Читаем без скачивания Дар нерукотворный (сборник) - Людмила Улицкая

Елизавета (смеется). А мне всё равно, хоть по косой, хоть по кривой! Сонечка, попроси свою свекровь, чтобы она тебя никогда не учила шить. Она тебя замучает!

Сонечка. Да? А меня Эсфирь Львовна уже учит. Мне очень нравится.

Эсфирь. Не все же такие безрукие, как ты, Лиза. У нас в Бобруйске, Сонечка, испокон веку все евреи были портные. Сплошь портные. И твой дедушка Гирш был портной. А наша бабушка Роза училась в Варшаве в женском ремесленном училище. Она была лучшая мастерица в городе. Она всё знала – золотошвейное дело и белошвейное. А дедушка Натан – он был фрачник. Он ничего не умел – только фраки. Но какие фраки!

Елизавета. Расскажи про медаль, Фира.

Эсфирь. Спасибо, а то бы я забыла! Так вот, дедушка Натан шил фраки, и его фрак на Всемирной выставке в Париже получил серебряную медаль. Понимаешь, фрак из Бобруйска получил в Париже серебряную медаль! Когда дедушке сообщили, он очень удивился: почему не золотую? А дальше дело было так: чтобы получить эту медаль, надо было прислать лекала – выкройки, значит, и расчеты! (Смеется.) Это анекдот! Дело в том, что дедушка никогда не имел выкроек. Больше того, он снимал мерку тремя веревочками. Он даже никогда ничего не записывал, делал на веревочке узелки, и этого ему было достаточно. И фраки его сидели так, что люди приезжали из Минска и даже из Вильно.

Сонечка. А медаль?

Эсфирь. Он ее не получил. Потому что не умел делать эти расчеты. А что толку? Я умею. Но фрак пошить никогда в жизни не возьмусь.

Елизавета. Фира, неужели ты не можешь пошить фрак? Ты же все можешь!

Эсфирь. Фрак не могу. Шляпки, скорняжное дело – это пожалуйста. Больше того, я даже могу шить обувь, мне приходилось. Когда имеешь хорошие колодки, это не такое уж сложное дело. Но фрак – нет!

Елизавета. А меня в детстве учили, учили, и из меня совершенно ничего не вышло. Про меня бабушка Роза так и говорила: а эта будет строчить на машинке. Хуже ругательства у нее не было!

Сонечка. То есть как?

Елизавета. Только на руках! Она никаких машинок не признавала. И она чудеса выделывала! Сейчас я покажу! (Лезет в шкаф, достает старую тряпку, разглаживает.) Вот, Сонечка, посмотри, это подкладка от маминого пальто. Бабушка Роза сшила это пальто, когда мама выходила замуж за папу. Мама была ее любимая невестка. Вот, она сшила пальто и вышила подкладку незабудками. У нее был вкус! (Расправляет ткань.) Она была настоящий художник! Всё выцвело. На таком бледно-оливковом фоне – незабудки с лепестками, это просто необыкновенно. Мама мне подарила это пальто в день моего шестнадцатилетия. Оно было совсем как новенькое. И, между прочим, Сонечка, Фира была единственная из всех внучек, кто унаследовал ее талант.

Эсфирь. Да, это так.

Елизавета. И характер – тоже! (Смотрит на Эсфирь заговорщицки.) Если бабушке Розе что-нибудь втемяшится – из-под земли достанет!

Картина третья

Эсфирь Львовна и Сонечка идут домой. Эсфирь Львовна с палкой, Сонечка поддерживает Эсфирь Львовну под локоть.

Эсфирь. У дедушки Натана и бабушки Розы была одна дочь, моя мама, и шестеро сыновей: Арон, Исаак, Саул, Лейб… и как его звали… Рувим… и Яков. Следишь за моей мыслью? (Соня кивает.) Все вымерли, кроме моей мамы и Якова. Моя мама потом тоже умерла. От бабушки Розы дети получали красоту и туберкулез. У нас всегда умирали от туберкулеза. Якову бабушка нашла невесту. Она была вдова. Хоть и богатая, но совсем никудышная. (Шепотом.) Первым браком она была за купцом первой гильдии! Ничего не понимала в хозяйстве, в этом смысле Лиза вся в мать. Все свои деньги профукала. А что не профукала, то отобрали после революции. Но бабушка Роза все же была права, что выбрала Якову эту вдову. А та родила ему двойню. Правда, не сразу, лет через десять. Это были Лиза и Сёма – он потом погиб на фронте. Следишь за моей мыслью?

Сонечка. Да, я только не поняла, тетя Лиза – по матери Брауде?

Эсфирь. Ты ничего не поняла. Я скажу Лёве, чтобы он тебе нарисовал нашу родословную.

Сонечка. Генеалогическое дерево, как у королей?

Эсфирь. А что ты улыбаешься? Разве ты не знаешь, что мы произошли по прямой линии от Адама?

Сонечка (изумленно). Кто? Брауде? Ехелевичи?

Эсфирь. Да. И Винаверы тоже. Так что мы – самый древний человеческий род.

Сонечка. А как же короли? Ну, цари там?

