Читаем без скачивания Боттичелли - Станислав Зарницкий

Карл между тем продолжал торговаться: о роли спасителя веры, предназначенной ему Савонаролой, он и думать забыл. Флорентийцы тоже не уступали. Переговоры стали походить на толчение воды в ступе. В конце концов Карлу надоело заниматься столь неинтересным делом, отвлекаясь от развлечений, которые ему предлагала Флоренция. При очередной встрече с Каппони он бросил на стол перед ним лист бумаги со своими условиями и потребовал принять их без оговорок — в противном случае он прикажет трубить в боевые трубы. Но, как говорится, нашла коса на камень: Каппони был военным человеком и не привык, чтобы им помыкали. Он взял лист, бегло прочитал и, не обнаружив ничего нового, разодрал его пополам, ответив Карлу: «Что ж, труби, а я прикажу звонить в колокол!» — после чего повернулся и вышел из комнаты.

Ни тот ни другой не выполнили своей угрозы. Посовещавшись с военачальниками, Карл решил уступить. Знающие люди посоветовали ему умерить пыл: сражение в таком обширном и тесном городе привело бы к потере значительной части армии. К тому же французы вдоволь наслушались рассказов о недавних событиях и верили, что в ярости флорентийцы могут разрывать людей на куски чуть ли не голыми руками. Карл снова вернулся к Каппони и согласился на условия Синьории: Франция вступала в военный союз с республикой, города, захваченные ею в Тоскане, будут возвращены Флоренции, как только Карл войдет в Неаполь; король сместит Александра VI и заключит его в тюрьму. За все это Флоренция тремя частями выплачивает Карлу сто двадцать тысяч дукатов. Кроме того, король на следующее утро после подписания договоренности покинет город вместе со своими солдатами, пушками и лошадьми. Не веря больше честному королевскому слову, Синьория заставила его поклясться перед алтарем святого Иоанна, что он исполнит договоренность в точности, — Карл уступил и в этом. Утром 27 ноября, через десять дней после торжественного приема, Карл оставил Флоренцию. Народу на этот раз собралось значительно меньше, колесницы с полуголыми дамами отсутствовали, музыканты не играли.

Савонарола постарался разъяснить флорентийцам, что вторжение Карла в их город есть не что иное, как предостережение: их ожидают еще большие испытания, если они будут вести прежнюю греховную жизнь. Задумываясь над последствиями визита короля, горожане видели, что на сей раз они действительно отделались легким испугом. Конечно, кого-то малость пограбили, кому-то в стычке расквасили нос, однако все это, конечно, мелочи… Впрочем, виллу Сандро разорили начисто: все, что можно было унести, исчезло, а более громоздкие вещи разнесли вдребезги — ландскнехты похозяйствовали во всю пьяную силушку. Но чего можно ожидать от заальпийских варваров? Город возблагодарил судьбу, что у него есть фра Джироламо, молитвы которого доходят до Господа, который печется о них и знает все наперед. Не он ли предсказывал нашествие «нового Кира» и своими молитвами отвел от Флоренции большую беду? Что могли бы сделать Синьория со всей ее мудростью и Каппони со всей его храбростью, если бы Господь не внял Савонароле?

Все больше флорентийцев — простых и знатных — примыкало к фра Джироламо, уверовав в его чудодейственное могущество и его предсказания. Все больше «плакс» появлялось на улицах, все сильнее становилось их рвение в деле служения Богу. Савонарола в эти дни не появлялся на церковной кафедре: он уединился в своей келье в Сан-Марко и, как перешептывались, под диктовку Бога писал план будущего устройства Флоренции. Пока что республикой вместо Совета семидесяти управлял Совет двадцати во главе с Каппони. Город затих в ожидании своей судьбы. Но кое-какие изменения уже происходили: на очередные два месяца была избрана новая Синьория, и по воле Господа жребий пал сплошь на сторонников фра Джироламо. Открытые приспешники Медичи были изгнаны из города — кто на длительный срок, кто навсегда, — и теперь шла охота на затаившихся друзей Пьеро.

Сандро ждал, что в один прекрасный день и ему будет приказано покинуть город, но о нем, слава Богу, забыли — какой-то живописец, даже самый известный, опасности представлять не может. Похоже, беду от него отвело и то, что его дом с наступлением холодов стал любимым местом сборищ для друзей Симоне, которые теперь пользовались большим влиянием. Но на всякий случай пришлось наглухо заделать двери мастерской. Объяснение было правдоподобным — отапливать ее нечем, поскольку в городе не успели запастись дровами, а рисовать он все равно не собирается. Управление вконец разладилось, и теперь зимой флорентийцев терзал холод, весной — голод, болезни и прочие напасти. Но они верили, что фра Джироламо не даст погибнуть избранному им городу.

Власти распродавали имущество Медичи, чтобы пополнить городскую казну и выплатить Карлу обещанную сумму — оставалось еще две трети долга. Это надлежало сделать, ибо король держал свое слово. Доходили вести о том, что Карл без боя овладел Римом — наскоро сколоченная папой армия под предводительством Джованни делла Ровере перешла на сторону французов, а клан Орсини последовал за ней. Все важнейшие крепости в папских владениях оказались в руках Карла, и Александру пришлось удалиться в хорошо укрепленный замок Святого Ангела. Штурмовать его Карл не собирался — если папа сам заточил себя в тюрьму, то этого достаточно. Он двинулся дальше на юг и 22 февраля 1493 года вошел в Неаполь, где также не встретил никакого сопротивления.

Новый год Флоренция отмечала скучно и неторжественно. Никаких празднеств на площади Синьории не устраивалось: не состязались в своем искусстве певцы, не ходили на задних лапах дрессированные медведи, не крутили сальто акробаты. Все это было запрещено, как вводящее в соблазн. Ожидали новогодней проповеди фра Джироламо; с утра к Санта-Мария дель Фьоре стекался народ, чтобы услышать очередное видение Савонаролы. Все церкви были переполнены, ибо теперь каждый флорентиец обязан был под страхом наказания посещать церковные службы — кара за ослушание грозила ему не только на небе, но и здесь, на земле.

«Плаксы» ретиво следили, чтобы горожане свято исполняли эту свою обязанность. Не было никакой уверенности не только в соседях, но и в ближайших родственниках — все подозревали друг друга в доносительстве. Теперь Лоренцо ди Пьерфранческо больше не откровенничал с Сандро — до него дошли слухи о сборищах «плакс» в его доме, в которых якобы участвовал и живописец. Впрочем, от услуг Боттичелли он не отказался и регулярно присылал ему деньги за порученную работу.

О предстоящей проповеди толковали на всех углах; она обещала быть особенно важной, если для ее подготовки фра Джироламо столько дней пребывал в уединении. Сандро тоже решил пойти к собору, хотя попасть внутрь у него было мало надежд, раз уж народ осаждает ворота с ночи. Но он все-таки рискнул, и не напрасно: сотоварищи Симоне протолкнули его в собор. Ждали долго, ибо шествие с молебнами, организованное Савонаролой перед проповедью, потратило на обход города гораздо больше времени, чем первоначально планировалось. Наконец монах появился на кафедре с распятием в руках, откинул капюшон и начал говорить. Два часа собравшаяся толпа в благоговейном молчании, не шелохнувшись, внимала ему, боясь пропустить хотя бы слово. И было к чему прислушиваться столь внимательно!