Читаем без скачивания Холодный дом - Чарльз Диккенс

– Ладно, ладно! – сказал мистер Джарндис. – Но я хочу, чтобы вы стали на еще более правильный путь. Я хочу, чтобы вы нашли правильный путь в самом себе.

– Надеюсь, вы извините меня, сэр, – возразил Ричард с жаром, но все-таки почтительно, – если я скажу, что считаю себя наилучшим судьей во всем, что касается меня самого.

– Надеюсь, вы извините меня, дорогой Рик, – ласково проговорил опекун веселым и добродушным тоном, – если я скажу, что для вас это вполне естественно; но я иного мнения. Я обязан исполнить свой долг, Рик, а не то вы перестанете меня уважать, когда остынете; я же хотел бы, чтобы вы всегда меня уважали – и когда вы в пылу, и когда остываете.

Ада так побледнела, что опекун заставил ее сесть в свое кресло – то, в котором он обычно читал, – и сам сел рядом с нею.

– Пустяки, дорогая моя, все это пустяки, – сказал он. – Просто у нас с Ричардом произошла размолвка, какие бывают и у близких друзей, и мы должны сказать об этом вам, потому что именно вы послужили ее причиной. Ну вот, вас уже пугает то, что вам придется услышать.

– Вовсе нет, кузен Джон, – возразила Ада с улыбкой, – если, конечно, это исходит от вас.

– Благодарю вас, дорогая. Уделите мне минутку внимания, выслушайте меня спокойно и в это время не смотрите на Ричарда. И вы тоже, Хозяюшка. Дорогая моя девочка, – продолжал он, прикрыв ладонью руку Ады, лежавшую на подлокотнике кресла, – вы помните, о чем говорили мы четверо, когда наша Хлопотунья рассказала мне об одной маленькой любовной истории?

– Ричард и я, мы никогда не забудем, как добры вы были к нам в тот день, кузен Джон.

– Я никогда не забуду этого, – подтвердил Ричард.

– И я не забуду, – повторила Ада.

– Тем легче мне сейчас высказать то, что я должен сказать, и тем легче нам столковаться, – отозвался опекун, лицо которого как бы излучало всю нежность и благородство его сердца. – Ада, пташка моя, вам следует знать, что теперь Ричард избрал себе специальность в последний раз. Все деньги, какие у него еще остались, уйдут на экипировку. Он растратил свое состояние и отныне привязан к дереву, которое посадил сам.

– Я действительно растратил свое теперешнее состояние, что, впрочем, меня ничуть не огорчает. Но то, что у меня осталось, сэр, – сказал Ричард, – это далеко не все, что я имею.

– Рик, Рик! – в ужасе воскликнул опекун изменившимся голосом и взмахнул руками, словно собираясь зажать себе уши. – Ради бога, не возлагайте никаких надежд и ожиданий на это родовое проклятие! Что бы вы ни делали в жизни, не бросайте и мимолетного взгляда на тот страшный призрак, который преследует нас уже столько лет. Лучше брать в долг, лучше просить подаяние, лучше умереть!

Все мы были потрясены страстностью, с какой он произнес эти слова. Ричард закусил губу и, затаив дыхание, смотрел на меня так, словно понимал, как важно для него предостережение опекуна, и знал, что я тоже это понимаю.

– Милая моя Ада, – сказал мистер Джарндис, успокоившись, – свой совет я высказал слишком резко; но ведь я живу в Холодном доме, и чего только я в нем не перевидал! Впрочем, об этом ни слова больше. Все средства, какими Ричард располагал, чтобы начать свой жизненный путь, теперь поставлены на карту. Я советую ему и вам, ради его же блага и ради вашего, решить перед разлукой, что вы ничем друг с другом не связаны. Пойду дальше. Буду говорить напрямик с вами обоими. Вы ничего не хотели скрывать от меня; и я тоже хочу говорить с вами откровенно. Я прошу вас считать, что пока вас больше не связывают никакие узы, кроме родственных.

– Лучше сразу сказать, сэр, – возразил Ричард, – что вы совершенно лишили меня своего доверия и советуете Аде поступить так же.

– Лучше не говорить этого, Рик, потому что это неправда.

– Вы считаете, что я плохо начал, сэр, – упирался Ричард. – Да, начал я плохо.

– О том, как вам, по-моему, надо было начать и как продолжать, я говорил, когда мы в последний раз беседовали с вами, – сказал мистер Джарндис сердечным и ободряющим тоном. – Пока что вы ничего не начали, но всему свое время, и ваше еще не упущено… вернее, оно наступило теперь. Так начните же как следует! Вы оба еще очень молоды, милые мои, и вы в родстве друг с другом, но пока вы только родственники. Если же вас свяжут и более крепкие узы, то лишь тогда, Рик, когда вы для этого поработаете, не раньше.

– Вы ко мне слишком жестоки, сэр, – сказал Ричард, – не ждал я от вас такой жестокости.