Эсфирь. Какие цари? Какие короли? У них знаешь сколько всего намешано. А мы – по прямой линии. Избранный народ, доченька! А Лиза, моя двоюродная сестра, благороднейший человек. Красотой она никогда не отличалась, это я тебе скажу. Она, наша Лиза, очень порядочный человек, но немного ненормальная. Она была уже старая девушка, в годах, лет под тридцать, и связалась с одним типом. Так он ее бросил. Она так страдала, так страдала, даже в сумасшедший дом попала. Но дело не в этом. Он тоже попал в историю. Язык у него был – не приведи бог. Он тоже наш дальний родственник, но не из Бобруйска, а из Бродов. Так когда он вышел, она его опять приняла, взяла к себе, прописала. Это уже было в Москве. А он через полгода к ней же в комнату привел другую. Такая наша Лиза дура, блаженная. И так до самой войны они жили в одной комнате. У той родился ребенок, так Лиза его так обожала, что представить нельзя. Пеленки стирала. А этот ее тип, он ту тоже бросил. А этот мальчик, Генечка, такой бандит вышел, что его в тюрьму посадили. Когда Лёва родился, ты думаешь, она на него переключила свое внимание? И не подумала! Для нее на первом плане всегда был этот бандит Генечка.

Сонечка. Он так и сидит?

Эсфирь. Сначала он сидел один раз, потом он сидел второй раз, а теперь, я думаю, он уже сидит третий. Но это еще не конец.

Сонечка. Что не конец?

Эсфирь. Я говорю, это еще не конец. Потому что потом наша Лиза познакомилась с одной Анастасией Николаевной, в эвакуации, и они так подружились, что просто вцепились друг в дружку. И первое, что она сделала, когда вернулась из Ташкента, – поселила эту Анастасию Николаевну у себя. Правда, потом та всё же получила комнату, но, представь себе, Лиза к ней ездит до сих пор и таскает сумки, и варит обед, и все такое. А та сидит и французские романы читает. Видишь ли, она переводчица! Она переводит с греческого и латыни, и, между нами, – это совершенно никому не нужно. Ну, скажи, кому это сегодня нужно – что-то с латыни? Я ей говорю: «Лиза! У твоей Анастасии Николаевны ни капли ни стыда ни совести, нельзя так ехать на человеке». А Лиза что? Она такого благородства человек! И все из-за того, что Анастасия поголовно все языки знает. Ну и что, я спрашиваю, из этого? Папин папа Эфраим знал древнееврейский и пел так, что его за триста верст приезжали слушать. Откуда, ты думаешь, у Лёвы такие способности? И что? И ничего! Пока Лиза варит ей обед, почему бы не выучить японский язык? Каждый бы выучил! И я бы выучила, если бы за меня работали! Теперь ты меня понимаешь, Сонечка?

Сонечка. Да.

Эсфирь. А что, разве твоя мама тебе ничего не рассказывала про нашего дедушку Эфраима?

Сонечка. Нет.

Эсфирь. Мне это странно. Она должна была его помнить. Дедушку Эфраима знал даже генерал-губернатор.

Сонечка. Нет, мама мне про него не рассказывала.

Эсфирь. Очень странно… Каждая собака в городе знала генерал-губернатора… я хочу сказать… нашего дедушку Эфраима.

Картина четвертая

У Елизаветы Яковлевны.

Сонечка. Эсфирь Львовна сказала, что я должна взять у вас тот кусочек подкладки, на котором незабудки.

Елизавета. Да, она у меня спрашивала, но я не поняла, какие незабудки.

Сонечка. Ну, помните, вы показывали кусок вышивки, подкладку от пальто вашей мамы?

Елизавета. Господи, да зачем ей?

Сонечка. Эсфирь Львовна хочет сделать мне такую вышивку на свадебном платье…

Елизавета достает из шкафа кусок подкладки.

Елизавета. Возьми, пожалуйста. Мне казалось, что это давно уже вышло из моды.

Сонечка. Я тоже так думаю. Но Эсфирь Львовна говорит, что хорошая работа из моды не выходит.

Елизавета. А сама-то что думаешь, Сонечка?

Сонечка. Ничего. Все, что мне сшила Эсфирь Львовна, очень красиво, это правда.

Елизавета. А что слышно от Лёвы?

Сонечка. Неделю назад звонил из Академгородка. Сказал, что у него все в порядке. Задерживается еще недели на две. Наверное, прямо к свадьбе прилетит.

Елизавета. Ну и как ты без него поживаешь?

Сонечка. Ой, хорошо, тетя Лиза. Просто даже слишком. Как в санатории. Рядом с домом детский садик, там написано: требуется. Я хотела туда воспитательницей устроиться, хоть временно, а Эсфирь Львовна говорит – не надо. Она считает, когда Лёва приедет, тогда решим. Я бы пошла. А вы как считаете?

Елизавета. И правда, не торопись. Распишетесь, там видно будет.

Сонечка. Эсфирь Львовна говорит, что надо своих детей воспитывать, а не чужих. А мне кажется, что я своих не смогу любить больше. У меня в группе были Варя Венкова и Миша Солодовников – такие детишки, просто чудо. Моя мама всегда говорила: «Ты, Сонька, семерых родишь». А я бы родила. Мне нравится, когда семья большая.