Читаем без скачивания Астроном - Яков Шехтер

К дому собраний я добрался полностью вымотанным. Сел в углу, прислонившись спиной к теплой стене, вытянул ноги и приготовился к самому худшему. Учитель начал говорить. Каждый день он рассказывал какую-то часть учения, некоторые записывали, но большинство учеников, подобно мне, просто внимали, впитывая его слова, словно пересохшая земля капли дождя.

– Истинно говорю вам: жизнь человека не более, чем подготовка к смерти. Ад существует, и он находится здесь, на земле. Лишь за сияющим порогом смерти мы познаем настоящее блаженство, настоящее отдохновение, настоящий покой и настоящую духовную работу. Наш мозг – огромное вместилище, гигантская кладовая. Ученые до сих пор не могут понять, для чего человеку такой огромный мозг, ведь мы используем только десятую его часть. Истинно говорю вам: память, это и есть мы. Память, это личность, это человек. Не бренное тело, а вечная память. Наш мозг запоминает все, что происходит: от первого вздоха до посмертного хрипа. И там, наверху, после того, как оболочка завершила свой путь, начинается анализ. Мы словно оказываемся в маленькой комнатке, где перед мысленным взором, но с очевидностью яви, проплывают все события нашей жизни. И не только последней, но и предыдущих, всех наших воплощений, от камня, до растения.

У каждой души есть изъян, болезнь, которую ей необходимо преодолеть. Истинно говорю вам: пока не поймет душа, что же предстоит исправить, будет скитаться она из тело в тело, из воплощения в воплощения. Подсказок нет, каждый должен осмыслить сам. Всякий раз после смерти душе показывают бесконечный, тягостный фильм, и если она осознала изъян, просветлела, то направляют в последнее воплощение, в котором ей предстоит доказать делом, что урок выучен.

Есть души, предназначенные для высокой цели, им дано многое и спрос с них особый. Словно айсберги, проплывают они через житейские моря, и утлые скорлупки недостойных расшибаются о глыбу их ледяного спокойствия. Но горе тем, кто получил многое, а воспользовался малым. По лености, глупости или в силу эгоистических побуждений. Такой айсберг переворачивается; летит вниз гордо вознесенная глава, и разлетаются в пыль алмазные льдины.

Часы на колокольне ашрама пробили три. Учитель остановился и посмотрел на меня.

– Возлюбленный брат мой, – вдруг произнес он, протягивая руку. – Я вижу, тебя обуревают сомнения. Печать страдания лежит на твоем лице. Подойди, сядь рядом. Ненастную погоду лучше преодолевать рядом с друзьями.

Сгорая от стыда, я поднялся со своего места и сел на пол возле Учителя. Он никогда не обращался ко мне такими словами. Сколько я мечтал о его внимании, как добивался, как вымаливал его. Тщетно. И вот, именно сейчас, когда я приготовился совершить ужасное, он протянул мне руку. О, благородная душа! Если бы ты только знал, кому ты ее протягиваешь!

В этот момент раздался громовой удар и ветхая дверь, криво висевшая на петлях, с грохотом вылетела. В комнату, с автоматами наперевес, ворвались человек десять в черных масках и пятнистой форме ОМОНа.

– Руки, – прорычал один из них, – руки за голову.

Все моментально выполнили приказание, и только Учитель остался сидеть в безмятежной позе. Сквозь дверной проем, не спеша, вошел батюшка Анхель, а за ним алькальд. Батюшка откашлялся и степенно начал оглашать текст, предваряющий начало эпифании. Я никогда не присутствовал при совершении этого обряда, но столько слышал о нем, учил в школе и читал во всякого рода брошюрках и популярных изданиях, что почти дословно знал текст, произносимый батюшкой. Лица учеников покрылись смертельной бледностью. Они тоже поняли, что сейчас должно произойти, и каждый задрожал, подозревая в себе будущую жертву. Спокойными оставались только двое, я и Учитель. Я, поскольку знал, на кого падет выбор, Учитель из-за просветленного состояния души. Батюшка кончил и два раза взмахнул кадилом. Запах душистого ладана наполнил комнату. Я посмотрел на Учителя и к своему ужасу увидел, как тот начинает клониться ко мне, вытягивая для поцелуя губы. В моей голове точно молния сверкнула, и картина происходящего вдруг сложилась, как детская мозаика. Силы света, так вот кого имел в виду батюшка Анхель! А я-то, глупец, наивный доверчивый придурок! Что-то содрогнулось глубоко внутри меня и, почти не понимая происходящего, я резко дернулся, оказавшись с другой стороны Учителя, и, прильнув губами к его щеке, начал обряд эпифании.

Снова, словно воскрешая прошлое, над городком зазвенела труба. Ее чистые, высокие звуки уходили под самое небо и, отражаясь от низко висящих облаков, возвращались на землю, пробуждая души к смирению. Три раза прозвучала труба и жители городка, и не верящие своим ушам поспешили к полицейскому участку.

– Смерть! – воскликнула вдова Монтойя, видя, как распахиваются окна двери и люди отовсюду бегут на площадь. – Пришла смерть!

Она не выбежала из дома, подобно простолюдинам, а, помня о своей принадлежности к аристократии городка, отправила кухарку Авдотью разузнать подробности. Креолка поспешно сбросила фартук, повязала вокруг бедер зеленый шелковый платок, сменила гребень в густых, угольно-черных волосах, и вышла на улицу. Вернулась она спустя три четверти часа, раскрасневшаяся, с репьями, прилипшими к платку.

– Где ты валялась? – сурово спросила вдова, указывая на репьи.

– К забору прижали, – счастливо улыбаясь, ответила Авдотья. – Народу набежало, точно цирк приехал.

– Так что произошло? – стараясь не выдать волнения, спросила вдова нарочито ровным голосом.

– Эпифания! – воскликнула креолка, меняя выходной гребень в волосах на рабочий, и повязывая фартук. – Сегодня в пять перед ашрамом. Шествие начнется от участка. Алькальд приказал всем принять участие. Тот, кто откажется, будет заподозрен в сочувствии и содействии.

– Сочувствии, – хмыкнула вдова. – Хоть известно, кому?

– Да, пойман глава сатанинской секты. Бывший студент Казанского университета. Скрывался у нас несколько месяцев и успел охмурить нескольких легковерных дурачков. Говорят, будто они поклонялись свиной голове, приносили в жертву кошек и….. тут Авдотья прыснула и прикрыла рот подолом фартука.

– Говори уже, говори.

– Пили менструальную кровь!

– Фи, какая гадость, – вдова поджала губы и подошла к окну. На площади, прямо напротив ашрама группа пеонов под присмотром двух полицейских возводили из досок и бревен какое-то сооружение.