Читаем без скачивания Прага - Артур Филлипс

Чарлз медленно надувает щеки и качает головой из стороны в сторону.

— Очень дальний, — сознается он. — Через моего прапрадеда, мне говорили, какая-то там родня. Никогда их, конечно, не видел. В Венгрии это относительно распространенное имя.

— Думаю, Карой сейчас в… в затруднении или как бы в затруднении, — вступает Харви. — Нам надо быть чуткими к требованиям, как это, обеих сторон, или не сторон, но интересов.

— Чарлз, — резко поправляет его Чарлз.

— Ага, — Харви смотрит на него невидящим взглядом. — Что?

Чарлз игнорирует общий вопрос Мельхиора и вместо того выдвигает вал конкретики. Начинает перечислять отдельные публикации «Хорват Холдинга», задуманные проекты, описывает выходившие каталоги и реестры издательства. Жонглирует названиями, авторами и публикациями, будто карточный шулер из Лас-Вегаса, распускающий колоду в воздухе.

— «Наш форинт», — говорит он, — и я останавливаюсь на нем как на одном примере тех вопросов, с которыми нам придется столкнуться, — «Наш форинт» — это марка с традицией и поколениями читательского опыта…

— Это ваша деловая газетенка. — В голос Мельхиора отражается слабый интерес, но его реплика — не вопрос, Мельхиор не сводит глаз с гравюры у Чарлза за плечом, и Джон понимает, как австралиец во время телеинтервью симулирует свое выражение проницательной сосредоточенности: фокус за плечом и верный ракурс съемки. — «Наш форинт», ха? — Он вытягивает руку и с гулким шлепком ловит всю колоду, выгнувшуюся в воздухе. — Нет. Может, она временно останется под этим названием, но вы же знаете, как это у нас. Вы не дурак, миста Гыбр. Вы выбрали это название с умыслом, и я ценю вашу деловую прямоту. Вы знаете, что мы вложили невероятные средства в раскрутку «Вввввалюты». Мы хотим, чтобы «Вввввалюта» была всемирным изданием, по всей земле единообразным, но с местными секциями-вкладками, без швов пригнанными к каждому местному рынку. Эти вкладки, предположительно, могут иметь местные названия. Мы с Кайлом не видим причин не назвать венговскую «Наш форинт», если вы убедите меня, что это важно.

— Думаю, это, пожалуй, разумная отправная точка. — Харви туда-сюда водит глазами между двумя интересными людьми за столом.

Мельхиор смотрит Чарлзу в глаза и улыбается, почти как человек. Он дал Чарлзу общее впечатление о концессии, обратился к одному маленькому элементу целого и рассчитывает, что его ответ экстраполируют дальше, так что здесь австралиец отодвигает стул и поднимается; ему незачем ждать следующего блюда. Он сосредоточенно натягивает роскошные перчатки на свои пятнистые руки, хотя его обреченная судомойкиной собаке еда уже появляется на столе. Помощник с готовностью поднимается, салфетка в руке, но Мельхиор уходит один: Кайлу следует доесть с тремя американцами. Мельхиор отработанным приемом разглаживает внутренность своей ковбойской шляпы, чередуя открытую ладонь и ее тыльную сторону.

— Основываясь на том, что сказал Харви, на сумме вашей заявки и стоимости оборудования в Вене, вот у Кайла с собой конверт с цифрой. Этого вам должно хватить. Это не стартовая позиция. Это окончательная сумма. Я не могу предложить ничего сверх этой цифры, так что или ваша маленькая группа вступает в семью «Медиан», или остается торчать в одиночестве посреди медианской страны, и мы первые свои месяцы здесь тратим на то, чтобы убрать вас с дороги. Кайл будет ждать в «Хилтоне» один день, пока вы придете и скажете, что заинтересованы. Приятно было познакомиться с вами, джентльмены.

Не встречаясь глазами ни с кем. Без рукопожатий. Свекольные шторы проглатывают ковбойскую шляпу, и бородавку, и аномальный мизантропский бубнеж.

В обществе Мельхиора было свое сине-ледяное удовольствие, понимает Джон, лишь когда бархат перестает струиться и застывает вертикальным красным морем. Похоже, от своей работы он не получает ни малейшего удовольствия, но зато, выполняя ее, кажется, не утруждается никакими ухищрениями. Он сказал: «Я хочу это», и «Я заплачу за это вот такую сумму», и «Нет, я не назову дело именем вашего коматозного босса», и дело с концом.

— Славная оленина, — говорит Кайл с настоящим чувством, на его лице печально-алчный блик. На несколько минут оставленный без присмотра с людьми более-менее своего возраста, он торопится побольше из этого извлечь. — Тут есть интересные места, куда можно пойти после ужина? Клубы, дансинги или что-нибудь?

