Читаем без скачивания Отныне и вовек - Джеймс Джонс

— Но ты действительно видел? — допытывался Тербер. — Видел? Или тебе только показалось?

— Видел, — с обычным тяжеловесным спокойствием стоял на своем Вождь. — По-твоему, я буду придумывать?

— Не знаю, — Тербер недовольно передернул плечами и обвел взглядом зал. — Откуда мне знать? Может, возьмем разливного и пойдем во двор? Мне этот базар на нервы действует.

Все вопросительно посмотрели на Вождя, потому что он любил пить только за своим столиком и изменял этой привычке редко.

— Я — пожалуйста, — сказал Вождь. — В получку я сам здесь не люблю.

— А я все равно не верю, — сказал Тербер, когда они вышли во двор. — Ты небось от кого-то слышал. Придумал какой-нибудь сексуально озабоченный, а ты подхватил и теперь рассказываешь, будто сам видел.

— Можешь не верить, мне наплевать, — сказал Вождь. — Я-то знаю, как было. Чего злишься? Что-нибудь случилось?

— Ничего не случилось. С чего ты взял?

Вождь пожал плечами.

— А здесь лучше, — сказал он. — Гораздо лучше.

И правда, когда они уселись по-турецки на чахлой траве вокруг кувшинов с пивом, все стало лучше. После оглушительного шума сизой от табачного дыма пивной было приятно вдыхать чистый воздух и видеть, какой он прозрачный. Двор был густо усеян такими же небольшими компаниями потягивавших пиво солдат, но их разговоры сливались в негромкое жужжание, в уютный гул, который нисколько не оглушал. Иногда чей-нибудь звонкий и чистый смех прорезал этот гул, и звезды словно подмигивали всем сверху, высовываясь из-за плеча друг друга. Драки, то и дело вспыхивавшие во дворе, казалось, происходили где-то далеко, а не под самым носом, как только что в пивной. Большая, теплая субтропическая луна еще лишь всходила, затуманивая свет соседних с ней звезд, золотя прозрачный воздух живым дрожащим маревом и расписывая землю, как художник-кубист, плоскими квадратами и треугольниками темных теней.

Пит и Вождь углубились в спор о преимуществах службы на Филиппинах в сравнении с Панамой, перечисляли плюсы и минусы, сопоставляли.

— Я служил и там и там, — флегматично подвел черту Вождь. — Мне виднее.

Пита это явно поставило в затруднительное положение, потому что он на Филиппинах не служил.

— Нет, — сказал старшина одиннадцатой роты. — Нет, лучше всего в Китае. Правда, Милт? Там получаешь в десять-двенадцать раз больше. Если считать по их курсу. В Китае рядовой живет, как генерал. Вот кончится у меня контракт, я думаю опять махнуть в Китай. Ананасная армия у меня уже в печенках сидит. Я верно говорю, Милт? Ты ведь служил в Китае, скажи им.

Тербер лежал, оперевшись на локоть, наблюдал, как подымается луна, и поглядывал на светящиеся этажи казарм; в этот вечер на галереях только изредка мелькали отдельные темные силуэты. Он пошевелился.

— Да ну, какая разница? Один черт. Там дерьмо пожиже, здесь погуще, один черт. — Он сел и обхватил руками колени. — Слушать противно. Вечно вы ноете, что где-то лучше. Вечно вербуетесь куда-нибудь, где еще не были, вечно скачете с места на место и уже через год всем недовольны. А насчет Китая ты не мылься, — сказал он. — У тебя контракт еще только через год кончается. Никакого Китая тебе не будет. В Японию поедешь.

Он снова лег и скрестил руки за головой.

— А вообще, в Шанхае у меня была одна девушка. Русская. Из белоэмигрантов. Только этим Китай и хорош. Там этих белоэмигрантов пруд пруди. Не то княгиня, не то герцогиня. Кажется, графиня. Волосы светлые, длинные, чуть не до колен. Красавица была — я другой такой не видел! И страстная. Таких страстных я тоже больше не видел. Зря я, наверно, на ней не женился.

— Ля-ля-ля, — Пит подмигнул остальным. — Понеслось по новой.

Тербер резко приподнялся и сел.

— Что ля-ля-ля? Не веришь — твое дело. У нее отец был русский дворянин. В Сибири погиб. Дрался против красных вместе с нашим вонючим двадцать седьмым. Двадцать седьмой пехотный полк США «Русские волкодавы». Слышал про таких, мудрило? Двадцать седьмой здесь рядом, соседи, можно сказать. Вижу, не веришь. Давай съездим. Мастер-сержант Файсел подтвердит. Он ее отца знал.

— Да верю я, — улыбнулся Пит. — Верю. Лучше выпей и расскажи нам все до конца. Еще разок.

— Иди к черту!