– Милый мой мальчик, я еще более жесток к самому себе, когда огорчаю вас, – возразил мистер Джарндис. – Ваше лекарство в ваших руках. Ада, Рику будет лучше, если он вновь сделается свободным, если его перестанет связывать ваша ранняя помолвка. Рик, для Ады это будет лучше, гораздо лучше, – в этом ваш долг перед нею. Ну, решайтесь! Пусть каждый из вас поступит так, чтобы не ему самому, а другому было лучше.

– Но почему же это лучше, сэр? – мгновенно откликнулся Ричард. – Когда мы открылись вам, вы не считали, что «так лучше». Тогда вы говорили другое.

– С тех пор я узнал кое-что новое. Я не обвиняю вас, Рик, но с тех пор я узнал кое-что новое.

– Очевидно, насчет меня, сэр?

– Что ж, пожалуй; вернее, насчет вас обоих, – ласково ответил мистер Джарндис. – Для вас еще не настала пора взаимных обещаний. Все это пока преждевременно, и я не имею права дать согласие на вашу помолвку. Решайтесь же, мои юные друзья, решайтесь и начинайте сызнова! Что было, то прошло, и для вас открылась новая страница – вот и пишите на ней историю своей жизни.

Ричард бросил на Аду встревоженный взгляд, но ничего не сказал.

– Я до сих пор избегал говорить об этом с вами обоими и с Эстер, – продолжал мистер Джарндис, – потому что хотел, чтобы все мы потолковали вместе, вполне откровенно и на равных началах. Теперь же я от всего сердца советую вам, теперь я настоятельно прошу вас вернуться к тем отношениям, в каких вы были, когда приехали сюда. Предоставьте времени, верности и постоянству соединить вас вновь. Если вы поступите иначе, вы поступите плохо и тем убедите меня, что и я плохо поступил, познакомив вас друг с другом.

Наступило долгое молчание.

– Кузен Ричард, – проговорила наконец Ада, с нежностью подняв на него свои голубые глаза, – после того, что сказал кузен Джон, выбора нам не осталось. Не беспокойтесь обо мне, ведь вы оставляете меня на его попечении и знаете, что лучшей жизни я не желаю; да и не пожелаю никогда, если буду руководствоваться его советами, – это вы тоже хорошо знаете. Я… я не сомневаюсь, кузен Ричард, – продолжала Ада с легким смущением, – что я вам очень дорога и… и вряд ли вы полюбите другую. Но прошу вас хорошенько подумать об этом тоже – ведь я хочу, чтобы вам во всем улыбалось счастье. Можете мне верить, кузен Ричард. Сама я не изменчива, но и не безрассудна и никогда не стала бы вас осуждать. Ведь и просто родственникам бывает грустно расставаться, и мне, право же, очень, очень грустно, Ричард, хоть я и знаю, что все это нужно для вашего блага. Я всегда буду думать о вас с любовью и часто говорить о вас с Эстер, и… и, может быть, вы иногда будете немножко думать обо мне, кузен Ричард. А теперь, – сказала Ада, подойдя к Ричарду и протянув ему дрожащую руку, – мы опять только родственники, Ричард… быть может, навеки… и я всей душой желаю, чтобы моему милому кузену было хорошо, куда бы ни занесла его судьба!

Я удивлялась, почему Ричард не может простить опекуну, что тот имеет о нем точь-в-точь такое же мнение, какое сам Ричард – в недавнем разговоре со мной – высказал о себе, и даже – в гораздо более сильных выражениях; но, как ни странно, он действительно не мог этого простить. С большим огорчением заметила я, что с этого часа он перестал быть таким непринужденным и откровенным с мистером Джарндисом, каким был раньше. У него были все основания относиться к опекуну по-прежнему, но этого не случилось, и – всецело по вине Ричарда – между ними начало возникать отчуждение.

Но вскоре он так увлекся подготовкой к отъезду и закупкой обмундирования, что позабыл обо всем на свете, даже о горе разлуки с Адой – она осталась в Хэртфордшире, а Ричард, мистер Джарндис и я отправились на неделю в Лондон. Порой он внезапно вспоминал об Аде, заливаясь слезами, и тогда признавался мне, что осыпает себя самыми тяжкими упреками. Но спустя несколько минут снова начинал легкомысленно болтать о каких-то неопределенных надеждах на богатство и вечное счастье с Адой и приходил в самое веселое расположение духа.

Это было очень хлопотливое время, и я целыми днями бегала с Ричардом по магазинам, покупая разные необходимые ему вещи. Я уж не говорю о тех вещах, которые он накупил бы сам, будь ему предоставлена эта возможность. Со мной он был вполне откровенен и зачастую так разумно и с таким чувством говорил о своих ошибках и своих твердых намерениях и так широко распространялся на тему о том, какой поддержкой служат для него наши беседы, что мне никогда не надоедало разговаривать с ним.