Читаем без скачивания Прощание с осенью - Станислав Виткевич

Уже смеркалось, когда он подходил к тому маленькому ресторанчику в горах, который в ту зиму был исходным пунктом для всех экскурсий — туда занесли Гелю с якобы вывихнутой ногой. Звезды таинственно пылали, искрились, как зримые символы вечной тайны, на фоне черного небытия неба. Сегодня Атаназий не ощущал никакого несоответствия между небом Полуночи и Полудня — все мироздание принадлежало ему, оно отдавалось ему, пронизывало его, сливалось с ним в Абсолютное Единство. Внизу блеснул огонек. Внезапно Атаназий понял, что придется пройти через линию пограничных постов, и немного пришел в себя — как ему казалось, — на самом деле он был накачан кокаином под завязку. Документ при нем был (удостоверение чиновника третьего класса), он был приятелем всевластного Темпе — но был ли? — ведь он увел у него Гиню — да ладно, как-нибудь утрясет это дело. По пути он еще раз взглянул на звезды, желая вернуться к прежним мыслям. «Возлюбленная Вега — она мчится к нам со скоростью 75 километров в секунду, может, когда-нибудь влетит в нашу систему и начнет с нашим солнцем вертеться вокруг общего центра тяжести. Как же чудесно будет видеть два солнца...» Какая-то темная фигура выросла перед ним в сумраке, будто из-под земли.

— Стой! Кто идет?! Пароль! — раздался хриплый голос, и у Атаназия возник точный портрет лица, из уст которого этот голос исходил.

Вообще вся ситуация представилась ему с адской, сверхъестественной ясностью. Он не боялся ничего: у него были сравнительно чистые совесть и бумаги.

— Пароля не знаю. Я свой. Заблудился в горах. Свой, — еще раз сказал он, услышав знакомый ему с военных времен скрежет.

— Как сюда попал? — снова раздался голос, и Атаназий услышал передергивание затвора. «Так он, шельма, стало быть, не был готов, я ведь мог проскочить», — подумал он.

— Отведите меня к командиру, — сказал он твердо.

— Что ты мне тут приказывать будешь, пулю тебе в брюхо вгоню, и вся недолга. Приказ стрелять в каждого, — уже менее уверенно произнесла темная масса.

— Отведи, товарищ; ты не знаешь, с кем разговариваешь: я — друг товарища комиссара Темпе.

— Ясно дело, не знаю. Иди.

Атаназий прошел под стволом, а тот, с направленной на него винтовкой, шел вслед, чуть ли не утыкаясь штыком в онемевшие лопатки. Вдали шумели воды потоков, с гор тянуло холодом. «Как прежде», — подумал Атаназий. В этом слове было столько непередаваемого очарования, что абсолютно ничто не смогло бы его передать.

— Товарищ начальник! Задержанный! — крикнул пограничник перед дверью дома, в котором горел свет.

Кто-то вылез, а за ним еще трое верзил с примкнутыми штыками на винтовках.

— Что еще там? — спросил с легким русским акцентом этот «кто-то». — Как ты посмел с места сойти, ты, gawno sobaczeje? Ты знаешь, что тебе полагается за это? А? Почему не стрелял zrazu?

«Откуда здесь этот польско-русский язык?» — подумал Атаназий и в ту же минуту вспомнил, что масса русифицированных автохтонов, и даже природных русских прибыла в его страну помогать здешней революции.

— Он с люптовской стороны. Говорит, что друг товарища комиссара Темпе. Заблудился, — сказал с нескрываемым страхом пограничник.

Атаназий почувствовал неприятную напряженность атмосферы вокруг.

— Мало ли кто чего скажет. У меня приказ. Обоих расстрелять немедленно, — сказал начальник своим подручным, по-русски произнеся последнее слово.

Из будки вышли еще несколько человек.

— Я... — начал было пограничник.

— Malczat’! Или я тебя, или он меня, и так до самого верху, — прервал его начальник.

Атаназий все это время молчал, не сомневаясь, что дело само собой выяснится. Он был уверен, что останется жив, ведь в голове у него была идея, в крови — кокаин, а в кармане — документы. Теперь он ощутил, как демоническая сила Саетана Темпе распространяет свое магнетическое поле до самых что ни на есть дальних границ его государства, организуя дальние точки в новые очаги потенциалов. Сопровождающие не пошевелились.

— Я, честное слово, товарищ... — снова начал пограничник, и в голосе его был бездонный страх, переходящий в уверенность в смерти.

— Я чиновник третьего класса — прервал его Атаназий и подал бумаги субъекту, говорящему с русским акцентом.

Тем временем солдаты разоружили пограничника, который тихо стонал. На его пост уже кто-то заступил. Тот, что был без винтовки, прочитал (светя электрическим фонариком), а вернее пробежал глазами бумагу.

— A ty na luptowsku stronu zaczem chodził? Как ты туда попал? А?

— Я заблудился, — ответил слегка дрожащим голосом Атаназий.