— Давайте посмотрим на конверт, Кайл.

— Ах да.

Чарлз прикладывает запечатанный конверт к виску.

— Кушайте оленину, Кайл.

Не открывая, опускает в карман, и до конца ужина остальные ломают голову, когда же он наконец в него заглянет. Кайл, повышенно чувствительный к пренебрежению, не говорит больше ни слова. Вдвоем с Харви они любезно расплачиваются за ужин.

На улице, выйдя из ресторана, Чарлз многозначительно показывает на два такси, и Харви пытается залучить его на пару слов, понимая, что приблизившееся вынужденное расставание продиктовано вескими стратегическими причинами и Чарлз, видимо, хочет, чтобы Харви, оказавшись наедине с Кайлом, исполнил кое-какие изощренные продвинутые дипломатические маневры.

— Чарлз, Чарлз, послушай.

Харви кладет руку Габору на плечи, приятельски отводит от остальных. Чарлз наклоняется завязать шнурок, выпрямляясь, оборачивается в другую сторону, шагает к машине, вталкивает в нее Джона, жмет две руки.

— Карой, — уточняет он.

Чарлз не открывал конверта, даже, казалось, не вспоминал, что он у него есть, пока они с Джоном не сбежали, бросив тех двоих, стоящих в холоде последней февральской ночи — молодой австралиец откровенно удручен, оставлен в обществе очередного скучного мужика смотреть, как опять, как и в стольких разных городах, где заключалось столько разных сделок, все хоть сколько-то интересные уезжают в другую сторону в другой машине.

Такси вихляя проходит несколько кварталов, и Чарлз, не сбиваясь с модного, но все еще нового разговора о войне в Заливе, вынимает конверт из кармана пиджака. Не глядя, поглаживает эмблему отеля «Хилтон» и говорит о неясном очаровании Саддама Хусейна, потом наконец с хорошо дозированным безразличием открывает конверт: рвет краешек с узкой стороны, описывая, какие холодные экономические истины стоят за горячими политическими оправданиями войны в пустыне. С безразличным «пффф» Чарлз сжимает конверт в цилиндр и медленно вытряхивает листок, который и не собирается разворачивать. Благодарная аудитория, Джон надлежащим образом впечатлен Чарлзовой вялостью и спокойствием или, по крайней мере, ненасытной жаждой впечатлять. Обратившись к причинам войны («Можно быть гуманистом и жадным одновременно; просто немного труднее»), Чарлз разворачивает машинописную бумажку («Я правда верю, что людей можно расстреливать, морить голодом, зарывать живьем, сжигать и взрывать с гуманистическими целями, но для этого нужна большая эмоциональная зрелость»), но не смотрит туда. Зарево проплывающих фонарей подсвечивает его лицо мерными скользящими волнами бледно-желтого, одинаково запятнанными серыми бельмами клякс на стекле машины.

— Ладно. Я проникся. Давай уже посмотри на нее.

Чарлз благодарит кивком и наконец читает машинопись на листке.

— Ха, — роняет он. — Где-то так я и подумал бы. — Он начинает смеяться и мотает головой. — Если бы я был под кайфом.

Джон перенаправляет таксиста и в первый раз ведет Чарлза в «Блюз-джаз». Неудержимо растущее волнение Чарлза и его признание, что он удивлен предложением Мельхиора, вызывает в Джоне теплоту к другу, которая нечасто накатывает, и этого хватает, чтобы разделить с торжествующим другом любимое место.

Эта товарищеская теплота доживает ровно до того мига, когда они снимают пальто и готовятся опуститься на стулья: к разочарованию Джона, Нади нет; вместо того комната заляпана салатовым блямканьем фри-джазового секстета авангардного типа.

— Я люблю эту песню! — восклицает Чарлз, и Джон немедленно раскаивается, что не предпочел «Бал Ваала». — Джаз такая прелесть! Все лабухи прищелкивают в такт, под барабаны тра-та-та-та-та.

Но хотя бы Чарлз его просветил. Он объясняет ужин, который они только что ели, и для Джона это все равно что переживать еще раз совсем другой вечер, поскольку весь вал вечерних событий прокатил мимо Джона незамеченным. Чарлз описывает свое искреннее восхищение и чистое наслаждение Мельхиоровым умением вести игру. Странные мелкие тики, честное признание, что его одурачили, простодушное унижение Кайла мимоходом, грубая манера — «да-нет/сейчас-или-никогда/никаких торгов/никакой доплаты» — потрафили Чарлзу, и он оценил «труд, который затрачен на подготовку этого всего». На Джоново предположение, что это была настоящая личность Мельхиора, Чарлза душит смех.