаваться именно те, что стояли подле Сапеги. Правда, без ядовитых комментариев с их стороны все равно не обошлось — шляхетский гонор требовал выхода. Чего я только не услышал в адрес подлой москвы. «Пся крев», пожалуй, самое безобидное. Но бить в отместку самых горластых крикунов строго запретил. Особо негодующих стрельцов охолонил пояснением, что нет ничего слаще для уха воина, чем бессильная брань поверженного во прах врага, а потому ею надлежит наслаждаться, словно победными фанфарами. К моим словам прислушались, а кое-кто и впрямь стал смеяться, находя в польских матюках удовольствие.

Рассвет едва забрезжил, а все уже завершилось, и стрельцы с гвардейцами заканчивали вязать уцелевших. Таковых, как ни удивительно, оказалось изрядно — около полутора тысяч, то есть половина. Я-то думал, что их будет от силы человек пятьсот, а остальные — трупы, но ошибся. Стоило начаться сдаче в плен, как многие из «покойников» сноровисто повставали и двинулись к нам с высоко поднятыми руками. Раненых тоже хватало — около тысячи. То есть погибших насчитали не столь и много — человек пятьсот. Главный командир, Ян Сапега, выжил, хотя и схлопотал пулю в плечо.

У меня же… Очень хотелось бы написать, что не потеряно ни одного человека, но это было бы ложью. Потерял. И не одного — восьмерых гвардейцев. Все из числа пращников. Раненых было вдвое больше, чем убитых. Но в целом получалось, что свое обещание Христос, «появившийся» в моем недавнем сновидении, не просто выполнил, но и перевыполнил. Особенно с учетом того, что у стрельцов, не метавших гранаты, а потому и не подъезжавших близко к вражескому лагерю, а паливших с безопасного расстояния, погибших вообще не имелось. Раненые — да, с дюжину набралось, но и только.

Мы отслужили и молебен, и прочее, что полагалось по случаю победы. Не забыли и про вечерний пир. Но поутру, созвав всех командиров от сотников и выше, я предупредил их, что это всего-навсего тренировка. У Сапеги под рукой имелось от силы тысяча шляхтичей и две — казаков. Зато у Ходкевича вдвое больше этой самой шляхты, да вдобавок около полутысячи действительно хороших вояк из бывших телохранителей Дмитрия. Ну и про пушки тоже не след забывать. Если он успеет их развернуть в нашу сторону, получим мы по самое не балуй. То есть впереди нас ждет баталия куда серьезнее.

— А дух боевой? — напомнил Воейков. — Опосля вчерашнего народец за тобой, князь, хошь к черту на рога попрет.