— Вон уже горнист вышел, — сказал Вождь, и, сразу же замолчав, все повернули головы туда, где в углу двора дежурный горнист приподнял горн вверх, навстречу большому мегафону, и готовился протрубить «туши огни». Сложная мелодия сигнала прозвучала резко и настойчиво. Четверо солдат лежали на траве и слушали, пока он не доиграл традиционный повтор: сначала мегафон был направлен на юг, потом горнист крутанул его, и сигнал полился на север, в сторону 3-го батальона. Одно за другим окна спален в казармах погасли.

— Вот так-то, — сказал старшина одиннадцатой роты без всякого выражения, не в состоянии облечь в слова то огромное, монолитное, что было основой основ. — Да, далеко ему до Пруита, — добавил он. — Слышали, как тут на днях Пруит играл отбой? Я думал, я зареву, честно. Жалко, он каждый день не играет.

— Да, я тоже слышал, — кивнул Вождь — Парню много пришлось хлебнуть. По всем статьям.

— Его еще не то ждет, — сказал Пит. — За него круто взялись.

Они смотрели, как горнист уходит, наблюдали за ним с непроницаемыми лицами, смотрели и молчали, видя в нем ту неизбежность, о существовании которой они знали, но против которой были бессильны, потому что ее нес с собой не человек, а некая неотвратимая космическая сила, вторгающаяся в любое убежище.

— Ну ладно. — Старшина одиннадцатой роты поднялся. — Я, пожалуй, мотну сейчас к Мамаше Сью. На час, не больше. У меня с утра много работы.

— Я с тобой, — сказал Пит. — Милт, одолжи пятерку.

— Ради бога, — отозвался Тербер. — Под двадцать процентов.

Все рассмеялись. Взяв с травы полный кувшин пива, Тербер встал.

— Вот я тебя и купил, — сказал Пит. — Деньги у меня есть. Ты как, поедешь с нами?

— Э, нет, — презрительно бросил Тербер. — Еще и платить за это? Я так не играю.

— Я поехал, — сказал старшина одиннадцатой роты.

— Вождь, а ты как? — спросил Пит.

— Да можно съездить. — Тяжелый и большой, Вождь грузно поднялся с травы. — Поехали, Милт.

— Я же сказал, за деньги я в эти игры не играю.

— Да ладно тебе, пошли, — сказал Пит.

— Никуда я не пойду!

Он ухватил кувшин с пивом обеими руками и высоко подбросил его прямо над темневшей в траве крышкой канализационного люка. Пиво выплеснулось каскадом брызг. Трое мужчин кинулись в разные стороны, а Тербер неподвижно стоял и смотрел, как кувшин отвесно, словно свинцовое грузило, падает вниз между звездами, и пиво мокрой пылью лилось ему на форму и на запрокинутое лицо.

— Оп! — рявкнул он, когда кувшин разбился о железную крышку и пиво обдало его фонтаном.

— Дурак ты ненормальный, — сказал старшина одиннадцатой роты. — Мы бы его в такси выпили.

Тербер прижал мокрые руки к влажному от пива лицу.

— Катитесь все к черту! — глухо донеслось из-под ладоней, яростно теревших лицо. — Что вам от меня нужно? Выметайтесь и отстаньте от меня!

Он повернулся и пошел прочь от них к погруженной в темноту казарме, чтобы вымыться, переодеться, поехать в город и встретиться там с Карен Хомс у отеля «Моана».

Глава 22

Бежевый костюм из тонкой шерсти «тропик» с широкими простроченными лацканами когда-то обошелся Терберу в сто двадцать долларов и до сих пор выглядел как новый, потому что Тербер берег его для особых случаев. Всю дорогу до города он злился на себя за то, что поехал. Рука болела и сильно распухла, это тоже из-за нее. Он злился, что не остался с Питом и ребятами, забыв, как ему было с ними паршиво. Он злился, что не порвал с ней, нечего связываться с этими богатыми дамочками, пусть берут себе в любовники молодых альфонсов, они сами психопаты и лучше их понимают. Его злило очень многое. В какую-то минуту он даже со злостью подумал, что хорошо бы ему к черту сдохнуть. И понял, что влюбился.

Как только такси остановилось, он перешел через дорогу и купил в винном магазине при «Черном коте» бутылку, потом, раз уж он был там, зло шарахнул в баре несколько порций виски и наконец со злостью выбрался на Кинг-стрит, чтобы со злостью сесть на автобус, который — будь он трижды проклят! — шел до Ваикики. Да, черт возьми, он влюбился. Это ясно как божий день. И смешно себя обманывать.

Пока он ехал в автобусе, виски, выпитый на «старые дрожжи» после пивных возлияний в гарнизоне, крепко ударил ему в голову, и когда он сошел у «Таверны Ваикики», то был не только влюблен, но и пьян, и его подмывало ввязаться в какую-нибудь драку. Но никто нигде не дрался. У всех было слишком хорошее настроение. Как всегда в день получки, народ валил по Ваикики толпами, и даже у гражданских на лицах было написано, что их тоже захватило всеобщее праздничное оживление.