Читаем без скачивания Ярость - Юрий Никитин

Она слушала с остановившимися глазами, потому что я ей не врал, и все наводящие обо мне справки знали, что я вообще не вру.

– Мне не жаль моей жизни, – сказал я, – я из того поколения, для которых честь и достоинство все еще что-то значат. По крайней мере больше собственной жизни. Как значили когда-то для князей. Так в ком из нас больше голубой крови, во мне или в этом вашем полковнике... как его, Терещенко?

– Зачем ты мне это говоришь? – бросила она зло.

– Потому, что у тебя еще есть шанс, – ответил я серьезно. – Уходи! Со мной или без меня, но уходи. Эти люди – прагматики, как все демократы. Для пользы дела им тебя удобнее убрать... убить, если все еще не понимаешь простого народного языка. И они это сделают.

– А вы?

– В России – ответил я, мои уши уже ловили звук шагов, – раньше не били ногами лежачего, не били ниже пояса, не стреляли в спину... Это называется каратэ, но точнее назвать современным миром демократии!

Далеко хлопнула дверь. Зловеще, с металлическим оттенком. Стелла подняла на меня прекрасные глаза, в них было хорошо разыгранное колебание:

– Мне надо подумать...

– Когда?

Шаги приблизились к двери. Я повернул Стеллу к себе спиной, ухватил за ворот платья. С застежками никогда не умел ладить, даже теперь, когда на смену сложным крючкам пришли простейшие застежки: стоить поддеть пальцем, лифчики слетают, как отстреленные ступени ракеты, но у меня даже они застревали, и теперь я попросту рванул. Стелла охнула, дверь неспешно отворилась.

Через порог шагнул Терещенко. Глаза его расширились, он икнул и уставился на обнаженную до пояса Стеллу. Она в растерянности даже не пыталась закрыться ладонями, обе груди вызывающе торчали в стороны.

Он еще не отрывал глаз, когда я изо всех сил двинул его дверью. Глухо стукнуло, он отлетел в другой конец комнаты. Я заспешил за ним, присел, кряхтя, вытащил из его кобуры пистолет.

Терещенко застонал и открыл глаза, здоровенный мужик, пальцы сперва метнулись к голове, там темные волосы начали намокать от проступившей крови, морщился. Я приставил дуло пистолета к его боку:

– Тихо. Ни звука.

Он смотрел на меня неверяще:

– Вы не посмеете...

– Я? – удивился я. – После того, что я сделал с дачей Покальчука?

Его зрачки расширились, а губы посерели. Осевшим голосом прошептал:

– Там был взрыв подземной газовой магистрали...

– Точно, – согласился я. – Только я выбрался, а остальные... Правда, могли бы выжить, если бы не пули из моего автомата... А сейчас промахнуться труднее.

Он посерел уже весь, на лбу выступили капли пота. Прошептал в страхе:

– Вам отсюда не выбраться!

– Так что теряем? – спросил я почти весело. – Нам жизнь не дорога, а вражьей милостью мы гнушаемся!

Он понял правильно, что я говорю о себе и президенте, который обещал пустить себе пулю в лоб, ствол пистолета упирался ему в бок, я постарался давить сильнее, чтобы чувствовалась рука сильного мужчины, хотя от усилий кисть затекла, а ладонь уже вспотела.

– Что... что вы хотите?

Он был сломлен, этот червяк, живущий по современным законам «не будь героем». Безропотно, как русский солдат под дулами автоматов чеченцев, он вскинул руки и медленно поднялся.

– Руки опусти, – велел я. – Опусти, но не дергайся. Сейчас мы выйдем отсюда. Ты держись так, словно мы уже о чем-то договорились...

Стелла прервала:

– Это не сработает. Никто не уполномочен вывести или вывезти вас с базы. Во-вторых, любой заметит, что его ведут под пистолетом. Как бы вы пистолет не прятали.

– Верно, – согласился я. – Ты со мной или как?

– Лучше бы «или как», – буркнула она, – но мне очень хочется увидеть, как вас подстрелят!

Терещенко трясло как в лихорадке, зубы стучали. На меня оглядывался как на страшного камикадзе, а я в самом деле вдруг ощутил, что понимаю тех русских офицеров... да и не только русских, а всех стран, среди которых не было только американских, которым казалось позорно кланяться пулям, что в атаку шли только во весь рост, что предпочитали рискнуть напороться на пулю, чем пройти по грязной луже...

Машина, как я видел из окна, все еще оставалась у крыльца. Терещенко обомлел, поняв наконец, на что я решился, вскрикнул:

– Вам ни за что отсюда не вырваться!

– А кто сказал, что я хочу вырваться?

Он весь был раскрытый рот:

– Но...

Он все еще таращил глаза на машину президента, когда я со всего размаха опустил рукоять пистолета ему на затылок. Никогда в жизни не бил человека по голове... пистолетом, не знал, как дозировать удар, потому ударил посильнее. Хрустнуло, словно проломил яйцо страуса или динозавра. Терещенко без звука грудой блестящих тряпок и погонов рухнул на пол, а на рукояти остались красное, липкое, даже прилипли волосы.

Я гадливо вытер о неподвижное тело, убил так убил, хорошие люди как мухи мрут, Высоцкий и до половины не дожил, а этих совсем не жалко, их на земле семь миллиардов.

Мы вышли в коридор, Стелла на ходу запахивала разорванное платье. Я кивнул, сюда, повернул, затем толкнул дверь, оказался в небольшой комнате. Не потому, что запомнил дорогу или твердо знал, что так надо идти, а все то же чутье, люди предсказуемы, строят одинаково как муравьи или того хуже – пчелы.

В комнате один офицер уныло тыкал пальцем в клавиатуру, мучительно разыскивая буквы, словно они были чертами и резами. На экране простенький «Лексикон», хотя монитор семнадцатидюймовый, а процессор – Пентиум-200, судя по огоньку.

Я поднял пистолет. Офицер вдруг встал, зевнул, прошел к столу дальше и взял в руки большую коробку.

– Эй, – сказал я негромко.

Он нехотя повернул голову, краем глаза увидел Стеллу в разорванном на груди платье, рожа пошла в стороны, как у чухонского кота, но когда увидел направленный ему в лицо пистолет, рожа разом вытянулась, как у тульской козы. Я старался держать нацеленным в глаз, ибо так страшнее, хотя какая разница куда ударит пуля: в лоб или глаз.

– Очень медленно, – произнес я негромко, – очень медленно иди к столу и положи то, что в руках.

Он, как большая рыба в плотной воде, повернулся, сделал два шага и остановился перед столом. Пакет все еще был в руках. Вроде бы ничего не замышляет, слишком ошеломлен, но почему...

Черт, он же ждет, что я зайду сзади и быстро обыщу его. Так это профессионально похлопывая по бокам, ногам, даже заведу их за грудь... Ну да, если опущусь, чтобы проверить, нет ли пистолета или ножа привязанного к лодыжке, коленки хрустнут так, что он подумает, будто я выстрелил. Да и подняться будет не просто.

– Клади, клади, – произнес я как можно снисходительнее, – то, что при тебе, пусть останется. Помни только, если подумаешь дернуть хоть пальцем...