Читаем без скачивания Падшие в небеса - Ярослав Питерский

— Камарчага. Это Камарчага… — послышался шепот. Кто-то из зэков все-таки умудрился сказать название деревни. И как — по невидимому телеграфу — странное и немного страшное название — «Камарчага», разнеслось по строю. «Камарчага, это лишь в трех часах езды от Красноярска! Нас везли совсем недолго! Камарчага — это странное название деревни, я уже слышал. Тут где-то должен быть аэродром. Учебный аэродром! Если это так, значит не все так страшно?! Значит, нас ведут на строительство этого аэродрома, наверное?» — мелькнула мысль надежды у Клюфта в голове. Павел посмотрел на право. И действительно, там, виднелись столбы с колючей проволокой. Это была ограда поля аэродрома. Клюфт напряг зрение. На ровном пространстве, правда, очень далеко — стояли маленькие, совсем, как игрушечные, силуэты самолетов. Горбатые бипланы и тупоносые истребители. Посредине аэродрома величаво высился большой аэроплан с шестью двигателями на крыльях. Скорее всего, это был, какой-то транспортный ТБ. На его хвосте, покрашенный в красный цвет, виднелся номер. Возле самолета копошились люди — они грузили, ящики. Но колонна не повернула к аэродрому. Слева осталась и дорога, которая вела к еле заметному зданию. Скорее всего, это был дом — руководителя полетов. Сбоку торчала вышка, на которой стоял часовой. А колонна зэков шла — мимо. Мимо! И надежда на то, что их гонят обслуживать или строить аэродром рухнула. «Значит, ведут куда-то в глубь тайги! Но куда?! Там, впереди, река Мана. Там, впереди, только лесхозы и глухие таежные деревеньки. Неужто — ведут на лесосеку? А?» — с горечью подумал Павел. Арестанты поворачивали головы — рассматривая самолеты. Конвойные зло шипели:

— Бошки не поворачивать! Не поворачивать! Секретный объект не поворачивать! И они отвернулись. Они уткнулись к себе под ноги. Шли, шли, и шли… Павел потерял счет времени. Час, два… сколько километров продлился их путь? Уже сменились конвойные. Грузовики, с усердием урчали, где-то, там, сзади и временами, подталкивали бамперами, уставших зэков. Черная «Эмка» медленно переваливаясь, с кочки на кочку, снежных ухабов, ползла самой последней. За замерзшим стеклом не было видно лица старшего конвоя. Но никто и не хотел его рассматривать. Сейчас, все думали о другом — когда же будет привал? Павел почувствовал, что нестерпимо хочет «по нужде». Мочевой пузырь наполнился и уже — нестерпимо давил в пах.

— Начальник, когда привал?! Невтерпеж! Начальник! Давай отстой! — пронеслось, где-то впереди.

— А ну, суки! Молчать! Команда шагом марш была! На ходу! На ходу ссыти! Еще раз заикнешься — выведу к обочине и расстреляю! Там ссысь сколько надо! Павел с грустью понял, что остановки для туалета в ближайшее время не будет. Но сколько — сколько еще идти? А? Вытерпит ли он, до привала? Слышались стоны. Люди матерились и чертыхались. Конвойные, ругались и временами подгоняли прикладами. Павел опустил голову вниз и смотрел себе под ноги. Он начал считать шаги. Так было легче вытерпеть. Моча — требовала свободы и пыталась найти выход самостоятельно. Клюфт, сжав зубы, морщился и из последних сил напрягал мышцы внутри. «Считать шаги. Считать! Так легче! Считать шаги!» — ухало в голове. В глазах потемнело. Раз, Два. Шаг, три. Десять, двадцать пять. Павел зажмурился. И тут, его толкнули в бок. Сосед кивнул себе на живот. Павел невольно покосился и увидел — как мужик, вытащив свой член, мочится на ходу. Этот человек нашел решение проблемы! Он — мочился себе под ноги! Струя, журчала, падая на ботинки впередиидущего арестанта. Желтые капли отлетали забавными брызгами. Но зэк, что был впереди, не оборачивался. Он, просто, шел и шел. Павел посмотрел вниз — снег в желтых разводах. Идущие в авангарде колонны зэки, тоже — мочились на ходу.

Какая нелепая и страшная картина! Действительно — как стадо животных, они, шли и мочились на ходу!

— Бее! Бее! — вновь показалось, что звучит, этот тревожный и обреченный, звук отары овец, идущей на убой.

— Бее! Бее! Павел сглотнул слюну. Было противно и в тоже время, невыносимо терпеть. Если он, выльет, мочу в штаны — через двадцать минут, они, станут «колом». Замерзнут и превратятся в ледяные сапоги! Клюфт окоченевшими пальцами попытался расстегнуть ширинку. Это удалось не сразу. Но все — же удалось. Через пару минут, Павел облегчился себе под ноги, так же, как и окружавшие его соседи. Моча забрызгала ботинки, и желтые капли моментально превратились — в маленькие, блестящие камешки льда. Они на морозе, выглядели, как — сказочные россыпи драгоценностей. Сбоку раздались всхлипывания. Это, рыдал, какой-то молодой арестант. Совсем, юный парень, хныкал — как ребенок. Конвойный, то и дело, матерился на него.