Он ничего не боялся, но ему было досадно, что его поймали на чем-то нелегальном и что он вынужден врать. Почему вынужден? Именно это и погубило его, а может, как раз спасло, ибо кто что может знать до последней секунды? Может, лучше было бы, если бы он сразу сказал, что шел сюда, а может, и хуже. Хотя теперь стало ясно, что террор на местах был просто бешеный.

— Шпионить ходишь от контрреволюционных люптаков? А? Шпионить? — (С сильным русским акцентом в последнем слове). — К стенке его вместе с Мачеем! Поняли? Иначе не сносить нам головы.

Ясно было, что это первый такой случай на этом участке.

— Товарищ, у меня есть очень важное сообщение для комиссара внутренних дел. Я его друг детства.

Теперь, вслушиваясь в собственный голос, Атаназий почувствовал, что дело плохо, что все свои козыри он уже сдал, но не боялся, он был вне этих категорий, а где, и сам не знал. Он смотрел на все со стороны, словно это был не он, а кто-то чужой, безучастный и страшный в этом своем равнодушии. Он чувствовал, что его сила скована, точно вулкан, который готов взорваться, но не может. У него перехватило дыхание, но он поклялся себе, что это были его последние слова, обращенные к живым существам, что впредь он будет только молчать — и не дрогнет, что бы там ни было. Он был уже в другом мире, в том, о котором мечтал с детства, вне жизни и теперь даже вне кокаина. Но он понимал, что только с помощью проклятого порошка смог взлететь до этих высот. «Такой ценой прекрасен может быть только конец жизни», — подумал он. И уже с того света здесь, на земле, он услышал голос, но уже не голос русифицированного нивелистического типа, а голос самого предопределения, который значил совсем не то, что произносил.

— Matczat’! К стенке! — говорил голос с того света, но говорил  н а о б о р о т. — Отделение, становись!

Заскрежетали материальные части единичных существ. Атаназий полез за последней дозой. Всё, что оставалось от той гадости, лежало в кармане жилетки.. Даже если бы этого у него не было (этой последней дозы), он остался бы точно таким же. «Да, это прекрасно, лучше вида с амфитеатром вершин в Долине Обломков. Я в любом случае наверняка был бы над всем этим». Он сам не слишком понимал, о чем, собственно, думал. Истина последнего момента — кто в состоянии оценить ее, измерить? Наркотики или не наркотики — это из тех крайних вещей, которые проверить нельзя. Абсолют в таблетке — да, — но кто ж это поймет? Кто? Человек, поставленный к «метафизической стенке», может быть, именно в этот момент врет больше всего? К сожалению, Атаназию не перед кем было притворяться. Другие гибли по-другому, но воистину никто из живущих не знает как. Я — это «я», а не другое, тождественное себе раз и навсегда, и погибнуть оно может только так, а не иначе. Дух Зоси обнял Атаназия горячим земным объятием. Наконец-то! Еще мгновенье, и она могла опоздать. Никого не было с ним рядом, кроме нее. Поставили. Он четко видел перед собой только режущий глаза свет электрического фонарика и темную кучу верзил с направленными на него винтовками. Над ними виднелась черная масса гор, в глубине которой поток бормотал что-то невразумительное, и его голос нес холодное дуновение. В чистом небе почти спокойно горели звезды. Они были безучастны, словно застыли. Напрасно пытался Атаназий установить взаимопонимание со звездами. Не получилось. Клацанье затворов. «Ну — давайте. Я готов». Рядом стоял тот, чужак, из-за которого погибал Атаназий. Было видно, как он дрожит.

— Огонь! Пли!!! (Только бы не в то же место, куда попал Препудрех...) Грохот и страшная боль в желудке, боль, от которой у него был психический иммунитет уже давно (уже пару минут), первая в жизни сильная физическая боль — первая и последняя. «Наверняка печень». И одновременно чувство наслаждения, что сердца нет и оно никогда больше не забьется — никогда. Одна из пуль, самая умная, попала прямо в сердце. С ощущением неземного блаженства, утопая в черном небытии, напоенном жизненной сутью, чем-то таким, что не является всего лишь иллюзией непримиримых противоречий, а  к а к  р а з  т е м  с а м ы м, единственным и все же несбыточным даже в самый момент смерти, а только в бесконечно малую частицу времени после него... Что это значит? Ведь это уже не он (но на этот раз серьезно, без шуток) слышал передергивание затвора, команду и крик стоявшего рядом: Мачей кричал, видимо, так же больно задетый пулей, выл все тише и тише. Не знал того Атаназий, что это было его последнее впечатление. Он скончался под вой другого — угас в этом вое, становившемся все тише в его ушах... Мачей выл все ужасней — те вынуждены были выстрелить в него еще раз. Возвращаясь к предыдущему: разве инфузория в стакане воды не то же самое чувствует? То же, только не умеет выразить. А мы умеем? Тоже нет. Наконец Атаназий перестал жить.