Читаем без скачивания Избранное - Юрий Скоп

Ну и, наконец, в издательстве, в обед, по случаю все того же ухода Грининой в отпуск, они шумно и весело распили с коллегами по редакции бутылку шампанского.

В этот день все говорили Вере Владимировне, что она прекрасно выглядит — «уж не влюбилась ли в кого?..» — хвалили ее обновку, были добры к ней, и обычно сдержанная, отъединенная от других этой сдержанностью, Вера Владимировна вдруг разошлась… много смеялась и даже рассказывала анекдоты.

Она чувствовала себя молодой и счастливой и, чувствуя это, слегка стеснялась этого чувства. Темно-вишневое строгое платье с отложным, изящно раскинутым воротом ладно облегало ее стройную, хрупкую фигуру, хорошо гармонируя с сединой в ее волосах и ровной бледностью лица, почти не затронутого морщинами.

А под самый вечер, перед тем как расходиться по домам, к ним в редакцию ворвалась вся взмыленная, на щеках будто вареную свеклу давили, Юлька Путова, издательский культмассовый сектор, и своим нежданным вторжением натворила массу приятных, особенно для Веры Владимировны, волнений.

Дело в том, что на их редакцию, в которой по штатам значилось шесть человек, а сегодня присутствовало четверо, выпал при распределении только один билет в Малый театр на «Царя Федора Иоанновича», и этот единственный билет надо было немедленно разыграть по жребию, чтобы никого не обидеть.

— По жхебию, по жхебию! — тарахтела, не выговаривая букву «р», заполошная Юлька и своим неуемным темпераментом только мешала началу жеребьевки.

Кое-как, в гаме и хохоте, порядок все-таки установили и сперва разыграли очередность подхода к хозяйственной сумке Юльки Путовой, из которой она вывалила на стол гору самых разных овощей.

Вере Владимировне досталась первая очередь.

— Ну… Ну… быстхей, быстхей, Вехочка!.. — зашептала Юлька, когда Вера Владимировна с улыбкой запустила руку в пропахшую снедью сумку, нашаривая на дне ее бумажные рулончики.

В комнате разом скопилась азартная тишина.

Вера Владимировна спокойно и медленно раскатала бумажку… Юлька выхватила ее, стрельнула глазами и заорала:

— На цая Гхинина пойдет! Уа! С нее пхичитается!..

В общем, пришлось Вере Владимировне еще раз сходить за шампанским, так что она, когда едва-едва поспела в театр к самому открытию занавеса, была подшофе… Оттого-то, наверное, и чересчур переживала весь спектакль, а под конец даже расчувствовалась…

Домой Вера Владимировна шла пешком, не спеша, с наслаждением вдыхая подмороженный, свежий воздух сонной Москвы. Улицы, по которым она проходила, были почти безлюдны и хорошо знакомы ей. Фонари стояли в бледных окружьях ночного приморозка, и в световых рупорах иглисто проблескивала снежная мелкота.

Тихо и спокойно было сейчас на душе у Веры Владимировны. Ничто не тревожило… Суетно и радостно прожитый день отзывался во всем теле звенящей, разымчивой усталостью. Вера Владимировна светло предвкушала, как скоро придет домой, а дома тепло и уютно, как примет пахучую ванну, напьется кофе, поставит на проигрыватель что-нибудь негромкое, клавирное, в лад с настроением, и будет потом долго-долго лежать с сигаретой на диване, — одна, — ни о чем не думая и ни о чем не вспоминая…

Она очень любила свои одинокие ночные часы… С музыкой, книгами, тишиной. Этого вполне хватало Вере Владимировне, чтобы жить, и она заранее, с удовольствием, поджидала ночные часы своего одиночества…

С тех пор как она стала одна, — мама умерла вскоре после ее развода с мужем, теперь уже довольно популярным киноактером, а тогда всего лишь издерганным, нервным, крайне ранимым от малейших неудач человеком… к тому же еще и моложе ее на семь лет… может быть, и поэтому он так и не понял чуткой, вдумчивой сдержанности к нему со стороны Веры Владимировны… сдержанность эта только усугубляла его ранимость, — она и научилась по-особому ценить и беречь свое не зависимое ни от кого, сосредоточенное одиночество.

Дни Вера Владимировна отдавала работе. И работа ей нравилась. Она в достаточной мере восполняла неистраченную еще в Вере Владимировне потребность общения с другими людьми. В том круге авторов, которых приходилось редактировать ей, непременно встречались интересные, думающие люди. И особенно благоволила она к тем из них, что приезжали в Москву из глубинки, трудно и кропотливо высидев свои рукописи непосредственно на заводах и комбинатах. Она охотно и отзывчиво воспринимала их мысли, проблемы и, работая, искренне ощущала свою собственную необходимость.