— Он не может расстегнуть штаны. У него нет прорешки. У него комбинезон. Он обоссался… — шепнул сосед. Павел зажмурил глаза. Он представил, как, в валенки этого человека, стекла, его же собственная моча. Она хлюпала в войлочном плену, впитываясь в портянки.

«Хорошо, что на этапе, нет Пермякова… он бы уже погиб. Он не выдержал бы…. Они мучают нас для чего-то! Не могут же они, мучить нас — просто так?! Ради чего-то они все-таки мучают нас! Просто так нельзя издеваться над человеком! Просто так издеваются — душевно больные люди! Маньяки! Не могут же все эти солдаты и офицеры — быть маньяками?! Не может же полстраны — быть маньяками? Больными? Но для чего же они, мучают нас? Ради какой такой, цели?!» — подумал Павел и покосился на конвоира. Тот, поймал его взгляд и вздохнув, кивнул вперед. Павел, сначала, не понял, что солдат, подает, ему, какой-то сигнал. Но военный еще раз кивнул головой по ходу движения. Клюфт посмотрел вперед. Где-то в километре от дороги, виднелись избы. Это было село. Оно разбросалось по пригоркам пологой горы. А сбоку, совсем рядом с дорогой — высилась большая, белая церковь. Вернее, это было все, что осталось от некогда крупного собора. Возможно — самого высокого здания в округе.

Белые изящные линии колокольни нелепо завершались тупым обрубком. Куполов не было. Вместо них полуразрушенные стены кирпичной кладки. Стекол на окнах тоже нет. Да и вообще церковь выглядела — как «больная тифом». Видно — ее пытались снести, но не смогли. Стены, с трудом, но выдержали натиск «воинствующих атеистов». Стая ворон кружилась, как не в чем, не бывало. Черные, большие птицы, дико кричали — увидев приближение колонны и машин. А зэков вели к церкви. Павел понял — это и есть их первый привал, на пути в зону. У здания собора, колонна изогнулась и упершись в стену — остановилась. Команда над головами, разнеслась, как облегчение:

— Стой! По одному внутрь заходи! — крикнул, какой-то офицер.

Его до этого момента, не было видно. Он выскочил перед строем — как «чертик из табакерки». Зэки поспешно начали толкаться у больших ворот. Два солдата со скрипом отворили створки и отскочили вбок. Толпа хлынула внутрь собора. Люди с облегчением гудели и весело приговаривали соседям — о наступившем блаженстве. Но, тут же, облегченные возгласы, сменились — разочарованным воем. Все, кто оказывался внутри — медленно и нехотя, проходили к центру полуразрушенного здания. В церкви оказалось холодно так же, как и на улице. Да и как там могло сохраниться тепло, если не было — ни одного целого и неразбитого окна, и печки.

На полу лежали огромные кучи сена. Вместо алтаря — поленья досок и бревен. Стены облуплены, исписаны — какими-то мелкими, надписями. Над головой дырявая крыша. Резкие хлопки крыльев голубей и ворон, и стон,… стон,… стон… Люди, причитали от ужаса увиденного! Многие, падали на холодное сено у ног и плакали. Некоторые зэки обреченно — раскинув руки, пытались сгрести с каменного пола мусор и траву. Но кто-то, из арестантов, примостился в углу и с наслаждением справлял нужду «по-большому». Эти полусогнутые фигурки, сидящие на корточках и испражняющиеся в разрушенном храме — были нелепым и страшным видением! На них дико и обреченно, со стен, смотрели, полустертые лики святых — сохранившиеся, на остатках росписи, собора. Павел стоял и созерцал на все это. И ему стало плохо. В глазах потемнело. До плеча, дотронулась, чья-то рука.

— Ну, что. Вы, я вижу, согласны? Вы, я вижу, решились?! Вы молодец,… - прошептал знакомый голос. Павел не хотел оборачиваться. Он знал — «кого», он, сейчас увидит. Он увидит дьявола-искусителя! Да, да, дьявола! Может, он, как раз и выглядел, так, «в том» саду, с яблоком в руке? Но это, был Фельдман. Он, вновь, повторил вопрос. Он был настырен:

— Вы не сильно-то принимайте все это — близко к сердцу. Лучше вон, к двери, давайте подходите. Сейчас там должны пайку принести, — Борис Николаевич подтолкнул Павла в бок. То, отмахнулся. Он захотел ударить этого человека. Он так сильно захотел его ударить! Но, тут, у его ног — упал, какой-то старик, в длинном пальто. Седовласый мужчина, уткнувшись непокрытой головой — в пол, начал громко читать молитвы. Он, то и дело, поднимал голову вверх, смотря — в прореху разрушенной крыши. И почти обезумевшими глазами, искал, что-то, там,… в небе… Он искал и не обращал внимания на все, окружавшее его. Он стоял и молился, все громче и громче. Его губы четко и ровно выкрикивали слова святого писания: