Читаем без скачивания Ганнибал. Роман о Карфагене - Гисперт Хаафс

— Никого вокруг, — Бомилькар окинул внимательным взглядом протоку, — Интересно, где нас ждет обещанный корабль?

— Ты капитан, а не я, — слегка поморщился Антигон. — Где бы ты попробовал его спрятать?

— Только не очень близко к морю — там его могут заметить римляне. Но и не стаи бы чересчур далеко отплывать от устья — можно сесть на мель.

Антигон покачал головой, задумчиво разглядывая кончики грязных пальцев с черными ободками под ногтями, потом встал и, приложив руки ко рту, оглушительно крикнул:

— Та-а-а-а-а-нит! Ме-е-е-е-е-лькарт!

— Ну надо же, — криво усмехнулся Бомилькар. — Такого, признаться, я никак не ожидал! Упорно отвергавший богов Антигон, сын Аристида, теперь взывает к Танит и Мелькарту. Но вообще-то на твой крик может отозваться римское сторожевое судно. Хорошо, если они просто отправят нас обратно в Массалию. Но могут поступить гораздо проще…

— Ох, давно я не бил тебя, сын моего друга.

— Последний раз лет тридцать назад.

Подождав еще немного, они вновь принялись отталкиваться шестами от дна и вскоре увидели на поросшем жесткой травой островке рыбака в низко надвинутой на лицо войлочной шапке. Он не спеша выбирал сети, видимо поставленные на ночь.

— Эй, повелитель рыб, мы заблудились! — крикнул Бомилькар, направляя к нему лодку.

Рыбак еще несколько мгновений смотрел на воду, потом повернулся и медленно сдвинул шапку на лоб. Антигон не поверил своим глазам. Перед ним стояла Томирис.

Даже по прошествии одиннадцати военных лет в Карт-Хадаште отсутствовали признаки усталости. Не испытывал город также недостатка в каких-либо товарах или продовольствии, Улицы по-прежнему были заполнены толпами праздношатающихся мужчин и женщин, а возле бань мальчики, как обычно, зазывали посетителей звоном колокольчиков. Только больше стало разбогатевших на войне купцов. Они с важным видом восседали на мягких подушках, прикрепленных ремнями к спинам нарядно убранных мулов, и с откровенным пренебрежением поглядывали на прохожих.

Сразу же после прибытия Антигон вознамерился было вступить в открытую борьбу с Ганноном, но потом поддался уговорам Бостара, убедившего его в том, что Ганнон теперь уже не обладает прежним влиянием, поскольку Совет наконец решил предоставить Гадзрубалу и Магону в Иберии полную свободу действий.

Это решение было запоздалым и, как выяснилось, половинчатым. Под натиском Корнелия Гадзрубал с войском отступал на юго-запад, стремясь соединиться с Гадзрубалом Гисконом и Магоном. Но Публий Сципион показал себя способным учеником Ганнибала. Севернее Тартесса, близ Бэкулы, он сумел навязать противнику сражение и благодаря переходу на его сторону многочисленных иберийских племен располагал значительным превосходством в силах. Он применил тактику Баркидов, то есть атаковал прямо на марше, и Гадзрубал, видя, что сражения ему не выиграть, сумел почти без потерь отвести свои отряды.

Севернее Черных гор стратеги пунов и старейшины спешно собрались на военный совет. Гадзрубал и Магон предложили или соединить все три армии и разбросанные по разным гаваням корабли и попробовать разгромить Корнелия, или отступить на легко защищаемые позиции на юге и перебросить большую часть войска сухопутными и морскими путями в Италию. Старейшины, как обычно, не пришли к однозначному решению, а предпочли дробить силы. В результате Ганнибалу Барке предстояло двинуться на помощь брату и Гадзрубалу Гискону — защищать южные земли, Масиниссе с его тремя тысячами всадников — совершать набеги на враждебные племена, а Магону — вербовать новых воинов на Балеарских островах.

Несколько более радостные сообщения поступили с Востока. Заключивший союз с Римом царь Пергама Аттал, потерпев поражение, удалился в свои владения и в лучших эллинских традициях какое-то время воевал с царем Вифинии. Родос[163], оставшийся в стороне от бурных событий, построил за эти годы огромный флот и стал крупнейшей морской державой в восточной части Ойкумены. Теперь его правители вместе с Птолемеем пытались добиться заключения мира между Филиппом Македонским и Римом.

Антигон в очередной раз отказался от любых попыток найти хоть какую-то логику и смысл во всех этих событиях и решениях. В то время как римский флот опустошал побережье Ливии, пунийские корабли оказались разбросанными по всему Внутреннему морю. Очевидно, в Совете вообще толком не знали, сколько всего у них военных судов. Даже Ганнон Великий вряд ли бы мог правильно ответить на этот вопрос. По слухам, семидесятидвухлетний старик серьезно заболел и вот уже несколько месяцев не появлялся на заседаниях Совета.