Близких подруг у Веры Владимировны не было — в свое время как-то не завелось, — ну а теперь, в нынешнем ее возрасте, — зимой она тихо, никому не сказав об этом, отметила свое сорокатрехлетие, — нужды в них и вообще не возникало.

Иногда, конечно, Веру Владимировну охватывало смутное, щемящее беспокойство, и она задумывалась о себе: так ли она живет?.. и для чего?.. Одиночество неизбежно приводило ее к этим мучительным саморасспросам, и тогда, как бы спохватясь и вспомнив о том, что она женщина, Вера Владимировна с еще большей тщательностью и вниманием начинала относиться к себе как к женщине, и это, немедленно и странно действуя, отражалось на поведении окружающих ее мужчин…

Мужчины — это Вера Владимировна открыла для себя давно — обладали почти телепатическим даром отгадывания такого ее состояния, внешне абсолютно вроде бы и никак не выказывающего тайного зова к сближению. Вера Владимировна сама неприметно руководила и контролировала наступлением его, этого сближения, заранее выбрав и выверив для себя именно такого мужчину, который, как ей казалось, наиболее точно понимал, что хотела она, а не он…

Других же мужчин, хотя и способных на подобное понимание, но при этом еще и готовых всецело отдаться чувству, чтобы затем страдать от него и, что самое ужасное, самоотверженно доказывать право на это чувство, а следовательно, и какое-то право на независимость чувства Веры Владимировны, — она решительно и без жалости останавливала сразу же, не допуская к себе.

Зависеть от кого бы то ни было, даже в любви, Вера Владимировна не желала больше категорически: хватит… сыта по горло… достаточно поунижала свое достоинство, пока числилась в браке с Николаем…

Теперь она почти фатально веровала в то, что те мгновения, пускай даже и физиологически обнаженного счастья, на которые способно человеческое тело и разум, должны принадлежать только тому, кому они принадлежат. Делиться этими мгновениями, да еще и поровну, невозможно. Ведь кто-то же все равно останется неудовлетворенным… Счастье услышать себя до конца в этих мгновениях, думалось Вере Владимировне, отмеряно каждому вровень с его судьбой и предназначением. Так что помочь здесь никто никому и ничем не может.

…Вера Владимировна пересекла двор, слыша, как безжизненно и костяно потрескивают, стукаясь друг о дружку, тополиные ветви, тронутые верховым порывом ветра.

Вошла в сумеречный подъезд. Вызвала лифт и, поднимаясь на пятый этаж, достала из сумки, из-под свертка с ее утренним платьем, ключ. Задумчиво вошла в квартиру и сразу же, не протирая запотевших в тепле очков, заложила дверь на цепочку.

Ей сильно и вот прямо сейчас захотелось закурить, и Вера Владимировна, не снимая пальто и меховой шапочки, присела под вешалкой на ящик для обуви и жадно раскурила сигарету.

Оттого, что она не курила долго уже, весь спектакль и все это время, пока шла домой, от первых же затяжек болгарской «Варной» у нее приятно закружилась голова, и она только в эту минуту по-настоящему почувствовала, как устали ее ноги.

Закрыв глаза и не помогая руками, Вера Владимировна нога об ногу столкнула на коврик тяжелые туфли-платформы и пошевелила освободившимися от тесноты пальцами. Откинулась спиной к вешалке… Вздохнула умиротворенно, всей грудью, и… на выдохе… вдруг… услышала что-то такое, что мгновенно насторожило ее, а затем испугало…

Она напряглась всем телом и, мазнув подушечками больших пальцев по внутренним стенкам отпотевших очков, медленно и беззвучно поднялась с ящика.

Из гостиной в прихожую просачивались звуки глубокого, с подсапыванием дыхания. Будто кто-то спал там…

Вера Владимировна нервно и непонятно почему оглянулась и увидела на вешалке массивно обвисшее чужое пальто серого цвета, а рядом с ним пиджак… С лацкана его поигрывала светлым бликом золотая остроконечная звездочка…

Вера Владимировна на цыпочках подступила к вешалке и вдруг неожиданно для себя потрогала пальцем медаль… Звездочка послушно и легко сдвинулась с места, и Вера Владимировна, снова оглянувшись, воровато, коротким движением поправила ее. Первый раз в своей жизни она так близко видела перед собой такую награду…

«Господи, — подумала, прикусывая губу, Вера Владимировна, — да кто это там?..»