Прибыль, получаемая «Песчаным банком», и хранившееся там даже после всех затрат еще весьма значительное состояние Барки позволяли пока оказывать помощь его сыновьям. Антигон взял из хранилища тысячу талантов серебра, завербовал три тысячи ливийцев и две тысячи нумидийцев, прикупил еще военного снаряжения и осенью вместе с воинами и оставшимися семьюстами талантами отбыл в Италию.

Главный лагерь Ганнибала находился в ста стадиях от Метапоита. Сам стратег и его ближайшие сподвижники расположились в хорошо укрепленном селении, стоявшем на холме прямо на берегу Брадана — реки, разделявшей Луканию и Апулию. Отсюда было очень легко добраться до важнейших дорог, ведущих из Лукании в Бруттий.

Как и в Карт-Хадаште, Антигон здесь также не обнаружил ни малейших признаков уныния, но совсем по иной причине. Стратег по-прежнему заражал верой в победу и кутавшихся в теплые накидки ливийцев, и нумидийцев, и меченосцев из Иллирийских гор, даже в холод предпочитавших ходить лишь в фартуках и неизменных светлых горностаевых шапках.

Антигон знал, что многих он уже никогда не увидит. Два года минуло с того дня, когда Муттин совершил роковой для себя поступок и перешел к римлянам. За это время в сражениях погибли Магарбал и Гадзрубал Седой. Сын старого Бомилькара Ганнон, несмотря на несколько проигранных битв по-прежнему считавшийся лучшим военачальником после Ганнибала, возглавлял половину войска, разбросанного по многочисленным крепостям и лагерям Бруттия.

В день зимнего солнцеворота они сидели на террасе и пили вино вперемежку с горячим травяным настоем. Стратег вопреки обыкновению почти не принимал участия в разговоре. Он сидел, прислонившись затылком к стене, и время от времени нервно теребил красную повязку на незрячем глазу. Внизу, на узкой прибрежной полосе, светловолосые галлы с палками и деревянными щитами разыгрывали штурм римского лагеря. Обучавший их этому целую неделю молодей пун скромно стоял в стороне в окружении Примерно трехсот наемников, среди которых почти не было сведущих в военном деле иберов и ливийцев. Зато здесь присутствовали в большом количестве совершенно неопытные сыновья бруттийских крестьян, соблазненные большим жалованьем и возможностью поживиться за счет противника, а также луканцы, кампанцы и греки из Метапонта. Антигон прошелся взглядом по лицам новобранцев и поразился их различию. Только Ганнибал мог поддерживать дисциплину в этом разноязыком, разноплеменном воинстве и вести его от победы к победе.

— Многие италийские греки предпочитают умереть рядом с Ганнибалом, чем жить под властью римского наместника. — Новый начальник конницы Бонкарт лишь вдохнул аромат вина и поставил чашу на стол.

— Почти десять лет прошло с тех пор, как я очищал от льда, снега и дерьма твой лагерь на берегу Треббии, стратег, — мрачно сказал Антигон. — Если бы вы знали, как я тоскую по тем славным временам.

— Не десять, а целых тысяча лет, владелец «Песчаного банка», — назидательно произнес Бонкарт. — Признаться, ты внешне почти совсем не изменился.

— Перестань, я уже тогда был очень стар.

— А мне было только двадцать четыре года, когда мы перешли Ибер. — Бонкарт провел пальцем по шраму, пересекавшему лицо от уха до подбородка, и коснулся испещренного морщинами лба, — Теперь же я чувствую себя семидесятипятилетним стариком.

— Как вы оба замечательно считаете, — криво усмехнулся Созил. — Двадцать четыре и тысяча — получается семьдесят пять.

Во двор бесшумно, как будто паря в воздухе, вошла стройная красивая женщина в наброшенной поверх хитона подбитой шерстью накидке. Ганнибал открыл глаз и ласково улыбнулся ей.

— О повелитель моего сердца, — в ее взгляде было столько нежности, что Антигон невольно позавидовал стратегу, — Один из воинов хочет поговорить с тобой. Сказать ему, что ты отдыхаешь?

— А разве он когда-нибудь отдыхает, Мелита?

— Дядюшка Тигго решил позаботиться о маленьком мальчике Ганнибале, — насмешливо отозвался стратег. — Очень мило с твоей стороны. Я сейчас приду.

Он гибко, как кошка, поднялся и вместе с Мелитой зашел в дом.